— Я просил священника, — сказал я своему Аргусу.

— А зачем это?

— Разве я не должен приготовиться к смерти?

— Священники никогда не бывают здесь. В этой тюрьме не содержат осуждённых на казнь.

— Но ведь вы знаете, что предшествовало моему перемещению сюда?

— Мне известно только одно — я не получил никаких распоряжений, которые обычно относятся к смертникам. У вас свободны руки и ноги, и мне приказано доставлять вам за деньги всё, что пожелаете.

— Значит, вас предупредили заранее?

— Сегодня утром.

Итак, они устроили спектакль приготовления к смертной казни. Я не сомневался, что обязан этим дьявольской изобретательности Пассано.

— Раз вам разрешено доставлять мне всё необходимое, прежде всего купите книг.

— Невозможно! Это не дозволяется.

— Тогда бумаги, перьев и чернил.

— Только бумагу, потому что писать не разрешено.

— Но, по крайней мере, могу я получить карандаш, чтобы набросать архитектурные планы?

— Сколько угодно.

— И вы принесёте мне свечи?

— Нет, вот только лампа, которая горит днём и ночью. Этого вполне достаточно.

— И всё это запрещено мне одному?

— Таковы правила для всех.

— Ну, а входит ли в ваши обязанности составлять мне компанию?

— Нет, у меня ключи от камеры, и я ответственен только за вашу особу. Кроме того, вас охраняет часовой. Если хотите, с ним можно разговаривать через окошечко в двери.

— А что дают заключённым?

— Хлеб и суп. Но после некоторых формальностей разрешается заказывать другие кушанья. Поэтому мне приходится проверять всякие печенья, дичь и прочее.

Посоветовав мне набраться терпения, как будто оно зависит от нас самих, добряк удалился. Всё-таки его слова ободрили меня, и, имея уже привычку к подобного рода превратностям, я спокойно провёл ночь. Наутро я изрядно позавтракал в присутствии моего тюремщика, который усердно прокалывал вилкой всё, что приносили, дабы удостовериться в отсутствии спрятанных писем. На приглашение разделить мою трапезу он ответствовал, что его обязанности не разрешают воспользоваться моей любезностью.

Я провёл в этой темнице сорок три дня и именно там, полагаясь лишь на собственную память и карандаш, написал “Полное опровержение венецианской истории Амелота”. Для цитат мне приходилось оставлять пропуски, поскольку у меня не было под руками самой книги.

28 декабря всё тот же офицер, который арестовывал меня, приказал отпереть камеру и предложил мне одеться и следовать за ним. Он сопровождал меня ко дворцу правосудия, где секретарь возвратил мне мои бумаги, а также вручил все три моих паспорта, подтвердив, что они не подложные.

— Так значит меня продержали в тюрьме сорок три дня только для того, чтобы удостовериться в этом?

— Единственно по сей причине, сударь. Но теперь вы оправданы. Однако оставаться в Барселоне вам не разрешено. Для всех приготовлений вы имеете три дня.

— Я не спрашиваю, какой тайный и всесильный враг преследует меня, но, согласитесь, эта история выглядит до крайности некрасиво. Отъявленный злодей и тот имеет возможность защищаться, а мне было отказано в этом.

— Ошибаетесь, вы можете подать жалобу в Мадридский Совет.

— С меня довольно. Сохрани Бог полагаться на испанское правосудие! Я еду во Францию.

— Счастливого путешествия.

— По крайней мере, вы могли бы передать мне приказ в письменном виде.

— В этом нет надобности. Я Эмануэль Бадильо, секретарь управления. Вас отвезут в гостиницу “Санта Мария”, и там вы найдёте оставленные вещи, после чего можете совершенно свободно располагать собой.

В гостинице я получил обратно свой кафтан, шпагу и даже шляпу, которую уронил во время бегства (странная находка, ведь в моё отсутствие в комнату входили только полицейские чины). Прежде чем уехать, я хотел расплатиться с хозяином, но он отвечал обычной фразой:

— Всё оплачено, в том числе и следующие три дня.

— Кем же?

— Вы сами хорошо знаете.

— Моя история наделала много шума?

— Предостаточно.

— А что говорили?

— И то, и сё. Вам не понравится, если я расскажу об этом.

— Не понравится! Мне совершенно безразлично, что говорят. Только дураки боятся болтовни.

— Уверяют, что выстрел произведён вами, а для крови на шпаге вы закололи кролика, поскольку в указанном месте не обнаружилось ни мёртвого, ни раненого.

— Вот забавно! А моя шляпа?

— Сыщики нашли её на улице.

— Вы слишком доверчивы. Как же объясняют, почему меня посадили в тюрьму?

— Ходили тысячи всяких слухов. Одни говорили, будто у вас не в порядке бумаги, другие — что вы любовник донны Нины.

— Но ведь вы можете подтвердить, что я всегда ночевал у себя в комнате?

— Поверьте мне, сударь, для вас же будет лучше, если вы никогда более не увидите эту даму.

— Не беспокойтесь за меня.

Я также узнал, что Нина во всеуслышание хвалилась, как щедро она раздавала мне деньги, а графу Риэле почти призналась в нашей связи. В этот же вечер я доставил городским сплетникам новую пищу для разговоров. Хозяин по моему поручению взял ложу в опере. Ожидалось, что объявленный спектакль будет особенно блестящим. И вдруг, за час до начала, афиша была снята — из-за болезни двух певцов представление откладывалось до 2 января. Это распоряжение могло исходить только от вице-короля. Как и весь город, я принял его на свой счёт.

Я покинул Барселону в последний день 1768 года и направился к Перпиньяну. Путешествовал я в доброй коляске, проезжая ежедневно понемногу и останавливаясь на постоялых дворах только для того, чтобы подкрепиться. На следующий день после отъезда мой возница спросил, не осталось ли у меня в Барселоне недоброжелателей.

— Почему такой вопрос?

— Да вот со вчерашнего дня три какие-то личности не выпускают нас из вида. Ночь они провели в том же трактире, что и мы. Они всё время молчат и, конечно, замышляют что-то недоброе.

— А как обезопасить себя от нападения?

— Пока они впереди на три четверти часа. Полагаю, лучше всего выехать несколько позднее и заночевать в какой-нибудь захолустной гостинице. Если эти бандиты вернутся, то не останется уже никаких сомнений.

Я последовал совету возницы, и мы остановились на указанном им постоялом дворе. Наших преследователей там не было, и я уже начал успокаиваться, как вдруг, посмотрев в окно, увидел их у ворот конюшни. Судорога ужаса пробежала по всему моему телу, и я почитал себя уже погибшим. Однако по размышлении мужество вернулось ко мне. Я велел своему слуге не показывать беспокойства, а как только эти люди заснут, сразу же послать ко мне кучера. Сей последний не заставил долго ждать себя. Он прибежал и с горячностью принялся убеждать меня, что надобно немедля отправляться в путь. “Я подпоил этих негодяев, — объяснил он, — чтобы они разговорились. Теперь нет уже ни малейшего сомнения — это наёмные убийцы. Надо пользоваться случаем, пока они спят, и ехать. До границы совсем недалеко, и я знаю одну боковую дорогу, по которой мы доберёмся за несколько часов”.

Бесспорно, если бы я мог добыть себе эскорт хотя бы из двух верных людей, то, конечно, пренебрёг бы советом моего проводника. Однако же, имея всего лишь шпагу и пару пистолетов, в состоянии ли я был защититься от трёх головорезов, вооружённых с головы до ног и решившихся прикончить меня? Мы поспешно снялись с места и за шесть часов проделали одиннадцать лье, так что бандиты может быть ещё спали, когда мы достигли французской границы. Тогда я был далёк от того, чтобы догадаться, кто заплатил этим наёмным убийцам.

Приехав в Перпиньян, я отпустил своего слугу. На следующий день я остановился в Нарбонне, а потом в Безьере. Расположение сего последнего города поистине великолепно, а пребывание в нём очаровывает всех приезжающих. Жители его отличаются остроумием, а женщины — красотой и учтивостью. Отменную кухню можно сравнить разве что с изысканностью вин. То же самое относится и к Монпелье, где я встретил некую девицу Блазэн, которую читатель может быть помнит из предыдущего повествования. Через Нимa проехал не останавливаясь, так как торопился в Экс, где рассчитывал повидать некоторых своих знакомых.