В то время Шарпийон была известна всему Лондону и являла собой редкий тип совершенной красавицы: каштановые волосы, лазурно-голубые глаза, ослепительной белизны кожа, изящная талия, грудь прелестной полноты, тонкие пальцы, миниатюрная ножка и в придачу ко всему — едва исполнившиеся восемнадцать лет. Может быть, она жива и сейчас. Никогда не встречал я более обманчивой внешности. В этом лице, выражавшем невинное простодушие, была сокрыта невиданная доселе природная ложь. Почему не было мне дано почувствовать, что ещё до знакомства со мной она замышляла мою погибель? Даже сегодня я не в силах вспоминать без волнения ту минуту, когда уходил от неё после первого визита. У меня совершенно не было ощущения сладострастия, рождающегося при виде красивой женщины. Я чувствовал печаль и даже какаю-то безнадёжность. Как ни странно, но образ Полины, всё ещё не покидавший меня, не мог рассеять тех колдовских чар, коими с самого начала обволокла меня Шарпийон. Я старался ободрить себя, приписывая возникшее чувство очарованию нового, и рассуждал, что охлаждение не замедлит явиться, ибо первая же проведённая с этой девицей ночь погасит занявшийся пламень. По правде говоря, я не считал себя слишком далёким от желанной цели. Да и какие можно было вообразить препятствия? Не напросилась ли она сама обедать ко мне? И разве не была любовницей синьора Моросини, которого отнюдь не заставила вздыхать, несмотря на его старость и отталкивающий вид? У него были деньги, но они есть и у меня. Если понадобится, я не поскуплюсь, и Шарпийон будет принадлежать мне.

Когда на следующий день лорд Пемброк узнал о приглашённых к обеду и о тех обстоятельствах, при которых это приглашение было сделано, он не мог скрыть крайнего удивления.

— Я знаю эту девицу и отнюдь не без ущерба для себя. Недавно я встретил её на Воксхолле вместе с тётушкой и предложил двадцать гиней за четверть часа в парковой беседке. Она согласилась, но не успели мы отойти и на пятьдесят шагов, как потаскушка бросила меня и сбежала.

— Вам следовало при всех отхлестать её по щекам.

— Чтобы публика смеялась за мой же счёт? Я презираю её, и в этом моя месть. Но уж не влюбились ли вы, Казанова?

— Чистый каприз, не более.

— Берегитесь, эта сирена хочет одурачить весь свет.

В эту минуту явилась сама Шарпийон. Она едва удостоила меня взглядом и, казалось, была занята одним только лордом. Напомнив ему о приключении на Воксхолле, она долго смеялась над его доверчивостью, но, в конце концов, переменила тон и сказала:

— Утешьтесь, в следующий раз я не буду такой жестокой.

— Возможно, потому что теперь я не собираюсь платить вперёд.

— Фи, милорд! Вы унижаете не только меня, но и себя самого.

Обед прошёл весело, благодаря Шарпийон и Пемброку. Она покинула нас за десертом, пригласив через день обедать у неё. Я с неукоснительной точностью явился, и сей визит воскресил в моей памяти одно любопытное воспоминание. Шарпийон представила меня своей матери, и на её исхудалом и болезненном лице я распознал знакомые мне черты. Дело в том, что в 1759 году один женевский интриган, некий Боломэ, предложил продать мои драгоценности неизвестной даме за шесть тысяч дукатов. Сделка совершилась, и он заплатил мне двумя векселями, подписанными этой дамой и её сестрами, девицами Огспурхор. Когда наступил срок платежа, оказалось, что эти женщины исчезли, а сам женевец обанкротился. Легко представить моё удивление при виде сих мошенниц теперь в Лондоне, да ещё в роли тёток и матери Шарпийон.

— Мадам, — холодно обратился я к ней, — мне крайне приятно снова видеть вас.

— Я счастлива, сударь, возобновить наше знакомство. Этот проходимец Боломэ...

— Не будем говорить о нём, мадам. Надеюсь, теперь у нас будет повод встречаться.

В течение четверти часа передо мной продефилировала целая процессия родственников Шарпийон: её бабка, обе почтенные тётушки, некий кавалер Гудар, которого я знал ещё в Париже, и две личности — Ростен и Гумон, все трое не то кузены, не то друзья дома, но, во всяком случае, несомненно записные жулики. Я чувствовал, что попал в компанию совсем дурного толка, но не хотел отступать и потому ограничился лишь обещанием самому себе держаться настороже. Моей единственной заботой было завязать интрижку с девицей, а всё остальное меня совершенно не интересовало. За столом я овладел местом рядом с красоткой и развлекал её, как мог. Она с живостью отвечала мне, и я считал, что мои дела порядочно продвинулись. В конце концов я решил дать ужин для всего общества.

— День выбирайте сами, — сказала она.

— Мой выбор совпадает с вашим.

— В таком случае завтра.

— Прошу прощения, я совершенно забыл, что завтра у меня свидание.

— Конечно, с какой-нибудь красивой иностранкой. Этой красивой иностранкой был старый венецианский

маркиз, в котором я имел некоторую необходимость. Мне показалось, что я заметил на лице Шарпийон едва уловимую гримасу ревности и потому продолжал настаивать на выборе другого дня. Тогда она, будто бы рассердившись, отвернулась от меня и вступила в разговор со вторым соседом, одним из двоих кавалеров удачи. В конце концов ей всё-таки удалось напроситься ко мне со всей компанией на следующий день. Я возвратился домой очень поздно, крайне недовольный собственной персоной и влюблённый, как последний глупец.

Я ждал их лишь к вечеру, но был внезапно разбужен в восемь часов утра: ко мне явилась Шарпийон со своей тёткой.

— Я беспокою вас так рано потому, что имею к вам одно важное дело.

— Позвольте мне одеться.

— Я могу говорить и здесь, не нарушая приличий, — меня сопровождает тётушка. — Однако неожиданно она передумала и сказала: — Впрочем, то, что я имею сообщить, не терпит свидетелей.

— Тогда мадам может пройти в соседний зал и оставить дверь приоткрытой.

После совершения всех этих передвижений красавица принялась в патетических тонах изображать бедственное положение своего семейства.

— Вы будете нашим ангелом-спасителем, если сможете дать моей тётушке сто гиней. Тогда наше будущее можно полагать обеспеченным.

— Как прикажете понимать это?

— Она обладает рецептом эликсира, который производит поразительное действие. За шесть месяцев деньги будут возвращены вам, и к тому же вы получите половину всех доходов.

— У вас бесценная тётушка, моя прелесть. Я подумаю над вашим предложением, а теперь поговорим лучше о других предметах.

С этими словами я притянул её к себе. Она коснулась пальчиком своих губ и кивнула на дверь, как бы говоря: “Будьте благоразумны, мы не одни”. Но поскольку я, не обращая внимания на её просьбу, предпринял несколько благоприятных для меня движений, она решительно оттолкнула меня и скрылась в соседней комнате, хлопнув дверью. Я быстро оделся, испытывая сильное неудовольствие, но, несмотря на это, имел твёрдое намерение возобновить свои атаки. Однако оказалось, что они уже ушли, пообещав приехать вечером. “Чёрт возьми! — сказал я себе. — Осторожно! Здесь пахнет мошенничеством. Им нужны сто гиней. Исходя из сего и будем действовать, а не надеяться на случай”. Гости явились с заходом солнца, и в ожидании ужина Шарпийон предложила партию виста.

— Разве вам не любопытно, — обратился я к ней, — узнать ответ на ваше утреннее предложение? Идёмте со мной, и вы всё поймёте.

Мы прошли через две комнаты в третью, где я усадил её на канапе.

— Вот в этом кошельке сто гиней.

— И вы отдадите их тётушке?

— С превеликой радостью, но только... — и я бросил ей пламенный взгляд, который она прекрасно поняла.

— Сегодня невозможно. Здесь всё общество, и они могут подумать, что я торгую своей честью.

— Но я сам отдам деньги вашей тётушке.

Я повторил утренние эволюции, однако она сделала возмущённое лицо и воскликнула, что никакая сила в мире не заставит её согласиться, и я могу надеяться только на время и на её чувства. Я был вне себя от ярости и оставил свои притязания.

Я уже начал совсем забывать Шарпийон, но однажды утром ко мне явилась тётка мошенницы. Она принялась говорить об изумлении, в которое всё семейство было повергнуто моим исчезновением. После нескольких напыщенных фраз она обратилась к истинной цели визита — ста гинеям.