Трет Ванечка глаза, вроде все еще в себя придти не может, а сам соображает: дверь! Открыта дверь — и на пути никого! Пусть попробуют поймают. У себя во дворе он самый быстрый чемпион. Даже Витька Збых его догнать не может.

Отвернулась старушка, зашепталась о чем-то с девчонками. А Ванечка вскочил и — к двери. И тут вдруг все мгновенно изменилось. Веник у притолоки стоял, обычный, тростниковый. Подпрыгнул веник и Ванечке наперерез. И уже не веник то, а чудище огромное, лохматое…

Оглянулся Ванечка. Старушка в упор уставилась. Вместо глаз — стекляшки. За нос себя теребит. А нос тот все вытягивается, вытягивается — не нос, хобот слоновий.

Маленькая девчонка огненным клубком под ноги катится. А постарше и того страшнее — вытянулась, извивается змеей, вся зелеными блестками переливается.

Забился Ванечка под стол. Сердце от страха о ребрышки колотится, как муха о стекло. А старуха с девчонками хохочут, потешаются:

— Ай да Ванечка! Ай да храбрец! Уши ослиные — сердце заячье!

Вдруг всполошилась старушка:

— Батюшки! Запамятовала совсем! Включай телевизор, Ябедка! А этому, чтоб под ногами не путался, укольчик. Быстренько!

— Я протестую! — орет Ванечка, отбиваясь. — Трое на одного — так нечестно!

Кольнуло что-то в руку, и сразу ослабел Ванечка. Липкий дурман затянул глаза. И слышит он будто сквозь вату музыку и знакомый голос диктора: «Художественная гимнастика… кубок интервидения… выступает…» А кто выступает, он уже не мог разобрать.

А где же Лена? Что приключилось с девочкой? Почему отважный приятель мушкетеров не сумел постоять за себя и защитить брата?

Да вот она. На том же самом месте, где разыгрались роковые события. Сидит, привалившись к стволу ели. Волосы разлохматились, в них сухие хвоинки. Платье выпачкано и порвано. На локтях и коленках ссадины. А вокруг выдранная с корнем трава, примятый папоротник, обломанные ветки. Настоящее поле брани. С кем же она сражалась, наша Лена?

Как ты помнишь, девочка бросилась на помощь брату. Он же закричал, что во всем виновата она, и тут же в единый миг неведомая сила крепко, связала Лену по рукам и ногам.

В бессильной ярости каталась Лена по земле, терлась руками и ногами о пни и коряги, пытаясь освободиться. Однако невидимые нити держали ее так прочно, как будто она попала в железную паутину.

Наконец Ленка выбилась из сил. Подкатившись кое-как к дереву, она оперлась о него спиной и приподнялась. Ей удалось присесть. Она уткнулась лицом в колючую хвойную лапу и заплакала…

Вот, называется, попала в сказку! Хороша сказка, где с человеком так подло поступают! Не нужна ей такая сказка! Сражаться за победу — хоть с Кикиморой, хоть с Кащеем Бессмертным, хоть с самим Змеем-Горынычем — на это она готова. Но только в открытом честном бою. А в этой сказке она быть не согласна. Не хочет она быть в этой противной сказке — и все тут. Надо немедленно выбираться. А как? Одной? А Ванечка? Оставить его в руках у злой Кикиморы? И так страшно стало девочке за брата, что она снова расплакалась.

И вправду она во всем виновата. Из-за нее Ванечка попал в беду. Нельзя было его выпускать из дома. Дверь бы на ключ, заступить дорогу. Связать, что ли, вот так же, в конце концов! А мама-то понадеялась, командиром назначила! Не оправдал доверия твой командир, мама…

Слезы бегут по грязным щекам, а Лена их даже вытереть не может. Разве не обидно? И кто увязал ее так, будто тюк с ватой? Кому это надо было? Кикиморе — вот кому надо было! Она Ванечку украла, она бросила ее, связанную, в Дальнем Лесу. А теперь небось прячется поблизости со своими ушастиками-ротастиками, ее слезам радуется.

Точно! Тоненький голосок возле самого уха: «хи-хи!». И чуть подальше: «хи-хи!» И сверху: «хи-хи! ха-ха!»

«Ах, вы так? Смеетесь? Вот назло не буду плакать. Не доставлю вам такого удовольствия», — думает Ленка. Закусила губу, собралась с силами — ка-ак рванется. В глазах огненные круги, а встала. Встала все-таки! И тут же бац! — лицом вниз, в примятые папоротники.

— Ха-ха-ха! — весь лес залился злым издевательским смехом. И вдруг оборвался смех, пронесся испуганный шепоток — все смолкло. Что-то мягкое, теплое потерлось о Ленкину щеку.

— Урм-м! — это были такие знакомые, такие уютные домашние звуки.

— Симочка! Лапа… Это ты их разогнал?

Серафим сощурил один глаз. Лене показалось, что он улыбнулся.

— А нас ведь боятся? Что бы это значило, кошатина?

А значило это, что вешать нос и унывать не стоило. Тем более, что рядом был Серафим, умнейший и хитрейший кот среди всех котов.

— Что же нам делать сейчас? Как ты думаешь, Серафим?

Серафим улегся, аккуратно подвернул под себя лапки, прикрыл их хвостом и сладко замурлыкал. Его глаза превратились в еле заметные щелочки.

— Правильно! — решила Лена. — Утро вечера мудренее. Так всегда говорят в сказках.

Она постаралась устроиться как можно удобнее. Серафим забрался к ней на грудь и затянул кошачью колыбельную. Густая еловая лапа, как одеяло, укрыла девочку. Стало тепло и уютно.

В лес беззвучно входила Ночь. В отдалении метались неясные тени. Слышался то зловещий хохот, то отрывистые вздохи. Злые силы властвовали среди темноты. Но они не могли причинить вреда Лене. Потому что всю ночь до рассвета над нею негасимо светились два огненных глаза и чуткие уши ловили каждое дуновение.

В лесной избушке у Черного Болота тишь да гладь. Мирно светится экран телевизора. Перед ним в старом кресле расположилась та самая старушка, что так любезно привечала Ванечку. Ее странных питомцев нет дома. Ночь для них — самое веселое время суток. Бегают по лесу, людей пугают, себя развлекают.

А старушка та, как ты уже догадался, — сама Кикимора Никодимовна Подколодная. Принадлежит она к старинному прославленному роду Кикимор Болотных, о которых сложено великое множество сказок. Правда, в тех сказках очень уж несправедливо обошлись с ее сородичами. Настоящим пугалом представлена в них Кикимора: туловище длинное, сухое, как соломинка, на огромной голове нечесаная грива волос. И одета в ужасные лохмотья.

Кикимора Никодимовна — женщина, разумеется, худощавая. Но чтобы ходить в лохмотьях, нечесаной — извините! Она во всем порядок любит и аккуратность. Хотя в ее годы — сотни три без малого — нелегко и за собой следить, и хозяйство вести, и воспитанием подрастающего поколении заниматься.

Раньше у гражданки Подколодной хозяйство было обширное — весь Дальний Лес ей принадлежал. А теперь люди со своим строительством, всякие краеведы да грибники так стеснили, что шагу шагнуть некуда. Только и сохранился в неприкосновенности маленький участочек возле самого Черного Болота.

Пуще глаза бережет свое болото Кикимора. Отсюда весь их род пошел, вся их волшебная сила. Травами замаскировала, ветками укрыла. Не ровен час — забредут еще туристы или какие другие любители природы, банок нашвыряют, битых бутылок.

Избушка тоже забот требует. Обветшала, в землю вросла, и то, шутка сказать, не одну сотню лет простояла. Спасибо, хоть знакомый Леший забежит, постучит топором — крыльцо подправит, оконную раму подновит.

А Пещера Кошмаров, куда, бывало, ее бабки да прабабки неосторожных путников заманивали, совсем пришла в негодность. Свод обваливается, ступени выщербились, дверь перекосилась — не закрывается. Все привидения, что проживали там раньше, разбежались, слышно, вроде в киноактрисы подались.