— Теперь уже ты мне лекции читаешь, как на занятиях в разведшколе: я все и без тебя прекрасно усек, не маленький! — снова огрызнулся Спиридонов, уставившись перед собой в землю: весь разговор он находился в такой позе, сгорбившись и не поднимая головы.
Со стороны наша беседа выглядела достаточно мирно: сидят на лавочке приятели — вполне обычные советские люди, о чем-то разговаривают. Кому бы могло прийти в голову, что эти двое «обычных» граждан — немецкие агенты?
Тем не менее долго здесь задерживаться не следовало: мы должны были двигаться дальше. Куда? Прекрасно зная методы немецкой разведки, я был уверен: на случай подобной нештатной ситуации у Спиридонова имелся вполне конкретный план действий по запасному варианту — причем заранее разработанный еще на «той стороне». Кроме того, если придется спасаться в одиночку, то аналогичный вариант отхода был и у меня — переход линии фронта на определенном участке, для чего мне был сообщен специальный пароль. До прифронтовой полосы я мог добраться поездом: с моими документами советского офицера-отпускника, якобы возвращающегося в родную часть, это было вполне реально.
— Ладно, посидели на лавочке и хорош! — Спиридонов встал и воровато осмотрелся по сторонам. — Пора двигаться дальше!
— В действие вступает резервный вариант?
— Имеется, Николай, такой вариантик — так что связью я тебя обеспечу!
Мы направились к проходной предприятия, длинный деревянный забор которого тянулся с правой стороны площади. Рядом приметили одиноко стоящую старую «полуторку» с открытым кузовом: в кабине дремал пожилого вида шофер в солдатской пилотке и в армейском ватнике. Спиридонов в двух словах пояснил, что на другом конце города у него имеется надежная «крыша» — там же запасная рация. Он решил договориться с шофером, чтобы тот нас подбросил, — не идти же пешком через весь город!
— Подожди здесь! — бросил он через плечо.
Сам же уверенно подошел к кабине и начал о чем-то энергично беседовать с «шефом» — тот поначалу с недовольным видом отрицательно крутил головой. Два раза Михаил показал рукой в мою сторону, и до меня долетели обрывки его слов «…брат с фронта… отпуск… не обидим» и что-то еще… «Похоже, взял себя в руки, — думал я, глядя на его энергичную жестикуляцию, — минут двадцать назад прикурить не мог толком, пальцы дрожали».
— Эй, старший лейтенант! — Спиридонов махнул мне рукой.
Когда я подошел поближе, он отвел меня в сторону и негромко произнес:
— Ты говорил, денежки у тебя имеются, — давай три сотни для водителя!
— Ничего себе, — пробормотал я, отсчитывая купюры, — не многовато ли?
— В самый раз! Еле уговорил — поначалу наотрез отказывался ехать!
Я запрыгнул в пустой кузов и сел на узкую деревянную доску со стороны кабины, вещмешок положил у ног. Спиридонов устроился рядом с шофером — показывать дорогу. Когда тронулись, я накинул поверх шинели плащ-палатку, поднял и поглубже натянул на голову капюшон: праздно смотреть по сторонам у меня не было ни малейшего желания. По натуре я человек любознательный и при других обстоятельствах с большим удовольствием совершил бы экскурсию по этому древнему городу. Но сейчас обстановка и настроение явно не располагали к осмотру достопримечательностей: я здесь не в качестве туриста!
Прикрыв глаза, я наконец согрелся и, словно в легкий сон, погрузился в воспоминания годичной давности. Недавнее письмо от Евы не давало мне покоя…
В августе сорок третьего я получил свой первый на службе в абвере полноценный двадцатидневный отпуск (к тому же за вычетом проезда по железной дороге к месту отдыха). В то время я проходил службу в объединенном штабе «Валли», которому подчинялись все абверкоманды, приданные немецким группам армий «Север», «Центр» и «Юг».
В июле меня направили в район Курской дуги, где германские войска под командованием фельдмаршала Гюнтера фон Клюге осуществляли, вернее, пытались осуществить крупнейшее наступление на позиции советских войск — операцию «Цитадель». До конца июля, почти до самой сдачи города и вступления в него Красной Армии (это произошло 1 августа), я находился в Орле: в составе одной из абверкоманд выполнял важное задание диверсионного характера. В конце концов немецкая группировка «Центр» стремительно покатилась на запад под мощными ударами Красной Армии: силы были слишком неравны.
Несмотря на общее отступление немецких войск под Курском, вины армейской разведки в этом не было: наоборот, абвер в той нелегкой ситуации оказался на высоте. Я в числе других моих коллег получил благодарность в приказе, подписанном тогдашним шефом абвера адмиралом Вильгельмом Канарисом, а в довесок — отпуск почти на три недели. Одновременно со мной отпуск получил мой сослуживец по штабу «Валли» лейтенант Ганс Клост: будучи ровесниками, мы сблизились и подружились. Поскольку ехать мне было некуда и не к кому, Ганс пригласил меня с собой: он собирался к родителям и сестре в Кенигсберг — там же проживала его невеста, Урсула. Я с удовольствием согласился — не торчать же весь отпуск в своем подразделении в прифронтовой полосе! Обстоятельства сложились так, что ехать нам пришлось через Берлин: наш абверовский шеф полковник Губерт поручил Клосту доставить туда какую-то важную для него посылку (видимо, не доверяя полевой почте — в военной обстановке корреспонденция не всегда доходила до адресатов), Я никогда раньше не бывал в немецкой столице, и сделать такой крюк по пути мне было интересно, а Гансу, как оказалось, даже приятно — в Берлине у него проживал родной дядя, брат отца. До столицы рейха мы добирались не менее трех суток в поезде, заполненном военнослужащими разных родов войск: пехотинцами в серо-зеленых мундирах, танкистами в черной униформе, летчиками в голубоватых тужурках. Позже, уже в Прибалтике, появились военные моряки: в купе к нам подсел лейтенант-подводник, тоже отпускник. Помню, он рассказал много интересного о войне на море. «Я бы тоже мог рассказать тебе много интересного, — думал я, слушая его истории. — Специфика профессии не позволяет». Мы с Гансом были обмундированы в армейскую униформу и, чтобы избежать ненужных расспросов, представлялись обычными пехотинцами. Штатские костюмы заботливо уложили на самое дно чемоданов — берегли до Кенигсберга.
К Берлину наш поезд подошел почти на рассвете, но у входного семафора мы несколько часов простояли на запасных путях: как объявил проводник, англо-американцы бомбили район вокзала. Оттуда доносились глухие разрывы авиабомб, а совсем рядом раздавались громкие хлопки выстрелов зенитных орудий — одна из батарей ПВО располагалась где-то поблизости. Я в числе других пассажиров вышел из вагона и завороженно наблюдал великолепный фейерверк в еще темном в этот предрассветный час небе: яркие вспышки разрывов зенитных снарядов в высоте, лучи прожекторов и, наконец, череду огненных всполохов. Это загорелись, покинув боевое построение, и стали падать, оставляя за собой искристый шлейф, пять или шесть гигантских четырехмоторных бомбардировщиков. Над столицей рейха виднелось гигантское зарево от пожаров…
Ганс, стоящий рядом со мной, был удручен. На фронте мы, конечно, слышали о массированных бомбардировках городов Германии, но одно дело — слышать, а другое — увидеть воочию…
Прибыв на Штеттинский вокзал и выйдя в город, мы были поражены масштабами разрушений: из трамвая, который вез нас к центру Берлина, мы видели целые кварталы, лежащие в руинах. Повсюду валялись камни и битые кирпичи, куски штукатурки, осколки стекла. Спустившись в метро, мы увидели тысячи бездомных изможденных людей: стариков, женщин, детей… Когда вышли наверх уже в пригороде, то и там повсюду обнаружили сожженные и разрушенные здания — по лицу своего приятеля я видел, что внутренне он приготовился к самому худшему. И действительно, в конце улицы, где когда-то стоял домик его дяди, торчала лишь дымовая труба, а в обломки здания была воткнута деревянная табличка с лаконичной надписью черной краской: «Вся семья Клост погибла». Я знал: с дядей и тетей Ганса здесь проживали двое его малолетних кузенов. Глядя на потемневшее лицо приятеля, я глубоко ему сочувствовал: излишне говорить, что в Берлине нам больше было нечего делать. Мы передали по пути на вокзал посылку нашего шефа по указанному адресу, а ночью пассажирским поездом выехали в Кенигсберг. Перед этим Ганс до чертиков напился в каком-то привокзальном кафе и все повторял в исступлении:
