Кошмар повторялся всякий раз, когда он снова засыпал, и гнетущий финал гонок оставался одним и тем же.

Откуда ни возьмись, позади него появлялся старый черный БМВ-Т99НТ, нелепо маленький, и начинал неумолимо настигать его. Голос в ЦЭ-шлеме предупреждал, что нагоняющий соперник победит его. Выиграет гонки, если он не… если он не…

В этот момент сна высокая непобедимая машина Марка исчезала, он вновь сидел в седле своей «хонды», а его соперник, низко наклонясь над рулем, все приближался, приближался, и вот голос Фурии становился исступленным, а зрители на трибуне бесновались, и до финиша оставалось совсем мало. БМВ поравнялся с Марком, гонщик был без защитной формы, в обычном кожаном костюме, но укрытый непроницаемым метаэкраном. И вот в эти последние секунды соперник начал выдвигаться вперед. Начинал побеждать. И победит, если не…

Фурия рявкнула, и Марк подчинился, рванул свой турбо вбок, на врага, врезался в него, переехал, и он остался корчиться, истекая кровью, искромсанный шипами, а его лицо за щитком шлема было искажено болью и полно растерянности — словно он не мог поверить в то, что сделал Марк.

Лицо. Кто-то незнакомый и знакомый. Кто-то, кого Марк должен знать. Кто-то, кого он не мог узнать, но должен, должен был узнать, прежде чем снова проснется, снова заснет, и кошмар будет повторяться вечно…

— Марк! Ты слышишь меня? Марк?

Он слышал голос, чувствовал мягкое метапринуждение и открыл глаза. И увидел бронзовое с высокими скулами лицо Туквилы Барнса, старого друга их семьи, который теперь был директором отдела метапсихологии в Феррандовском центре Метанауки. Тукер разбудил его и помешал такому соблазнительному провалу в сон, в манящий кошмар. Марк осознал присутствие другого операнта, женщины в белом халате, помогавшей Барнсу будить его. Марк узнал и эту женщину — доктора Сесилию Эш, жену Мориса и его тетку. Он перестал сопротивляться. Кошмар растаял, забылся; он вспомнил другое неотложное дело и попытался сесть на кровати.

Тукер и тетя Сил легко с ним сладили.

— Э-эй! Не вскакивай. Полежи спокойно минуты две-три. — Тукер улыбался, и от него исходили вибрации облегчения. — Мы подсоединили к тебе разные трубочки и штучки. Не посрывай их. Если ты действительно очнулся, мы их скоро уберем.

Марк наконец расслабился. Сесилия задала Барнсу закодированный телевопрос и поспешно вышла из палаты.

— Тукер? — прошептал Марк тревожно. — Какой сегодня день?

— Следующий, — ответил Барнс. — Вечер воскресенья. Восемнадцать сорок, пятнадцатое февраля по земному летосчислению.

— С Джеком все в порядке?

На мгновение метапсихолог растерялся.

— Джек? Он в прежнем состоянии. А что с тобой, тебе неинтересно знать?

Марк выдавил улыбку:

— Ладно. В каком я положении?

— Несколько ожогов третьей степени, вывих левой кисти, небольшая субдуральная гематома — то есть небольшой сгусток крови на мозге, результат того, что ты, слетев со своей машины, приземлился на макушку. Шлем сильно смягчил удар, и сгусток рассосется сам собой. Со всеми травмами ты пролежишь не больше недели. Ты находился в шоке. Теперь он прошел. Трубочка в носу подает тебе дополнительный кислород, пара игл в поврежденной руке снабжает тебя сахаром, водой и еще всякой всячиной, а также поддерживает в норме твою кровь; катетер там, где ты предпочел бы без него обойтись, собирает бесценные телесные жидкости, ну и электронные жучки липнут к различным другим частям твоего тела. А в остальном ты в хорошем состоянии.

Марк приподнялся, чтобы сесть, и принуждение Барнса оказалось слишком слабым.

— Тукер, я должен выбраться отсюда, должен увидеть Джека…

Дверь открылась, и в палату вошли Поль, Люсиль и Сесилия Эш. Она мгновенно среагировала на попытку Марка сесть, воздействовала на моторный центр в его мозгу, так что он упал назад на подушки, как тряпичная кукла.

— Если не хочешь получить дозу транквилизатора, молодой человек, лежи смирно!

Марк ответил ей яростным взглядом, но сопротивляться перестал.

— Так-то лучше, — одобрила Сесилия. — Мы с Тукером оставим тебя поговорить с отцом, бабушкой и дедушкой, если ты обещаешь вести себя хорошо.

Марк кивнул.

Люсиль открыла свою объемистую сумочку и достала что-то, металлически заблестевшее. Гоночный трофей.

— Ты победил, Марк. Остальные заезды после несчастного случая отменили, так что приз получил только ты. — И она поставила трофей на тумбочку у кровати.

Марк испустил хриплый смешок и отвернулся.

— Как ты себя чувствуешь, сын? — спросил Поль. Все трое придвинули стулья к кровати и сели.

— Боль не сильная: я с ней сам справляюсь, — сказал Марк. Дверь за Сесилией и Тукером закрылась, и его хриплый шепот стал еле слышным. — Он ведь погиб? Кто бы он ни был…

— Да. — Лицо Поля оставалось непроницаемым. — Твой двоюродный брат Гордон Макаллистер.

— Гордо! — Психоэкран Марка ощутимо уплотнился. — Ну, конечно же! Мне показалось, что это кто-то знакомый. Но все произошло так быстро… Господи! Гордо! Он свихнулся, не иначе! Бедная тетя Катрин.

— Катрин совсем разбита, — сказал Поль. — По ее словам, Гордон вел себя совершенно нормально, когда она позволила ему поехать на Зимний карнавал. Он остановился у Фила и Аврелии вместе с другими детьми, страшно радовался твоему турбо, говорил, что и сам будет когда-нибудь участвовать в гонках на льду. Никто из нас не понимает, что произошло. Что взбрело Гордо в голову? То ли это была идиотская шутка, то ли…

— Он хотел меня убить, — прервал его Марк.

Люсиль тихо ахнула.

— Ты уверен? — настойчиво спросил Дени.

— Его намерение было прозрачнее стекла, Grandpere. Я и не подозревал, кто он такой, когда он вылетел на меня неизвестно откуда, но, черт подери, мне сразу стало ясно, что он намерен сделать. И Джек предостерег меня за десятую долю секунды. Я нажал на тормоза, и беэмвешка проехала всеми шипами через мое переднее колесо, а не через меня. Пламя… Не понимаю, как оно вспыхнуло. Бак турбоцикла невозгораем. И пожар при столкновениях — большая редкость. Бедняга Гордо. — И на персональной волне Дени он спросил: «Все произошло быстро?»

Дени ответил: «Нет. Но мы с дядюшкой Роги солгали твоей бабушке и тете Катрин. Так что помалкивай».

Ладно.

Люсиль встала.

— Нам не следует больше тебя волновать, милый. Мы можем сейчас что-нибудь для тебя сделать?

— Нет, Grandmere. Спасибо.

— Ну, теперь, когда я уверен, что с тобой все в порядке, — сказал Поль, — мне придется вернуться в Конкорд. В понедельник решается очень важный вопрос.

Марк лежал спокойно, устремив глаза в потолок.

— Ну, конечно, папа. Я понимаю.

— Я буду дальнировать, — продолжал Поль и погладил незабинтованную руку Марка. — Особенно, если откроется что-то новое… относительно несчастного случая. Завтра тебя будут допрашивать полицейские — если ты почувствуешь себя лучше.

— А что… что мне им отвечать?

— Правду, — сказал Дени.

Поль кивнул.

— Говори правду, но не высказывай предположений. Твой дядя Севви воздействует на всех детей, которые общались с Гордоном последние дни. Если он узнает что-либо о побуждениях Гордона, то сообщит властям. А ты лучше ограничься фактами.

— Хорошо.

Люсиль нагнулась и поцеловала Марка в лоб. От нее веяло ее любимыми духами, которые, вспомнил Марк, почему-то назывались «Отрава».

— Помолись за бедного Гордо, милый, — шепнула она. — И за тетю Катрин и остальных ее детей.

Марк только замигал. Дени поднял руку в прощальном жесте, опустив свои пронзительные синие глаза и завуалировав чувства.

Они ушли.

Вернулась Сесилия с сестрой. Они освободили его от капельницы, кислородной трубки и катетера, но оставили все электронные присоски. Затем сестра ушла, и Сесилия сказала, что ему дадут легкий ужин, а потом можно будет послушать тихую музыку или посмотреть спокойную передачу по тридивизору…

— Но в первую очередь тебе требуется отдых, — закончила она. — Твоя самоисцелительная способность сначала, вероятно, уберет сгусток, потом заживит ожоги, а под конец вывих и синяки. Она действует особенно хорошо, пока ты спишь. Примерно в двадцать тридцать придет сестра дать тебе снотворное.