В квартире на левом берегу Сены сестры не было. Поль вышел на улицу, немного постоял у парапета — темная, местами свивающаяся в водовороты вода не спеша двигалась внизу — потом с помощью дальновидения нашел Анн. Сестра молилась в маленькой церквушке Святого Юлиана. Первый магнат решил добраться туда пешком — прежде чем отрывать сестру от разговора с Богом, следовало хорошенько обдумать все сказанное Верховным лилмиком.
Несчастье в том, что они, власть предержащие, слишком беспечны и простодушны. Благосостояние народа, мир, покой усыпили их всех, кроме разве что Верховного… Готовы использовать самое простое решение или, того хуже, то, что под руку подвернется…
А ведь в словах Примиряющего Координатора таился скрытый смысл. Или упрек? Или обвинение? Что он подразумевал под словом «грех»? Что это за «неразрешимая моральная проблема»?
Что за всем этим — явно бредовым — заявлением таится? Лилмик похож на сумасшедшего? Отнюдь!.. Тогда ищи… И еще упоминание о священнике… Это вообще из области чудес… Ага, выходит, что Фурию можно изловить с помощью молитвы. Тьфу, бесовщина!..
Было уже далеко за полночь. В анклаве Парижа было тихо. Нормальные люди, обслуживающие оперантов — официанты, продавцы в магазинах, консьержки, — уже спали. Да и операнты теперь не шлялись по улицам, как в былые времена на Консилиум Орбе. Заелись, обрюзгли…
Церковь Святого Юлиана-бедняка была точной копией самой древней и самой маленькой из парижских церквей. Оригинал построен в двенадцатом веке.
Первый магнат вошел внутрь и в темноте телепатическим взором сразу отыскал сестру. Она стояла перед алтарем на коленях и молилась. Одета была в рясу из грубой шерсти, на босых ногах сандалии из кожаных ремней. Капюшон накинут на голову.
Минут десять она еще продолжала молиться, хотя уже знала, что брат ждет ее, потом с трудом поднялась, подошла к Полю, не стесняясь, отерла омытое слезами лицо рукавом и сразу запросто, не поздоровавшись, предложила:
— Пойдем ко мне. Я угощу тебя кофе или еще чем-нибудь.
Вдруг она пошатнулась, и брат тут же подхватил ее под руки. Как же она похудела, пронеслось у него в голове. По лицу не скажешь… Наконец Анн собралась с силами и твердо зашагала к выходу. Уже на улице Поль сотворил вокруг них метапсихическую защитную оболочку и сказал:
— Генеральные Инспектора сегодня вызывали меня на ковер. Мы обсуждали вопрос о диссидентском движении. Кое-кто из лилмиков требует запретить их деятельность — более того, устроить небольшой вселенский погром, однако Верховный лилмик остудил горячие головы. Знаешь, временами я не мог отделаться от мысли, что он сочувствует мятежникам.
— Какую форму проверки на лояльность они выбрали?
— Клятву верности, что-то вроде присяги… Ее обязаны принять все магнаты. Те же, кто откажется, могут выбирать между эвтаназией и исключением из магнатов.
— Невероятная глупость!
— Я так им и сказал. Пришлось заодно прочитать небольшой курс, касающийся основ нашей социальной психологии. Одним словом, они отказались вводить инквизицию. Наш новый Директорат вскоре будет проинструктирован насчет времени и масштабов дискуссии и организации пропагандистской работы.
— Нам следует оттянуть время начала работы сессии. Там с помощью полтроянцев мы составим большинство. Что ж, придется упрашивать их пурпурные величества.
— Вот на что еще обратил наше внимание лилмик. Существует опасность, что Фурия может возглавить это движение, последствия чего, как сама понимаешь, будут и предсказуемы и непредсказуемы.
— Как так? — спросила Анн.
— Ну, большая свалка в этом случае неизбежна, а вот какие она примет формы, никто сказать не может. Я попросил их помочь отыскать чудовище, но встретил все то же холодное молчание.
— Разве они не знают, кто Фурия?
— У меня сложилось впечатление, что им известны новые обличья Гидры. Черт бы их побрал!.. Почему они не хотят поделиться этими сведениями с нами?
— Мы слепо верим, что лилмики всемогущи и всеведущи. Это не так. Они не более чем пресыщенные, изнеженные существа, исключая разве что Примиряющего Координатора. Нас спасает лишь то, что впавшие в старчество, всем обладающие сознания могут существовать, только веря в idee fixe: их бытие — самое ценное, что есть в мире. Надо просто представить их образ мышления, внутренний мир, в котором все рассчитано и изведано — тогда становится ясно, что они готовы схватиться за любую соломинку. Подобной соломинкой оказались мы, земляне; наша энергия, бьющая через край, наше стремление к свободе — да-да, как это ни парадоксально! — наша неукротимая вера в лучшее будущее. Они убедили себя — или их убедили, — что мы станем вариантом сохранения их Содружества, пусть через борьбу, через муки… Я не буду сейчас говорить, верна ли эта идея или всего лишь самообман. Я лично считаю, что верна, в ней сохраняется преемственность эволюции, но это к делу не относится…
— Хорошо, готов с тобой согласиться. В твоих рассуждениях есть зерно истины, но почему они оберегают нашу семейку? Ведь мы буквально спасены от позора. — Поль даже остановился, вопросительно глянул на сестру. — У меня сложилось впечатление, что они могут лишить нас поддержки, если мы сами не отыщем эту мразь в самое ближайшее время.
Они добрались до многоэтажного, причудливой архитектуры здания, на верхнем этаже которого жила Анн. Поль давно не появлялся здесь. Они поднялись по лестнице, покрытой ковром, Анн открыла дверь, вошла в прихожую, включила свет. Квартира, как вспомнил Поль, представляла из себя стилизованное подобие художественной студии — несколько холстов лежали или, одетые в рамки, были приставлены к стенам. Поближе к двери стояла широкая скамья — на ней разбросаны кисти и тюбики с красками; чуть поодаль — мольберт с неоконченным портретом Дени и Люсиль. В угол студии небрежно сдвинут огромный грязный стол, там стояли банки с красками и скипидаром, раскатанные и скрученные чистые холсты, еще какие-то принадлежности… На полках стеллажей сплошь стояли книги, дискеты, кассеты, блеклым оком на гостя взирал экран тридивизора. Рядом с ним аппарат субпространственной связи, еще дальше персональный компьютер-справочник. На средней полке — точно по центру антресолей — лежали древние толстые тома. Поль проник взглядом на их страницы и определил, что они доставлены из библиотеки Ватикана.
Внизу, в студии, возле широкого «северного» окна был устроен небольшой алтарь. Другой мебели в помещении почти не было, если не считать легких трубчатых кресел и стулья.
Еще более скудно выглядела кухня…
Анн сняла накидку и повесила на свободный сучок полированного дерева, чьи ветки служили вешалками. Одета она была в короткую юбку и поношенную красную блузку. Поля особенно поразили ее руки и голени — она была худа как скелет.
— Боже мой, Аннушка! Что ты с собой делаешь?!
— Творю мощи, — просто ответила она и отправилась на кухню. — Что смотришь? Я вполне здорова, психиатр мне не нужен, чувствую себя прекрасно. Иди-ка сюда, разожги огонь.
Поль сотворил и раздул огонек в маленькой печке. Кроме нее на кухне помещался небольшой стол и два выкрашенных охрой табурета. Поль посмотрел на сестру.
— Твои полночные моления в церкви часть плана превращения в святую?
— Да, я отправляюсь туда сразу, как только выпадает свободное время. Оно обычно приходится на позднюю ночь. Старик отец Франсуа помогает мне…
Когда кофе был готов, она наполнила чашки и подсела к столу.
— Ты, по-видимому, явился сюда, чтобы послушать мой рассказ? Это тебя лилмик прислал?
Поль пожал плечами.
— Лилмик не лилмик… Ему виднее. Раз он подсказал мне обратиться к тебе, когда я просил его о помощи в поисках Фурии, значит, у тебя кое-что в сусеках есть.
— Да, я призналась ему. Я тоже просила о помощи, но они отказали в ней. Тогда я обратилась к другому авторитету.
Это случилось в 2054 году, как раз в тот момент, когда Земля получила статус полноправного члена Содружества. Тогда меня стали посещать странные сны. Несколько раз мне привиделось одно и то же: словно я попадаю в удивительный сад, я бы назвала это место академией, расположенной в чудесном уголке Древней Греции… Белые мраморные пропилеи, причудливые фонтаны, купы кипарисов, овеваемые зефиром. Благодать… Я молода, мне не больше двадцати, на мне хитон, на голову наброшен пеплум.
