Как и со всем в Вашингтоне, возникли сложности политического толка. «Проблема оказалась весьма трудной, – вспоминал Уолтон. – Конгресс выдвинул конкретные требования касательно рабочих площадей, которые необходимо вписать в это пространство. Архитекторы считали задачу неразрешимой, если сохранить здания, выходящие на парк. Но Джеки твердо заявила: “Нет. Пока не пущены в ход бульдозеры, я этого не позволю”. Так что мы снова и снова заворачивали архитекторов, пока президент лично не попросил Джека Уорнека заняться этим проектом».
Джек Уорнек, сын другого знаменитого архитектора, Джона Карла Уорнека, работал в Сан-Франциско и попал в поле зрения Джона еще как футболист года в команде Стэнфорда. «Наша команда поразила всех, – вспоминал Уорнек, – ведь годом раньше мы проиграли все матчи… Но, к его [Кеннеди] удивлению, мы переломили ситуацию и в этом году не имели ни одного поражения, выиграли и Розовую чашу, став таким образом чемпионами страны». Впервые они встретились в 1956 году, когда Джон участвовал в кампании в поддержку Эдлая Стивенсона на Западном побережье. Пол Фэй организовал Джону свидание, и Уорнек служил прикрытием. Как он вспоминает, «мне было велено привести красивую девушку для Джека, на свидание вслепую, поскольку он хотел с кем-нибудь развлечься».
В марте 1962 года Уорнек случайно оказался в Вашингтоне. «Я позвонил Реду [Фэю], который тогда был заместителем министра ВМФ, и он сказал, что устраивает вечеринку, и спросил, не хочу ли я повидаться с Джеком [Кеннеди]. Я с радостью согласился и отправился в Белый дом. Фэй и парни с торпедного катера сидели в Овальном кабинете, травили мужские анекдоты, а я с дамами находился в большой гостиной, тут вошел Джек со всей компанией, окинул взглядом дам, потом увидел меня и подошел: “Розовая Чаша, а ты какого черта тут делаешь?”»
Они поболтали несколько минут, а следующим вечером Кеннеди за ужином спросил у Фэя: «Чем занимается Розовая Чаша?» Фэй ответил, что Уорнек успешный архитектор. Президент подумал немного, потом сказал: «Пусть он зайдет ко мне завтра в половине десятого. Джеки очень расстроена из-за планов нового здания на площади Лафайет. По ее ощущению, то, что они проектируют, уничтожит красоту и историческое очарование этого места, и я с нею согласен».
«Джеки уехала в Индию, – вспоминал Уорнек. – Они постоянно сообща работали над проектом с тех пор, как он стал президентом… Джеки уехала, но отправила письмо в УСОН [Управление служб общего назначения], которое я обнаружил только двадцать лет спустя. Она резко писала, что президент США допустил ошибку, а его друг Билл Уолтон одобрил план и тоже не прав. Джеки стояла насмерть».
«У меня огромная архитектурная проблема, – сказал Джон. – Позвони Биллу Уолтону, он тебе все расскажет».
«Так Уорнек и сделал, – вспоминал Уолтон. – Я провел с ним два или три дня, он детально вникал в суть проблемы, потом заперся в кабинете, а через несколько дней пришел с идеей, которая легла в основу того, что мы сейчас воплощаем. Президент был в восторге. Идея отвечала всем его требованиям; мы получали нужные рабочие площади и сохраняли старинные здания. Сам Уорнек назвал свое решение “новой концепцией контекстуального дизайна”. Он взял за образец лондонские площади со скверами в центре: чтобы получить необходимое пространство, разместил новые здания позади старых, не трогая эти последние. Уорнек уже садился в самолет, чтобы лететь домой на Западное побережье, когда ему позвонил приятель-архитектор из УСОН: “Что, черт побери, произошло сегодня в Белом доме?” Я ответил: “Президент спросил у меня совета, и я его дал”. На что приятель сказал: “Президенту не нужны советы, ему нужно, чтобы ты занялся этим”. И я пулей выскочил из самолета».
Джеки заключила крепкий союз с Бернардом Л. Бутеном, которого Кеннеди назначил начальником УСОН и который поэтому, как ответственный за все общественные работы, был центральной фигурой в ее планах касательно Вашингтона. «Я уверена, Белый дом должен стать примером бережного сохранения нашей истории, – говорила она ему. – Мы сейчас думаем о сохранении старинных построек вроде Маунт-Вернона и сносим все, созданное в XIX веке, в ближайшие сто лет от них ничего не останется, одни только стекляшки небоскребов…» Она не только твердо заявила Бутену, что президент сделал ошибку, согласившись с планами Билла Уолтона насчет площади Лафайета, но обрисовала, как ей самой видятся площадь и ее окружение. Не забыла она и давнего недруга, Джорджа Стюарта, архитектора Капитолия, чей срок на этом посту истекал, и она считала, что его необходимо заменить. Он уже сломал не одно симпатичное старинное здание вблизи Капитолия, так что вся надежда на Бутена, иначе Стюарт снесет оставшиеся старинные постройки, чтобы расширить Библиотеку конгресса. Новый архитектор Капитолия, говорила Джеки, должен иметь основательную архитектурную подготовку и быть сторонником сохранения старины, и под секретом она может предложить несколько кандидатур.
Позднее в тот же год Уорнек познакомился с Джеки. На ужине с танцами в британском посольстве он пробился к ней, тронул за плечо и сказал: «“У нас с вами назначена завтра встреча, не хотите ли потанцевать?” На следующий день перед поездкой в Нью-Йорк она зашла посмотреть все наши макеты. Приняла эстафету от президента. Мы сразу получили ее одобрение, и потом она устроила для меня очень милый ужин в семейном крыле. Это было в конце шестьдесят второго. Отныне я бывал на всех вечеринках. Очутился в самом сердце Камелота».
К концу сентября 1962 года в Карибском регионе медленно назревал вооруженный конфликт между США и Советским Союзом. В течение следующего месяца этот кризис привел мир на грань ядерной войны. Изначально Кеннеди считал, что сможет нейтрализовать Кастро и Че Гевару, не применяя военную силу, любыми средствами, вероятно вплоть до убийства. Теперь он думал о военном вторжении, не догадываясь, что Хрущев намерен защищать Кубу с помощью ядерных ракет. 29 августа самолет-разведчик ВВС США засек на острове восемь почти полностью смонтированных пусковых комплексов ракет «земля – воздух». 4 сентября Кеннеди выступил с предупреждением, а на следующий день была объявлена мобилизация 15 тысяч резервистов. И все же он до конца не верил в агрессивные намерения русских; но 14 октября еще один самолет-шпион сфотографировал ракеты куда большего размера, на сей раз это были баллистические ракеты средней дальности, способные нести ядерное оружие и достичь территории США.
В 9 утра 16 октября Макджордж Банди сообщил президенту эту новость. Кеннеди провел в этот день два секретных совещания, а вечером вместе с Джеки отправился к Олсопам на прощальный ужин по случаю отъезда Чарлза Болена в Париж, где ему предстояло возглавить посольство США. По словам Олсопа, он впервые «видел Кеннеди в мрачной задумчивости». Поздоровавшись с хозяевами, он тотчас увел Болена, одного из ведущих советологов и потому осведомленного о кризисе, в сад и что-то долго и горячо с ним обсуждал. За ужином Кеннеди не проронил почти ни слова, по-прежнему пребывая в задумчивости. После ужина Олсоп вышел с мужчинами в сад, где им подали напитки: «Разговор свернул на историю и непредвиденные обстоятельства… Кеннеди вдруг обвел нас взглядом и спокойно произнес: “Конечно, если говорить о случайностях в истории, надо учитывать и что есть большая вероятность, что в ближайшие десять лет грянет ядерная война”». В течение нескольких следующих дней секретные совещания Чрезвычайного комитета продолжались, но президент, по соображениям безопасности, в целом придерживался обычного распорядка дня. После утреннего совещания в пятницу 19 октября он поехал по предвыборным делам в Кливленд, Спрингфилд, Иллинойс и Чикаго. Джеки забрала детей и свекра в Глен-Ору. К полудню субботы 20 октября Кеннеди вернулся в Белый дом, Бобби срочно вызвал его на очередное совещание, чтобы обсудить дальнейшие действия и президентское заявление по поводу кризиса. Кеннеди балансировал между «голубями» и «ястребами» и в итоге принял решение о морской блокаде Кубы, а также потребовал от Хрущева убрать ракеты, пригрозив в случае отказа Хрущева нанести удар с воздуха. Хотя крупнейшие газеты в воскресенье 21 октября уделили первоочередное внимание нападению Китая на Индию, журналисты, как сказал президенту Сэлинджер, вскоре пронюхают про кубинский кризис.
