Джеки могла позволить себе улыбку, когда Джон заявил Бену, что у прессы нет доказательств. Еще бы, Джон отлично знал, что доказательства уничтожены. Его друзья Сполдинги в 1947-м, когда появилась газетная заметка и Дьюри после развода с Фирмином Деслоджем еще не вышла за Шевлина, как раз жили в Палм-Бич. Бетти Сполдинг вспоминает, что «состоялась какая-то свадьба» и Юнис сказала ей, что «старик рвет и мечет». Ее бывший муж Чак признался Симору Хершу, что по просьбе Джона «достал» брачные документы. Мало того что Дьюри Малколм не была католичкой, она уже дважды разводилась, и Джо Кеннеди хорошо понимал, что подобный брак положит конец карьере сына. То есть фактически брак имел место, но, поскольку документальное доказательство изъяли, можно все отрицать. В католической церкви Джек не венчался, и Джо с его связями среди высшего духовенства без труда добился, чтобы брак признали недействительным. Как только Кларк Клиффорд получил показания Дьюри под присягой, Джон – и Джеки, вероятно, тоже – понял, что опасность миновала.
В сентябре Джон, Джеки и старый Джо на инвалидной коляске вместе с тремя сотнями гостей (в том числе Биллом Уолтоном, Сполдингами и Фэями) смотрели регату с палубы эсминца «Джозеф Кеннеди-младший». Оутси Лейтер, тоже присутствовавшая, писала: «Впервые в истории ВМФ на военном корабле подавали крепкие напитки, что вообще-то строго запрещено уставом. Очень впечатляюще. Столы и стулья вынесли на палубу, было просто чудесно… Джон был на седьмом небе от счастья, ведь он вправду любил флот и море…»
Отобедав с пакистанским президентом Айюб Ханом в Хаммерсмите, Джеки вместе с ним ненадолго покинула Ньюпорт, чтобы в Глен-Оре навестить подаренного коня Сардара. 25 сентября они отправились в Национальный театр на прогон «Мистера президента» (Mr President), который организовали Этель и Джин в поддержку Фонда помощи психическим больным. Мюзикл оказался так себе, но последующий прием был выше похвал. На другой день к вечеру Джеки вернулась в Ньюпорт и пробыла там с детьми до 9 октября.
Дрю Пирсон снова взялся за перо: «Джеки делает что хочет. Например, последние три месяца провела вдали от Вашингтона. Жене през. так поступать нельзя…» В ноябре Джеки пыталась даже уклониться от похорон Элеоноры Рузвельт и вместо этого поехать в Глен-Ору на охоту. Мэри Галлахер записала 8 ноября в своем дневнике: «Ж. К. не хочет присутствовать на похоронах миссис Элеоноры Рузвельт». Однако в данном случае президент настоял. Запись от 9 ноября в дневнике Галлахер гласит: «Миссис К. на похороны поедет!» В пятницу, накануне похорон миссис Рузвельт, Джеки устроила веселую вечеринку для пятидесяти гостей, а на другой день вместе с официальными лицами вылетела в имение Рузвельтов на Гудзоне, где состоялась погребальная церемония. Сразу после этого они с Джоном вернулись в Вашингтон и вертолетом отправились в Глен-Ору.
Пирсон критиковал Джеки несправедливо. Хотя в этом году она сравнительно мало времени провела в Вашингтоне, но, бывая в столице, сосредоточивалась на интересных для нее вещах, в первую очередь ей хотелось превратить Вашингтон в город искусств. Миссис Джонсон, сиречь Леди Бёрд, писала: «Мне кажется, многие просто не понимают, насколько серьезно она относилась к этой работе. По-моему, она выбрала, чем конкретно хочет заниматься, и не сворачивала с пути. Когда находишься наверху, соблазнов так много… а вот времени мало, приходится выбирать, что именно заставляет твое сердце петь».
Лиз Карпентер, пресс-секретарь Линдона Джонсона, которая не всегда безоговорочно восхищалась Джеки, говорила: «Я всей душой одобряю то, что она сделала для искусства. Она положила начало театральным постановкам, субсидируемым Белым домом, в частности, была поставлена пьеса “Наш город” (Our Town) Торнтона Уайлдера. Он был тогда еще жив и приехал на премьеру, но она все равно не появилась. Леди Бёрд никогда бы себе такого не позволила, сидела бы в первом ряду. Торнтон Уайлдер сказал, что миссис Кеннеди стала для искусств своеобразным маяком, и это правда. Наша страна не привыкла субсидировать искусство, а Джеки очень много сделала, чтобы переломить такую ситуацию…»
Именно по инициативе Джеки Огаста Хекшера назначили в 1961 году на должность «специального советника по вопросам искусства». Присутствие Хекшера в Белом доме обеспечивало официальную поддержку его художественным проектам, причем не только в области живописи, балета, оперы и театра, но «всей художественной жизненной среды нации, где важную роль играли архитектура и градостроительство».
И все же, вспоминал Хекшер, Джеки выступала «во всем этом как фигура несколько противоречивая. В первую очередь ей хотелось посвятить себя семье и детям, но, с другой стороны, она сознавала, что для страны все больше становится воплощением культурных интересов. Порой она отдалялась, словно не желая слишком уж включаться во все эти проекты. У простых же американцев складывалось впечатление, что миссис Кеннеди занята каждую минуту и делает для искусства невероятно много. Но миссис Кеннеди отнюдь не собиралась каждую свою минуту отдавать развитию и поддержке искусств. Она предпочитала с отменным вкусом сделать что-то одно, что послужит огромным стимулом… Мы (я тесно сотрудничал с Тиш Болдридж) постоянно старались заставить миссис Кеннеди делать то, чего она делать не хотела, – принимать кого-то в Белом доме или приглашать полезных людей на ужин; она только отмахивалась, ссылаясь на занятость, или говорила, что сейчас ей не до официальных приемов и т. д. Помню, я расстроился, когда наконец уговорил миссис Кеннеди пригласить в Белый дом группу поэтов, которые собрались в Вашингтоне на съезд в Библиотеке конгресса; она согласилась, но тут грянул Карибский кризис, и встречу отменили. Я всегда сожалел об упущенной возможности, ведь как было бы замечательно, если бы мы могли сказать, что в тот день, когда президент столкнулся с величайшим кризисом в жизни нации, Белый дом принимал ведущих американских поэтов… В то самое время, когда миссис Кеннеди отменила встречу с поэтами, в газетах появились фотографии Хрущева, который за кулисами московского оперного театра приветствует американских певцов…».
Характерно, что Джеки говорила Хекшеру: «Мистер Хекшер, я сделаю для искусства все, что захотите». Затем, что не менее характерно, она добавляла: «Но, разумеется, я не смогу слишком надолго отлучаться от детей и не смогу слишком часто присутствовать на культурных мероприятиях». После чего с улыбкой роняла: «В конце концов, я же не миссис Рузвельт». Тиш, по словам Хекшера, всегда горела энтузиазмом, «но ее постоянно щелкали по носу… Тиш делилась с миссис Кеннеди какой-нибудь идеей, а та в ответ писала на ее предложении решительное “нет”». Как Джеки рассказывала Кей Хелли, она ненавидела всякие комитеты и публичные акции, даже когда речь шла об искусстве.
Джеки и Джон вместе с Биллом Уолтоном с самого начала участвовали в проекте сохранения и реставрации площади Лафайет. В первую же неделю своего президентства Джон поручил Уолтону изучить проект, доставшийся от прежней администрации и ожидавший решения. Проект предполагал снос старинных домов на площади Лафайет и строительство на их месте новых правительственных зданий. «Планы показались мне крайне непривлекательными, – вспоминал Уолтон, – я показал их Джеки, и она согласилась, что такая архитектура вблизи Белого дома нам не нужна». По его словам, Джеки сыграла ключевую роль в сохранении площади: «Она твердила: “Пока не пущены в ход бульдозеры, будем воевать и не сдадимся”. И она вправду не сдавалась…» Президент тоже очень заинтересовался. «Это был его любимый проект, – говорил Уолтон. – Летом я привез ему в Хайаннис макет площади и набор бумажных фасадов в разных стилях, он сел на пол и начал их примерять к макету, с большим увлечением, а Джеки смеялась, что мы как маленькие. Позднее она как-то раз застала нас за таким занятием у него в спальне [в Белом доме]. Вообще-то он собирался вздремнуть, а потому встретил меня в пижаме, было около половины третьего. Меня пустили, поскольку с проектом назрел очередной кризис и надо было срочно принять решение. Мы сидели прямо на полу возле макета, Джеки сходила за фотоаппаратом, сфотографировала нас и после прислала мне снимок с надписью “Президент и Царь”, поскольку газеты прозвали меня Царем площади Лафайет».