По сегодняшним меркам работу Жаклин назвали бы любительской: держалась она скованно, голос звучал совсем как у девчонки. Норман Мейлер написал для Esquire разгромную статью, хотя Диана Вриланд расценила ее как «признание в любви» Джеки. Сам Мейлер говорил, что был крайне обижен на целый ряд отказов с ее стороны. Ей понравилась благожелательная статья о Джеке, опубликованная за три недели до выборов, и она поблагодарила его «очень милым письмом»… Мейлер в свою очередь сообщил ей о своих планах написать биографию маркиза де Сада, но Джеки, благоразумно рассудив, что дискуссии о де Саде чреваты неприятностями, на это письмо не ответила.
На рубеже 1961–1962 годов Esquire предложил Мейлеру написать очерк о Джеки, но она отказалась дать ему интервью, и Мейлер повел себя как отвергнутый любовник. Он восхищался Джеки, видел в ней потенциальную союзницу в борьбе против мещанства и ханжества… Ему и раньше казалось, что на публике у нее странный голос, непохожий на тот, какой он слышал в Хайаннисе, где голос звучал «чисто и весело, но теперь, после года в Белом доме… какая фальшь… какое насилие над собственной душой… Она изо всех сил старалась быть настоящей первой леди, и это главная ее ошибка».
Позднее Джеки призналась: «Он был прав насчет голоса». На самом деле Мейлер был прав и обвиняя Джеки в фальши. Джеки, которая предстала тогда перед зрителями, имела мало общего с ее подлинным «я». Милая умненькая девочка, какой Джеки знал Чарли Бартлетт, попала в ловушку королевского величия.
11 Королева Америки
Она выглядела прекрасно, лучшей спутницы для визита в Париж просто не найдешь, и мой муж сказал: «Расклад изменился. Теперь мы слушаем другую сторону, потому что изменились приоритеты».
Робин Биддл Дьюк, жена Энджира Биддл Дьюка, начальника службы протокола при президенте Кеннеди
«Нам хватило первых трех недель, – писала Тиш Болдридж, – чтобы понять: Жаклин Кеннеди – восходящая звезда. Женщины писали в Белый дом, спрашивали, каким шампунем она пользуется, и сколько бигуди накручивает перед сном, и не возражает ли президент… Письма и подарки везли в Восточное крыло целыми фургонами, по девять тысяч в неделю… Но мы и представить себе не могли величину новой звезды до поездки в Канаду в мае 1961 года. Это был первый официальный зарубежный визит Кеннеди…»
Всего месяцем раньше, в середине апреля 1961 года, Джон Кеннеди потерпел первую неудачу в своей политической карьере – провал операции в бухте Кочинос, худший, но, пожалуй, и определяющий момент его президентства. После кастровской революции на Кубе в 1959 году призрак коммунистического острова в непосредственной близости от берегов Америки становился все более важным фактором оборонной концепции США. Эйзенхауэр одобрил план ЦРУ направить на остров стратегический десант кубинских эмигрантов с целью свержения Кастро; этот план достался Кеннеди в наследство и получил его осторожное одобрение. Поскольку в ходе выборной кампании Джон неоднократно нападал на администрацию Эйзенхауэра за бездействие насчет Кастро, он фактически загнал себя в угол. Кроме того, Кеннеди опасался, что другие страны Латинской Америки могут последовать примеру Кубы и подорвут его программу сотрудничества с правительствами этого региона, известную под названием «Союз ради прогресса». За несколько недель до инаугурации нового президента США Хрущев в своей речи 6 января 1961 года придал кубинскому вопросу новый аспект в холодной войне, намекнув, что будет рад принять Кастро в советский блок.
Уик-энд 15–16 апреля Кеннеди провели в Глен-Оре, а в понедельник вернулись в Белый дом, где им предстоял обед с премьер-министром Греции. Тем же утром, в 4 часа 45 минут, тысяча четыреста кубинских эмигрантов, прошедших обучение в ЦРУ, высадились на южном побережье Кубы в бухте Кочинос. Уже на следующий день с места высадки стали поступать отчаянные депеши. Вечером в Белом доме состоялся запланированный прием для членов конгресса. Джон и Джеки появились в начале одиннадцатого, а около полуночи президент тихонько ушел в кабинет на невеселую встречу с ближайшими помощниками. Операция была провальной с самого начала. Недавно рассекреченные документы свидетельствуют, что Советы получили сведения о готовящейся высадке еще 9 апреля, причем в ЦРУ знали об утечке информации, но тем не менее не отошли от первоначального плана. К часу ночи 19 апреля Комитет начальников штабов пришел к выводу, что остается только одно – спасти как можно больше десантников. Но и эта попытка провалилась, удалось вызволить только четырнадцать человек. Остальные сдались войскам Кастро.
Кеннеди винил себя за фиаско и на пресс-конференции спустя несколько дней мужественно взял ответственность на себя. Он сказал: «Старая поговорка гласит: у победы сотня отцов, а поражение – сирота. Я готов отвечать». Неофициально он винил не только себя, но и тех, кого считал плохими советчиками. Двух руководящих сотрудников ЦРУ – Аллена Даллеса и Ричарда Бисселла – потихоньку отправили в отставку, и с тех пор Кеннеди не доверял военной верхушке, за исключением генерала Максвелла Тейлора: «Эти увешанные орденами сукины дети знай кивали и говорили, что все получится». Отныне на всех важных совещаниях будет присутствовать человек, в чьей верности Кеннеди не сомневался и на суждения которого всецело мог положиться, – его брат Бобби. Унизительное поражение в бухте Кочинос сделало Кубу и Кастро для братьев Кеннеди навязчивой идеей.
Джон и Джеки планировали визит в Канаду на 17 мая. 11-го числа они вылетели в Палм-Бич, именно там Джон 12 мая вызвал к себе Макса Джекобсона и, рассказав ему, что обеспокоен душевным и физическим состоянием жены, ее «хронической депрессией и головными болями», спросил, сможет ли она выдержать напряженный график – предстоящую поездку в Канаду, визиты в Париж, в Вену (для встречи с Хрущевым) и в Лондон. Джекобсон, назначивший Джеки то же лечение, что и Джону, описывал ее как «несчастную женщину», которая жаловалась на сильные мигрени.
Ее настроение и самочувствие, похоже, постоянно менялись. В феврале и марте она много времени провела в Глен-Оре и явно чувствовала себя нормально, потому что выезжала на охоту. Впервые приехав туда на выходные с Джоном в середине февраля, Джеки пожаловалась на простуду и сообщила, что не вернется в понедельник в Вашингтон, но в субботу ее видели на конной прогулке, а в понедельник – на охоте. Во вторник Джеки, без признаков простуды, вернулась в Вашингтон как раз к предсвадебному ужину у Джо Олсопа, по случаю его скорого бракосочетания со Сьюзан Мэри Паттен, вдовой дипломата Билла Паттена. В феврале, как писал Time, Джеки провела девять дней в Виргинии и вернулась в Вашингтон лишь ненадолго, чтобы забрать с собой сына. В марте она ездила в Глен-Ору все уик-энды, кроме одного, когда была во Флориде с Райтсманами и обедала с Дюпоном. 12 марта туда же прибыли Радзивиллы, а 15 марта Джеки устроила в их честь роскошный ужин, пригласив семьдесят восемь гостей, после чего улетела с сестрой на три дня в Нью-Йорк, где Диана Вриланд организовала прием в их честь. На фотографиях сияющая Джеки в сопровождении Эдлая Стивенсона направляется на балет. Пасху супруги провели в Палм-Бич. К 4 апреля Джеки вернулась в Вашингтон, чтобы встретиться с британским премьер-министром Гарольдом Макмилланом и его женой, леди Дороти, а также проконсультироваться с Кларком Клиффордом касательно плана реставрации Белого дома, после чего снова уехала в Глен-Ору. В Вашингтон она возвратилась по случаю визита канцлера ФРГ Аденауэра, устроила частный ужин и опять сбежала в Виргинию.
Затем грянул кризис в бухте Кочинос, и Джеки пришлось не только приватно поддерживать мужа, убитого непривычным поражением, но и сохранять хорошую мину на публике. В судьбоносный день 19 апреля супруги ужинали в греческом посольстве, а на следующий день Джеки предстояла встреча, которой она ужасно боялась, – чаепитие для трехсот с лишним женщин, жен представителей Американской ассоциации газетных редакторов. Встреча неприятная, тем более после провала кубинской операции. На уик-энд Джеки снова сбежала в Глен-Ору, прихватив с собой Каролину, а ее муж в воскресенье вылетел на вертолете в Кэмп-Дэвид, чтобы посовещаться с экс-президентом Эйзенхауэром.
