Александра засмеялась:
– А чему я, в сущности, могу научить дочь, кроме своих ошибок?
– Да уж, – покашлял в кулак Вадим.
– А мне нравится! – оживился собиратель монет Аркадий. – Помните, тетя Саша, как вы мне однажды язык на улице показали? Это в первом классе было. Я на спор с Серегой, – он подпихнул локтем своего соседа, – забрался на каштановое дерево в школьном дворе. Тут идет такая тетя в черной шляпе с полями и на меня смотрит, я думал, она сейчас ругать меня начнет, взял и показал ей назло язык…
– Ага, – кивнула Александра, – пользовался своей недосягаемостью.
– А она остановилась под деревом и тоже мне язык показала, длинный такой… А я так обалдел, что с ветки свалился. Потом я узнал, что это Танькина мама была. Прико-о-льно!
– Вполне в духе нашей мамы, – прокомментировал Вадим. – Она даже на нашей свадьбе в загсе язык показывала всем. Дескать, как это все смешно. И вот уже пятнадцать лет говорит, что брак – это обман.
– Сложно тебе, наверное, старина, – сочувственно сказал Герман, кивнув в сторону сестры.
– Ничего, привык.
Герман поправил яхонтовые запонки на белоснежных манжетах:
– Я вот думаю, почему вокруг меня так много агрессивных, сильных женщин? Это же, у, – он сжал кулак и свирепо выпятил челюсть, – броня, а не женщины.
Маргарита Сергеевна повела бровью, и длинные ее ноздри раздулись.
– Бедный, бедный Герман, – с усмешкой покачала головой Александра.
Герман недавно пережил развод с «сильной женщиной» и теперь был накануне второго брака. «Вот все думаю: жениться – не жениться?» – спрашивал он у знакомых, как до этого интересовался: «Как думаешь: разводиться – не разводиться?»
– Баба должна ухватами на кухне греметь! – сказал он, вроде как дурашливо, как кондовый мужик-домостроевец, но все же следуя за какой-то давней, наболевшей мыслью, которая никак ему не подчинялась.
– Молчи, баба, твое слово 8 Марта! – вставил свои двадцать копеек Паша и тонко хихикнул.
– Ай-ай-ай, вроде интеллигентные люди! На премьеры ходите, выставки посещаете, книжки читаете, – укорила Надя.
– Вот ты – феминистка, – тянул свое Герман, обращаясь к сестре.
– Я – не феминистка! – вздернулась Саша. – Я вообще противница эмансипации!
– Неужели? – изумился он, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди.
Надя обеспокоенно склонилась к Александре:
– Объяви перерыв, мне надо с тобой поговорить.
Саша тряхнула головой и, вставая из-за стола, скинула нож на пол:
– Ой! – вскрикнула она и исчезла на мгновение под столом. – К нам кто-то придет.
– Мужчина! – уточнила Симочка и покосилась на Леву.
– Только этого нам не хватало, – сказал Вадик и почесал мочку уха.
– Объявляется курительная пауза, господа. Все временно свободны! – Александра сделала широкий жест рукой, будто отпуская всех на волю. – После перерыва – танцы!
– До этого предлагаю тост за дам! – шустро вклинился Паша, выуживая среди салатниц бутылку сольватированного спирта. – Гусары пьют стоя!
Мужчины встали и дружно выпили, оттопырив локоть. Аркадий, собиратель монет, тоже встал и лихо осушил бокал шипучего лимонада. А Сережа посмотрел на тихую хорошенькую одноклассницу Катю, покраснел и неловко хлебнул из своего стакана.
Гости встали из-за стола, разбрелись по квартире, сытые дети умчались в детскую играть в фанты, старшее поколение осталось на диване вести светскую беседу про концерт Ростроповича в филармонии. Саша с Надей удалились в кухню.
– Во мне все кипит! – сказала Надя, нервно выдергивая сигарету из пачки. – Сволочь какая!
– Это ты про Мурата?
– А про кого же! Достал-таки тебя, не мытьем, так катаньем, и знал же ведь, что у Тани день рождения, гости, родственники… Подставил тебя, только о себе любимом думает… Убила бы гада!
Александра с изумлением уставилась на подругу: пожалуй, она не видела ее в таком гневе.
– А ты тоже хороша, Сашка!
– Не поняла?
– У тебя же все на физиономии было написано, все твои эмоции, я аж сжалась вся…
Надя внезапно замолкла и устремила округлившийся взгляд за Сашино плечо. Саша обернулась. На пороге стоял Вадик.
– Не помешал? – спросил он, переводя взгляд с жены на Надю.
– Нет, что ты, – заполошилась Надя и загасила недокуренную сигарету в пепельнице. – Сашка, так когда горячее будем подавать?
…В гостиной шумно сдвигали мебель, освобождая пространство для танцев. Запустили старую добрую «АББУ». От души попрыгали под хиты 70-х. Александра, исчезнув на несколько минут, вдруг вплыла в гостиную со старым кружевным зонтиком в руках, на голове у нее была «бабушкина» соломенная шляпка с цветами. «Гера! – лукаво поманила она брата; водрузила на него клетчатую кепку с помпончиком, кинула на плечи шарф. – Станцуем, морячок?» Квартет запел «Money, money». Они начали танцевать. Александра изображала скромницу-гимназистку, а Герман – весьма артистично – брутального матроса с трубкой в зубах. Матрос приставал к гимназистке. Гимназистка кокетливо закатывала глаза к небу и жеманно оттопыривала мизинчики, пытаясь увернуться. Матрос наступал. Гимназистка, порхая и кружась, характерным движением потерла пальчики у него перед носом, намекая, что такие девочки не отдаются просто так; матрос плотоядно щелкнул зубами и подхватил гимназистку; они прижались друг к другу щеками и слились в экстазе аргентинского танго… Народ хохотал, даже Маргарита Сергеевна вытерла набежавшую слезу. Дуэт «барышня и хулиган» наградили аплодисментами. Когда магнитофон заиграл «Thank you for the music», Александра, отдышавшись, объявила «белый танец» и вытащила из кресла в углу смущенного Леонида Борисовича, у которого на коленях лежал раскрытый альбом с репродукциями Босха. Таня набрала воздуха в легкие и пригласила Сережу. «Я не умею», – признался он, заливаясь краской. «Я научу», – сказала Танечка. Симочка приглашающе потянула за руку мужа. Промолчавший весь вечер Лева отрицательно помотал головой.
– Левка, ты что, с женой не хочешь танцевать? – засмеялась Саша, продолжая танцевать со свекром.
– Да нет, почему же. – Лева улыбнулся и нехотя встал со стула.
Сима положила обе ладошки ему на плечи: Леве пришлось обнять жену.
Паша пригласил Надю.
– Это дамский танец, – напомнила Надя, отрываясь от беседы с Маргаритой Сергеевной и Брониславой Семеновной.
– Ну и что? – спросил он. – У нас свободная страна, равенство полов.
– Иди-иди потанцуй, Надя, – отечески поощрила Бронислава Семеновна.
Паша подхватил Надю, крепко обнял за талию. Медленно двигаясь под музыку, прижался вспотевшим лицом к ее щеке. Надя слегка отстранилась.
– Ты ведь живешь на пятом этаже? – спросил он, глядя на нее затуманенным взглядом.
Надя кивнула.
– Помнишь, в твой последний день рождения… «Моя любовь на пятом этаже, она, наверно, спит давно уже…» – чуть фальшиво пропел он.
– Так это был ты? – Она распахнула два огромных глаза.
Вспомнила, как в день ее рождения, довольно поздно, когда гости уже разошлись, раздался телефонный звонок. В трубке послышалась возня, затем щелчок, и зазвучала популярная песня группы «Секрет». Когда Надя прослушала мелодию до конца, раздались короткие гудки. Долго гадала, кто мог поздравить ее таким странным образом, но мысль о Паше почему-то не пришла в голову.
– Это был я, – сознался Паша.
– Спасибо, – Надя признательно улыбнулась.
– Почему ты за меня замуж не пошла?
– О, господи, Паша, опять? Столько лет прошло. – По лицу Нади промелькнула страдальческая гримаса. – Пусти, мне надо выйти.
Паша поплелся за ней по коридору.
– Пойдем в спальню, поговорим, – сказал он, прихватив ее за локоть.
– Ты что, спятил? – Надя вырвала руку.
– Да я ничего такого не имел в виду, просто… – Он склонился к ней и интимно прошептал на ухо: – Но тот единственный раз помню как сейчас.
Надя вспыхнула. К сожалению, она тоже помнила. И что было после того единственного раза.
