А теперь у них не было будущего… по крайней мере общего.

Она подумала: что, если он тоже где-то, примерно в полутора километрах от нее, лежит без сна, смотрит в темноту и думает о будущем. Может быть, он тоже горюет о прошлом?

Или ворочается в постели и не может заснуть от ужаса, что она действительно покинет зал суда с четвертью миллиарда долларов, дрожит от страха, что она отберет у него его обожаемый Краун Хаус?

А если он спит, то что ему снится? Являются ли ему сладкие грезы? Снится ли ему женщина, которая была его женой, или женщина, которая была его звездой?

Снится ли ему, как он обнимает ее и шепчет на ухо свои лживые обещания? Ласкает ли он губами ее шею, грудь, целует ли влажные бедра, касаясь языком самых чувствительных мест, наслаждаясь ее нектаром? Проникает ли он в нее своим сильным фаллосом? И шепчет ли ее имя в минуту экстаза? А если так, то какое именно — Хани, любовь моя? А может быть, Хани Роуз — моя гусыня, кладущая золотые яйца?

Возможно и другое: он не спит, и не тревожится, и не горюет, а просто занимается любовью с другой женщиной, которая заменила ее. Этой женщине — кто бы она ни была — придется заменять ее не только в постели, но и в его делах. Он ее этому обучит.

О Боже, как же он ее обманул! Гораздо больше, чем Нора со своими обещаниями сладких грез! Ну что ж, остаются деньги, деньги, которые так мало значили для нее раньше.

Что там говорила сегодня Нора — что деньги могут облегчить боль?

И если деньги не могут облегчить ее собственную боль, то они способны помочь Сэм…

— Сэм? — тихонько прошептала Хани, боясь разбудить Бейб.

— Ну что ты не спишь? — заворчала Сэм. — Кроме того, я же сказала тебе, что не хочу разговаривать.

— Но ведь еще не все решено со студией, Сэм.

— Забудь об этом. Все кончено. Финиш.

— Ну, Сэм! Это так не похоже на тебя. Так легко сдаться.

— Ты же слышала, что она сказала. Все кончено. Моя студия от меня ушла.

— Она только сказала, что разговаривала со своими адвокатами. А сделка лишь тогда становится сделкой, когда под ней стоят подписи. Твой отец всегда это говорил. И если ты предложишь Норе столько же, сколько и те, другие, то почему бы ей не продать студию тебе, а не им?

— Ой, Хани, ты все еще не понимаешь. Или ты действительно такая наивная? Может быть, ты просто такая же дура, как и я, если думала, что змея перестанет быть змеей и отдаст мне то, что мне принадлежит. Вся эта продажа студии нужна ей не столько, чтобы получить деньги, сколько для того, чтобы ужалить меня.

— Но…

— Нет никаких «но». При всех равных условиях она все равно предпочтет продать ее им. Она хочет этого, как некоторые женщины хотят мужчину! И кроме того, где я возьму такие деньги?

Она ответила не сразу:

— У меня.

— У тебя?

— Да, у меня.

— Ты имеешь в виду свою долю после развода?

— О Боже, да, именно это я и имею в виду.

— Я не буду тебя просить об этом — дать мне такие деньги.

— Но ты и не просишь — я сама их предлагаю. Кроме того, я не отдаю тебе эти деньги. Я надеюсь стать равным партнером с тобой, и, когда ты будешь делать свои фильмы, я буду сама выбирать себе роли. И уж не надейся, пожалуйста, что тебе удастся меня провести и подсунуть мне какую-нибудь мелочь, детка.

— Хани, я очень ценю то, что ты пытаешься для меня сделать. Но ведь ты вовсе не мечтала в своей новой жизни стать владелицей студии.

— Ну что ж, иногда мечты можно приводить в соответствие с ситуацией. Кроме того, мне понравилось то, что ты сказала сегодня днем. Если я заполучу собственную студию, я смогу осуществлять то, что мне нравится, играть, как и хотела всю свою жизнь, серьезные роли и в то же время натяну нос человеку, который говорил, что я на это не способна, который даже не давал мне возможность попробовать.

— Что я обо всем этом знаю, — невесело засмеялась Сэм. — Ты же не можешь делать все то, о чем я говорю. Я болтаю просто так, мне нравится звук собственного голоса. Кроме того, предположим, я возьму твои деньги — деньги, заработанные пятнадцатью годами твоего труда, и потеряю их? Предположим, Нора права и я действительно самоуверенная дрянь, которая только думает, что сможет управлять большой студией, и самое большее, на что я способна — это создать какой-нибудь паршивый видеофильм.

— Но я верю в тебя, даже если ты самоуверенная дрянь. Ты все равно самая умная девчонка из тех, что я знаю.

— Несмотря на мои заскоки?

— Несмотря ни на один из них.

— Ну, вообще-то их было не так уж много, — к Сэм опять начала возвращаться ее обычная задиристость.

— Ох, Сэм, я понимаю, что это риск. Но ведь без него нигде не обойтись. Жить — это тоже риск. Доверять тому, кого считаешь своим лучшим другом, — тоже риск. И замужество — риск. Но это не значит, что мы должны перестать жить, любить, доверять друзьям и даже выходить замуж. Если отказаться от всего этого, — настанет конец света, и что тогда будет с нами? Кроме того, деньги, как таковые, меня не интересуют. Ну что я могу с ними сделать — поместить в банк? Наверное, даже в несколько банков, как мне советуют, и жить на проценты от капитала. Но ведь это ужасно скучно, а так у нас обеих будет шанс, новый шанс. И это так здорово — начать какое-то новое, по-настоящему большое дело!

— Ой, Хани, ты меня почти убедила, — с сожалением произнесла Сэм, — только у нас ничего не получится. Нора мне не продаст… нам не продаст студию за ту же цену, что собирается получить с другой стороны.

— Почему это?

— Я тебе уже говорила. Потому что она хочет разделаться со мной. Ты же видела и слышала. Она просто играла со мной, как кошка с мышью. Она обвела меня вокруг пальца. Она… Во всяком случае, нам придется предложить ей намного больше, чем те.

— Сколько это может стоить?

— Я не знаю, но, по крайней мере, половину.

— Половину миллиарда долларов? Так это же целое состояние!

Сэм рассмешило удивление Хани.

— Ну конечно, и уж ты-то, во всяком случае, должна это знать. А ты что думала?

— Не знаю. Честно говоря, как-то не задумывалась. Но, думаю, ты права. «Грантвуд студия», наверное, стоит столько же, сколько и «Ройял продакшнз», если не больше. А «Ройял продакшнз» примерно так и стоит. Именно поэтому мы и просим половину этой суммы. Но послушай, независимо от того, сколько я все-таки получу, дадут ли нам банки остальную сумму? Так всегда говорит мой очень умный бывший муж. Когда у тебя уже есть много денег, то никто не желает давать тебе еще.

— Я уверена, что это так и есть, но дело в том, что мы должны предложить больше, чем другие, — ведь Нора может назвать сумму просто с потолка. Такую, которая намного превысит истинную стоимость студии. И это будет означать финансовое самоубийство еще до того, как мы снимем наш первый фильм. Нет, Хани, я не могу позволить тебе это сделать.

— Послушай, Сэм. Сейчас ты устала и, вполне естественно, расстроена, поэтому ко всему относишься отрицательно. Но утром ты посмотришь на все это по-другому. Ты опять станешь моим любимым старым Сэмом, готовым надеть боксерские перчатки и ринуться в бой. Разве не это ты пыталась внушить Бейб? Мы будем драться вдвоем, и мы обратимся к Норе с нашим предложением. Я на тебя рассчитываю, Сэм. Ты не можешь меня подвести. Не подведешь?

— Ну, если ты так ставишь вопрос… Хорошо, договорились! Мы не будем подводить друг друга. Во всяком случае, мы еще повоюем. Мы этой стерве еще покажем.

— Ой, Сэм! — Хани выскочила из постели и подбежала к большой кровати, чтобы обнять Сэм. Сэм засмеялась и тоже обняла ее. — Давай залезай, — сказала она, отодвигаясь на середину кровати. — Здесь хватит места для нас всех.

Залезая под одеяло, Хани разбудила Бейб, которая, ничего не соображая, спросонья спросила:

— Что происходит? Что-нибудь случилось?

— Пока еще нет, — ответила ей Сэм. — Но скоро случится. Завтра. Завтра — наш День независимости и, возможно, нам будет что отпраздновать.

Бейб застонала, вспомнив, что завтра придут ее родители и начнут барабанить в дверь дома.