Тедди смотрел на Нору, Нора смотрела, как Вик и Сэм уходят, на лице ее было написано беспокойство. Он протянул руку над столом и тронул ее.

— Ты не можешь остановить ее, даже если знаешь, что она ввергает себя в беду. Ты сама говорила мне, что это часть процесса взросления.

— Я знаю, но я не могу не хотеть, чтобы она побыстрее выросла без лишних неприятностей и боли.

— Во всяком случае, ты можешь не волноваться, что с ней случится беда сегодня вечером, — сказал он, пытаясь вызвать у нее улыбку. — Даже без «Гражданина Кейна» сокращенная версия «1900» длится четыре часа. У вас какая версия?

Она засмеялась:

— Оригинал. Шесть часов.

— Тогда можешь не беспокоиться, это займет у них весь вечер.

Но тут к ним подбежала раскрасневшаяся и возбужденная Хани, чтобы сообщить, что они с Джошуа тоже уходят:

— Джошуа хочет провести для меня экскурсию по «Ройял Продакшнз».

Тедди встал и начал возражать, ссылаясь на поздний час.

— О, папа, все будет о'кей, занятий у меня завтра нет, — сказала она, а Джошуа Принс тоже постарался заверить его:

— Не беспокойтесь о ней, мистер Розен. Я обещаю, что буду оберегать нашу медовую Розу и доставлю ее домой не слишком поздно. И благодарю вас за прекрасный вечер.

Потом он поблагодарил Нору за чудесную компанию, абсолютно проигнорировав Бьюмона, который был поглощен очередной «Маргаритой». Хани обняла отца, и они с Джошуа ушли.

Ошеломленный Тедди опустился в кресло и спросил Нору:

— Неужели это все? После стольких лет, и все? Один-единственный вечер, и я уже не нужен? Неужели все закончилось так быстро?

Она протянула руку через стол и положила на его ладонь.

— Это не конец даже для тебя. А для нее это только начало… Да и для тебя тоже. Начало еще одного времени… нового времени, как для меня и Сэм.

— Но Хани не похожа на Сэм. Она не умеет так защитить себя, как Сэм. Сэм резка и остра на язык, а Хани еще такая невинная, такая уязвимая.

— Знаешь, очень может быть, что как раз все наоборот. Что в действительности Хани сильна, обладает внутренними ресурсами, которые помогают постоять за себя, а Сэм, наоборот, уязвима. Кто это может сказать наверное? Только время покажет…

— Но как я могу доверить этому человеку свою дочь? К тому же он староват для нее.

— Он не так уж намного старше. На тринадцать… от силы четырнадцать лет. Возможно, Хани хочет… нуждается в человеке постарше, потому что он больше похож на тебя.

— Но ты видела его, слышала его. Он слишком прилизанный. Его манеры слишком безупречны, чтобы быть искренним.

Он слабо улыбнулся.

— У тебя тоже хорошие манеры, но ты, несомненно, искренний. Думаю, это одна из причин, почему он произвел впечатление на Хани. Ей никогда не понравится мужчина с плохими манерами или явно самоуверенный.

— Но я убежден, что он хочет только использовать ее. Ты не можешь отрицать это.

— Я не могу ничего ни отрицать, ни подтверждать. Он может желать использовать ее в этой своей серии, но это не значит, что он не может полюбить ее. Это сможет определить только она. Она должна сама разобраться в этом.

— Но ты слышала, он назвал ее Медовой Розой. Он только познакомился с нею, а уже пытается изменить ее имя…

— Но это же глупо, — улыбнулась она. — Подумай сам. Все, что он сделал, откинул «н» в фамилии «Розен», он же не назвал ее Хани-Принцесса.

— Пока…

— Пока… Но я не думаю, что у нас есть какой-то выбор, кроме как отпустить наших девочек и позволить им взрослеть самостоятельно…

Он кивнул:

— Полагаю, ты права. Да, ты всегда права! Разве не так все всегда говорят о тебе?

— Я думаю, ты меня дразнишь, а нам пора тоже уже уходить.

— Нет, еще нет. Съешь немного икры.

— Но я не голодна.

— Чтобы есть икру, не нужно быть голодной. Возьми немного, мне этого хочется.

Она засмеялась:

— Почему?

— Я хочу угостить тебя чем-то богатым и чудесным.

— Тогда дай мне купюру в двадцать долларов.

Пока Жак Бьюмон пьяным, заплетающимся языком бормотал «Мне нравится что-то богатое и чудесное», Тедди вручил Норе двадцатидолларовую банкноту, она подошла к дирижеру оркестра и что-то шепнула ему на ухо. В тот момент, когда Нора возвращалась к своему столику, оркестр прервал буги и перешел на старую, сентиментальную мелодию. Она протянула Тедди руки, он встал и принял ее в свои.

Я буду любить тебя всегда

Любовь, которая будет настоящей всегда.

Когда они танцевали — ее руки вокруг его шеи, его — на ее талии, — они глядели друг другу прямо в глаза и видели в них одну и ту же новую дрожь, которую больше нельзя было отрицать, и ее трепещущее тело подтверждало это. Пришло время, подумала она, то самое время. А потом он подтвердил это, потребовав:

— Где?

О, только не у нее. И не сейчас, во всяком случае… Не в этот первый же день. Там Сэм и еще дух Т. С. И не у него… В его доме тоже обитают свои духи. Где-нибудь в нейтральном месте, но не в «Беверли-Хиллз-отель», где еще витает дух Тони Нэша. Это должно быть место, новое для них обоих… Начало.

— Почему ты не хочешь, чтобы я все устроила? — Она откинула голову так, что его губы могли коснуться ее шеи.

— Ты знаешь, что они всегда говорят о тебе, — пробормотал он, касаясь губами ее шеи.

— Что я великолепно устраиваю большие приемы. Поэтому доверься мне — это то, что я делаю лучше.

Он от души засмеялся, полностью доверяя ей.

— Но что нам делать с ним? — кивком головы он указал на Бьюмона.

Мы можем просто оставить его здесь, льющим слезы над своей «Маргаритой», вместе со счетом, который не больше, чем он заслуживает. Или мы можем быть милыми и посадить его в такси.

— Ладно, сейчас наше время и мы хотим быть милыми. Но час уже поздний, поэтому поспешим, — шепнул он настойчиво.

64

Бейб поняла, что это необычный вечер, как только она с Грегом вошла в дом после спектакля, и не потому, что ее родители впервые устраивали подобное маленькое торжество. В прошедшие годы они изредка устраивали такие небольшие вечера по особому случаю, когда ее отец провозглашался человеком года той или иной организацией… когда ее мать была избрана президентом своего женского клуба… когда она сама получила приз за декламацию. Бейб никогда не забудет, как она исключительно удачно выступила с декламацией под фортепьяно и ее родители поздравляли ее, высоко поднимая бокалы с вином, а ее собственный бокал был наполнен виноградным соком. Она до сих пор помнила свои необычные чувства — радость и гордость и подумала, что многое отдала бы, чтобы снова и снова пережить тот момент.

Кэтрин всегда рассматривала эти маленькие торжества как оды их семейной солидарности, их собственный вид «совместности», поэтому четвертый на них никогда не присутствовал и они никогда не устраивались в гостиной, которую берегли для особых общественных приемов. Но сегодня вечером, хотя это было сугубо частное дело, они оказали честь четвертой персоне — Грету и собрались в гостиной. И был накрыт щедрый стол, поданы деликатесы, которыми ее родители угощали только самых выдающихся своих гостей: лососина, белужья икра, паштет из трюфелей по-страсбургски — его Кэтрин получала по особому заказу, шейки омаров, бургундские улитки, которые особенно нравились Грегу. Был также графин с мартини, который судья собственноручно смешал, в дополнение к бутылке шампанского «Кристалл» в серебряном ведерке со льдом. Безусловно, это было особое торжество, и чего ради, недоумевала она, — по поводу ерундовой работы в суде, пока Грег будет пробиваться к адвокатуре?

Неожиданно она обнаружила, что сидит на одной из парных соф, обтянутых бледно-персиковой тканью, напротив всех их троих. Потом, словно в кино, когда идет замедленная съемка, или во сне, она увидела, как судья разливает «Кристалл» по четырем бокалам. А Грег лезет во внутренний карман пиджака и слышит дрожащий голос Кэтрин: