— Пойдемте. Я — управляющая банка.

Старый вдруг живенько передернулся и простонал, получив малозаметный пинок в щиколотку:

— Вы-и, ох, черти ж тебя… Мы. Используем приманочные способы борьбы, самое меньшее — нужны сутки. Вам — вручную, срочно. Это — к моему сотруднику, он м-мастак. — Старый брезгливо показал на меня и, хромыльнув, отвел в сторону Баранова вроде для дела.

Я осведомился:

— Все будет?

Алла Ивановна насмешливо сощурилась и кивнула: да. Да.

— И чтоб по первому требованию.

— Да.

Баранов отрядил с нами своих и Ларионова, чтобы мы не попали на лоскуты разгневанному люду.

У банка куталось на сыром ветерке злобное бабье, ожидали разномастные инкассаторы.

— Кто видел?

Постовой видел, как забегала. Одна. Две служащие — как промелькнула под столами. Кассирша хлюпала:

— Жуковая, черная. Как котенок. Может, котенок? — Безошибочно поняла, для чего я открыл рот. — Я с вами не пойду!

— Лена, пойди. Они ж не могут одни — ключи на столах, сейфы не заперты, мало ли, — обняла ее управляющая.

Мы со Старым расклинили двери настежь, наказали постовому отвести народ. На крыльце я объяснил кассирше и Ларионову:

— Поперек коридора не становиться. Чтоб выход свободен. Побежит — ни с места!

Старый с кассиршей — в зал. Ларионова я отправил в кабинеты, сам топал по коридору, постукивая в двери, стены, шкафы. Ларионов доложил:

— Что-то нету.

У меня зазвенело в ушах — так завопила кассирша. Соскочила!

Я стоял неплохо, но только к выходу спиной, Ларионов оставался крайним, да еще дурак постовой забежал на крик в коридор! — в оставшийся мне миг я прошипел:

— Шевельнетесь — в пятак! — Хотел еще опустить подбородок, улучшить обзор, но крыса уже шла — мент выпучился, но устоял — умница! Я опустил глаза — нет. Либо поздно, либо она прошла у меня меж ног назад. Сзади что-то шорохнулось! А с улицы победного визга нет. Только завывает кассирша.

Старый заткнул ее и бесшумно заглянул в коридор:

— Порядок?

Я взвился как ужаленный и схватил чуть живого Ларионова.

— Дергался, дед?!

— Ногу подвинул. Прямо на ногу бежала. — Стащил очки и растирал нос. — Кажется, в кабинет…

— Еще и зажмурился?! Черт! Чо теперь-то вылупился? Тащите стол!

— Набрал… инвалидов, — фыркал Старый.

— Ты мне еще здесь будешь вонять?

Стол я завалил поперек коридора, оградив отвоеванную у крысы местность, запер оставшиеся по пути на волю двери. Пошукал дырки — нет.

Менту я вручил швабру:

— Садись на стол. Выйдет — гони на хрен. Архитектор тоже. Не подпускайте к себе. Чтоб не прыгнула, так вас и так!

На самом деле нахождение грызуна, спрятавшегося в жилье, — задача. Точнее, немедленное нахождение. Ежели искать часами кряду, свихнешься. В обжитом пространстве крыса волей-неволей проявится на три стороны: жранье, питье, хата, — и, коль ты установил нору, «столик» и «туалет» или хотя бы тропы, только обалдуй через сутки не подымет ее за хвост. Правда, бывают норы, постижимые лишь ветеранами.

Так в квартире покойного театрального режиссера Э. на Тверской сдалась районная санэпидстанция. Крысы гуляют — норы нет. Они наугад зашпаклевали кухню-ванну-туалет, дюжину свалили давилками, а — наступает ночь: новые коготки — ц-рап. Тап-тап.

Нас соблазнили на эту квартиру валютой.

У Старого первая догадка: нора высоко. В сантиметрах двадцати от пола. Крыса грызет ход, руководствуясь ультразвуковой башкой, — через пустоты, так легче грызть, оттого норы ветвисты, а выходы вылезают где попало. А бабье государственных санслужб, травящее меж покупками и забиранием внуков из школ, шарит плоско: или в плинтусе нора, или под трубой.

Но — не вышло. Мы сутки пролазили на карачках. С мужиками-соседями передвинули шкафы-сундуки — хрен. Несмотря на валюту. Пришлось потребовать от семьи убыть на дачу. На ночь я залег на пыльный шкаф с «Вестником дератизатора» и карманом семечек, включив настольную лампу, только отвернул ее к стене и обернул тряпьем, а Старый крючился на кухонном буфете. Кухня — ключевое место.

Я читал; крысы пойдут — услышу. Тело подскажет. Сколько раз задремлешь, вдруг — бах! Будто оскользнулся со всего маху, и тошнота затеснит горло. Еще не слышно ничего, а знаешь: вышли.

Часы я забывал шабашить — они баюкали.

Первая ночь — пусто. На вторую: на кухне звякнула о пол ложка — Старый крысу приметил и пуганул, чтоб отследить пути отхода. Ушла в коридор. Но коридор гнутый, и еще две комнаты есть. Следующую ночь мы пасли коридор. В полночь они вышли. Егозили, пищали во тьме, мы ждали. Пырск! — черная струйка сторожко просеменила в кухонный проем. Из туалета? Старый переполз к туалетной двери ближе, я хлопнул в ладоши. Так мы нащупали ход.

Из туалета крысы просовывались под дверью, хоть прогал там всего в два мизинца. Я потом потрогал дверной низ — доска чуть щетинилась древесным пушком, у меня на пальцах остались крысиные шерстинки — наш промах, ход могли б найти.

Но в туалет-то они всплывали из унитаза! Спасибо, Старый расслышал «бултых!» и мы застали волнение воды в унитазной глотке — такой путь не допетришь. Я читал: в послевоенной Германии всплывали и кусали в неожиданные места, но в Союзе крыса всплыла в унитазе однажды — в бывшем Кенигсберге, лет сорок назад. Мы не предполагали такого изворота посреди Москвы.

Пришлось вычистить все квартиры, соединенные канализационным стоком, хотя заплатили нам за одну.

Так вот, поселенная крыса поддается догадке, а вот если она юркнула в жилье от топающей смерти, убежище твари непостижимо, черезъестественно, да и у тебя настрой не весенний: ковыряешься, а где-то под рукой частит сердечко, маслятся глаза, и после любого движения с истошным визгом может скакнуть серый мячик на шею.

Комната, все — другое, если знать: внутри крыса.

Мы осмотрелись. Запорошенные бумагой столы — три. Хилый сейф. Шкаф с выгоревшими занавесками. Три полки, утопленные в стене. Вешалка. Шестнадцать квадратных метров.

Начали с памятных мест, хоть и глупо. Старый осмотрел шторы, припомнив трехмесячную командировку в гостиницу наших рабочих во вьетнамской провинции Куандонг; я свернутой газетой прочесал за батареей, не забывая опыт детского сада на Университетском проспекте. Там я два часа рыл носом спальню с двумя нянечками, пока не спросил: а что у вас за тряпка воткнута в батарею?

Сложили бумаги на столах в стопы. Старый с подоконника оглядел карниз и подоткнул шторы, я выставил на середину стулья, под каждый заглянув. Извлек урны из-под столов, предварительно пнув. Мусор повытряс на пол, урны воткнул одна в одну и отнес на подоконник, заодно простучав его снизу и с торцов.

Старый заелозил бородой вдоль стен, я покачал сейф и нагнулся под него: пусто. Опустился на цыпочки у первого стола. Не хватало человека. Пока двое уткнуты в углы — крыса перешмыгнет в пройденное место. Но бесполезно звать Ларионова. Я верил в свою хитрость: крыса непременно прошурухтит в просыпанном мусоре.

Выдвигал ящик, поднимал бумаги, постукивал, и ящик на пол. Старый не надыбал в стенах дыр и принялся за полки. На верхней торчали бумаги, скрученные трубой, — вероятное место, я все время косил туда глаз. Старый швырял все подчистую на пол, но подальше от себя, делая перерывы: не выскочит?

Нижний ящик — и потянул ласково — отдернул руку! Обувь.

Дамские сапоги и туфли. Протирочное тряпье. Сразу: тут.

Сам не знаю. Так решилось. Сапоги мягко раздуты. И в туфель крыса поместится. Старому: кажись, есть! Он набегло разгреб в бумагах проход к двери и оповестил мента:

— Бросаем. Шваброй разгребете!

Я, отвернув морду и задрав плечи, чтоб шею утопить, вытянул ящик совсем — тяжелый. Да?

До предела вытянув руки, не качая — понес ношу к дверям — без замаха бросил в коридор — лишь бы не перевернулась! — и мент лупцанул шваброй: раз! другой! Разгорнул обувь, тряпки — мы стояли. Нет. Шалава. Ларионову: