— Что у вас тут ночью много ездят?
— Свеклу возят на сахзавод. Нельзя сказать, что значительное количество машин. Что?
На севере пробуждались ранние окна, заливались желтым светом, оживляя заморские цветы и кусты на занавесках, жильцы. Трупы сохранили признаки упорядоченного движения — шли туда. Падаль на коротком участке — шла стая. Четыре раздавленных, редкое движение. Звериная осторожность. Впервые решились переплыть проспект. Могло толкнуть только наводнение. Ужас.
В результате умножения срока беременности на число выживших в помете: через три месяца стороны города сравняются по крысам. Ничего. Все живут. Самое плохое сегодня-завтра, пока еще не нарыли, где жить. Стая, чумная от бездомности и окрылившего страха, погуляет в подъездах, задирая собак, повисит на брюках и детских ладонях. Через полчаса народ двинет на работы-школы-ясли и пенсионерскими стопами — в лавки.
— Дрюг, дрюг. Пожаласта. Пад сюда. — От «пирожка» махал кавказец, второй отпер кузов.
Ларионов показал в себя — «я»?
— Нет. Не ходите! — схватился за меня.
— Когда-то все равно придется.
Обеими руками встретив мою ладонь, кавказец доверительно:
— Наши старики, их зачем обижать?
В кузове ждала миска крупного винограда, похожего на мозги, кулечки грецких орехов, хурмы, чернослива и небольшая баночка кураги — я отщипнул виноградину, косточку плюнул. Хмуро взирали две бороды.
— Как харашо, мы видим в такой утро такой болшой чаловек.
Потеснились, я подсел. Нестарые мужики. Воняет табак.
— Пуст встреча харашо. Ты нашла серебро наших хароших людей. Какой у тебя трудности? Ты так одет…
— Сойдет.
— Маладесь! Золот везде блестит! Есть одна — не можем найти. Знаешь что. Очень дорого. Найди, дрюг. Пусть тва диня. Нада. Благадаранст получишь. Иди! Мала-десь!
Провожатый опять пожал руку.
— Не скажешь где. Сам взял. Умрешь. — Ушел запирать кузов, я раздумчиво кивнул водителю:
— Припухаем?
Он отрицательно повел небритостью.
— Не из кафе. Не с ними?
Он заново отрицал.
— Жаль. Было б удобней, если б вы объединились. Объясни вашим: я санитарный врач. Я крыс морю. Серебро их — повезло, знал из опыта, крысы любят мелочи: карандаши там, деньги. А под ларьком была нора, понял?! — талдычил в заросшую его переносицу. — Искать ничего не буду. Будете борзеть — сдам на хрен в милицию.
Провожатый всучил мне мешок базарных даров.
— Тва диня.
— Я все сказал вашему водителю.
— Он русск не понимает.
Они уехали.
Мы сняли с потолка очередную падалятину. Назавтра готовили антикоагулянты из своих чемоданных припасов, но без настроения — мимо гостиницы прогнали две кучи солдат, подвывая пронеслись милицейские «козлы», пропал вытребованный в штаб Ларионов. Старый позвал:
— Погляди.
Через площадь за гаишным мотоциклом следовали поливальные машины — на подножках висели солдаты, замыкала крестоносная «Скорая помощь»; руки зачесались — что ж нас не зовут?! Что там лязгает? С грузовика на траву выбрасывали железные щиты, солдаты складывали их стопами и скрепляли проволокой. Укрытая в пуховый платок бабища мыла крыльцо, отжала тряпку.
— Товарищ лейтенант, вернитесь в помещение!
Я взглянул на ее сапоги и пинком поддал поломойное ведро.
— Почему крысы побежали, Старый? Точно из дома, где лазили их вшивые «короли»…
— Надо глядеть место.
— Скоты, нарыпаются, все затопчут и к нам прибегут. Дернут с обеда.
Обедать нас не отпустили, привезли в гостиницу в бачках щи, плов с зелеными помидорами, видом и вкусом напоминающими лосиный помет, но зато две банки черешневого компота.
Старый прикорнул на креслах дремать, я сплевывал косточки в его сапоги. Витя что-то плел, я глотал и сплевывал.
— Говорят, вы там чего-то откопали?
«Говорят». И она вернулась.
— Не спится? — Клинский приехал под вечер. — Собирайтесь, — поворотился к Старому. — И вы.
Щебетал птахой:
— Понравилось? А что не остался? Еще мечтаю, чтоб крепость откопали. Известняк. Толщина в цоколе — четыре и пять. В семь башен: Воротная, Провиантская, Набатная и еще. Сейчас не помню. Башня — в три яруса. Боевые ходы, бойница с раструбами. Еще не решил: свободно расположить там, с углами. Или квадратом? Тайник с колодцем не забыть.
— Отсидеться хочешь?
— Я при чем? Предки хотели. Мы как раз атакуем! Я, кстати, в кратком курсе ВКП(б) знаешь что вычитал? Крепости легче всего берутся изнутри.
У школы перепрыгивали через скакалку девчонки. Мальчишки лупцевались портфелями.
— Ничего придумать не могут, — пожаловался Клинский. — Вот не подскажу я, так и будут все праздники: скакалки и портфели. А сколько народных игр есть, верно? Пойдемте за мной.
— Летописи не отрыли?
— Найдем. Уже скоро.
Я не упустил:
— А в известных летописях про ваш знаменитый город есть?
— Ну. Будет. Летописи пока еще неверно читаются. Подправить надо угол. Не забывай, мы только начинаем. Мы отсюда до многого доберемся. — Всмотрелся в меня. — Не представляешь, докуда метим шагнуть.
Губернатору на стол ставили тарелки, чашки, кувшины. Ели гурьбой, как дома — в рубахах.
— Приветствую. Дай-ка мне.
Ларионов завесил карту города тряпкой и дал губернатору листок бумаги.
— Сего числа, в микрорайоне… Короче, два дома по проспекту Ленина и три дома по Первостроителя Мокроусова — отмечено появление грызунов. Понимаете, северная часть. Бог раньше миловал. Жители стихийно недовольны, вплоть до неповиновения милиции. Обстановку я контролирую. Но. Население связывает эту напасть с вашей работой. Это раз. Как вы говорите, за вами по пятам таскается преступный элемент. Два, Милиция наша, конечно… Ничего, до всего руки дотянутся. Должны нас понять, извинить, вы у нас не одни, участков работы много. Посему, чтоб оградить, мы вас подержим до конца работы вроде бы под домашним арестом. С местожительства — на работу. Больше никуда. И обратно. Как дела? Успеваете? За такие деньги и я бы успел. — Рассмеялся, и все. Ларионов, спрятав глаза, также хихикал, вороша вилкой салат. — Чо-то хочешь?
Старый внушительно начал:
— Нам понятна ваша беда. Миграция грызунов — редкость… Я надеюсь, что это никак не связано с действиями ваших подчиненных, это было бы преступлением… Чем мы можем помочь? Я не стану обманывать. Вернуть крыс не удастся. Истребить тоже. Но, если с нами заключат отдельный договор, мы без урона основной задаче сгладим эпидемиологическую обстановку, обеспечим покой.
— Вы и так много получите, — заключил Шестаков и взял ложку.
— Речь идет о приемлемой сумме. Две тысячи долларов.
— Закончили.
К нам пододвинулся Баранов и бровями, носом, пузом указывал на дверь. Нас выдавили дверьми.
Еще выскользнул Ларионов и понурил безвласую главу.
— Дикари, — припечатал Старый. — Да мы бесплатно бы помогли.
Ларионов виновно шелохнулся. Погодя зыркнул на меня:
— Вы нынче утром поняли?
— Вы хотели, чтоб я орал благим матом?!
— Что — творится в тех домах…
— Если уж вашим плевать… Пойдем, Старый, что нам с ним баландить.
Мы достигли первого этажа, постовой велел обождать.
Через минут двадцать возник Баранов и попросил с близка:
— Помогите. Лично мне. А я вам еще пригожусь.
У Старого борода продырявилась усмешкой.
— Видимо, родственники? В тех домах?
— Нет. Завтра на предприятиях получка. Кассиры со всего района, а банк забунтовал.
Я расплылся. Баранов посмурнел.
— Смеха нет. Народ напсиховался. Полный день на нерве. Падла забежала в кассовый зал — не можем бабье вернуть на места, истерика. Мои разве найдут? Вам дело извычное…
Он смешался, кто-то был за моей спиной. Я обернулся:
— Алла Иванна, сбылось? Как обещал?
— Когда ты успеваешь, — пробормотал Старый.
Баба стояла колоколом. Финифтевая брошь сдерживала ворот синего платья, желающего поползти и свернуться с тяжелых плечей — она опиралась рукой на стол, согнув для удобства колено, но не горбилась, и вся ее мощь виднелась дивно: где надо выкатилась двуглаво; где надо — пологой широченной ступенью отбегала назад; Алла Ивановна попросила Старого:
