— Угадал. Везу материалы для общественной экспертизы. Спасибо Щелгунову, что поставил вопрос в ЦК профсоюзов, иначе бюрократов из Госплана не прошибешь. Есть все основания для постановки вопроса и в Совете Министров.
— О чем вы толкуете? — поинтересовалась Танечка, ставя на стол еще один прибор.
Джабар Самедов ответил многозначительно:
— Алеша опять поднимает шум из-за комбинированной установки.
— Очень своевременно, — одобрила Танечка. — После съезда партии все стали интересоваться химией.
— В том числе мой министр домашних дел, — с ласковой насмешкой сказал Семен. — Хотя бы ради предметов быта.
— А что? — не отступила Танечка. — Октановое число — это ваше дело, но синтетика — область, всех волнующая.
— То-то и оно! — невпопад отозвался Груздев, беспокойно прохаживаясь по комнате.
Нервозность, не свойственную ему, заметил даже Джабар Самедов.
— Тебе, Алексей, жениться надо, — сказал он доброжелательно, — тогда у тебя жизнь войдет в норму.
— Где уж нам, старикам?
— У молодых тоже осечки бывают. Дружок-то наш Ярулла не позволит, пожалуй, Ахмадше жениться на Наденьке.
Алексей резко остановился, так и полоснув Джабара сверкнувшим взглядом.
— Что ты сказал?
Самедов покосился на дверь (Семен и Танечка вышли на кухню), понизив голос, пояснил:
— Связал себя Низамов обещанием женить Ахмадшу на дочери фронтового дружка и теперь, конечно, все усилия приложит к тому, чтобы сдержать слово.
Какое-то мгновение Груздев сверлил глазами лицо старого озорника, скорее пораженный, чем обрадованный известием; с трудом вымолвил:
— Вряд ли удастся Ярулле поставить на своем!
Каждая встреча с Москвой вызывала у Груздева радостное удивление. Крутясь на такси от разворота к развороту в поисках дома Белякова на одном из проспектов Юго-Запада столицы, он по-детски любовался ансамблем гигантских зданий, зеркальными витринами и зелеными полями газонов.
«Вольготно построились! И ветерком продувает, как на „правительственной“ улице в Светлогорске! А номера на домах хоть в лупу рассматривай! Ежели понадобится „скорая помощь“ или пожарная команда, тоже будут ко всем подъездам соваться!»
— Что ж так долго? — упрекнул Беляков, директор проектного института, которому он предварительно звонил с вокзала. — Я уж и на балкон выходил несколько раз.
— Заявили бы в райсовет насчет номерных знаков, ведь номер — название дома. Хоть бы ради пожарников постарались.
— Пожарники по дыму найдут, — отшутился Беляков.
И сразу оба взялись просматривать привезенные Груздевым материалы, потом ужинали и снова допоздна шуршали кальками и бумагами.
— Работники автозавода имени Лихачева очень интересуются нашим вопросом, — сообщил Беляков. — Они для нас верные союзники в борьбе за высокое октановое число: уже лет тридцать проводят испытания, составляют отчеты и бомбят письмами все организации. Горьковчане — автозаводцы тоже. Массовый выпуск высокооктанового бензина дал бы возможность реконструировать моторостроение и перейти на выпуск экономичных облегченных двигателей, при которых расход металла уменьшится на сорок процентов.
— Черт знает что! — ругнулся Груздев. — Сколько мы теряем из-за своей неповоротливости! Великое счастье, что мы у себя на заводе уже добились кое-чего в этой области — цех реформинга набирает мощность.
Утром он приехал в научно-техническое общество, где должна была проходить экспертиза, передал документы, познакомился с экспертами. Народ собрался деловой, опытный, по-настоящему заинтересованный, и у Алексея Груздева впервые за последнее время отлегло от сердца.
«Приятно иметь дело с людьми, которые сами работают на производстве! Не то что с Карягиным и его помощниками по волоките».
Позднее приехал Беляков, привез документы к проекту, находившиеся в институте. Начало работы экспертной комиссии обнадежило и его.
Празднично оживленный, элегантный в светлом костюме, он сел рядом с Груздевым и стал шепотом рассказывать о каждом эксперте: ему приходилось много разъезжать, и ведущих химиков страны он знал так, как болельщик футбола знает игроков своей команды.
Первые впечатления Груздева вполне совпали с подробными характеристиками Белякова.
— Общественность и гласность — два сильнейших рычага в Советском государстве, дорогой Алексей Матвеевич, — почти торжественно заключил Беляков.
17
На другой день их принял заместитель председателя Госплана РСФСР Работников.
— Фамилия серьезная! — пробормотал Беляков, когда они с Груздевым проходили через монументально обставленную приемную.
Алексей промолчал, не в силах побороть угрюмости: осаждали воспоминания о прежних разговорах с Работниковым.
У стола секретаря их приветствовал ожидавший Карягин. Сегодня он был улыбчив, водянистые глаза его светились, на впалых щеках тлел румянец, но Алексей уже хорошо изучил своего «милого друга» Петра Георгиевича.
«Играет, играет, как шампанское, того и гляди, пеной обдаст! — неприязненно подумал он, пожимая цепкую ладонь Карягина. — Видно, опять спелись тут, голубчики! Верно говорят: не так страшен сам, как вреден зам!»
Работников, крупный мужчина средних лет, с оплывшим, почти квадратным лицом и массивной челюстью бульдога, принял их радушно. Твердо ступая, отчего подрагивали его широкие бедра, он вышел навстречу Белякову и Груздеву, пожал им руки (Алексея даже потрепал по локтю) и сказал Карягину:
— Распорядитесь, дорогой, насчет чайку, да покрепче.
А когда Петр Георгиевич готовно исчез из кабинета, Работников широким жестом пригласил посетителей присесть, спросил с добродушным упреком:
— Зачем вам экспертиза вдруг потребовалась? Столько деловых людей подняли с мест! Мы же не отрицали и не отрицаем ценности вашего предложения, но приходится считаться с экономическим балансом страны.
Алексей смотрел на заместителя председателя с прежней угрюмостью: он не умел выжимать улыбочки по заказу, да и обстановка не располагала к тому.
Находясь на своем трудовом посту, легко бранить работников Госплана. Другое, когда сталкиваешься с государственным деятелем в его кабинете. Тут уже властвуют иные точки зрения: никакой поблажки местническим интересам — если речь идет об экономическом балансе, так это баланс всей страны.
— Мне кажется, я не обижаю Россию, — серьезно сказал кому-то Работников, подняв трубку одного из телефонов, черневших сомкнутым строем возле него на отдельном столике.
«А ведь он действительно имеет право так выражаться», — подумал Груздев, и померкла засиявшая вчера в его воображении комбинированная установка, и то, что в Камске было делом первостепенной важности, сейчас показалось неосуществимым.
Погрустнел и Беляков. Всю душу вкладывал в свою работу директор Московского проектного института и с достоинством держался среди людей — таких же, как и он, тружеников, а здесь, в громадном кабинете, вдруг почувствовал себя вроде лишним. А ведь еще ничего неприятного не сказал Работников, наоборот: радушен, улыбается и проект установки одобряет.
Беспокойно ловя ускользающую уверенность в успехе, Груздев понял, что его подавляет не только снисходительное отношение Работникова, его, можно сказать, чиновная мощь, а и в точности повторяющаяся ситуация. Ведь три года назад также льдисто блестел глазами, улыбался и краснел Карягин, потирая зябкие руки, и так же барственно радушен был Работников. Значит, здесь ничто не изменилось.
— Итак, вы утверждаете, что у вас есть сырье на десять тысяч тонн полипропилена? — спросил Работников спокойно. — А Петр Георгиевич говорит, что он ничего не обнаружил.
— Он не был у нас на заводе, — сразу закипел от возмущения Груздев.
— Как не был? Он специально ездил в нефтяной район.
— В район, точно, но к нам не заглянул.
— Да разве ты не был у них, Петр Георгиевич? — спросил Работников Карягина, с невинным видом вошедшего в кабинет вслед за официанткой, которая несла поднос со стаканами чая.