— В кармане ее пальто нашли письмо к Ахмадше Низамову. Раисово совсем близко от нас. Значит, ехала сюда, а по дороге надумала.

У Нади в глазах потемнело: опять Ахмадша!..

— Не верю я, чтобы он был повинен в этой смерти, — решительно заявил Груздев, видя состояние Нади и болезненно переживая за нее. — Наверно, несчастная девочка нуждалась в его помощи, но не вынесла тяжести горя и поторопилась.

— Какой кошмар! — сдавленным голосом повторила Надя, сжимая под скатертью оледеневшие руки. — Какой ужас!..

И было непонятно, что же больше ужасало ее: трагическая смерть неизвестной девушки, возможность виновности Ахмадши или собственная ее сердечная боль, вызванная одним упоминанием его имени, так сходного с именем Алеши Груздева.

— Бизон-семь! — кричал в трубку Ахмадша, сидя на нарах возле ящика рации в культбудке.

— Да, да! — отзывался еле слышно диспетчер — утренняя перекличка и передача сводок с буровых точек еще не началась.

— Я Бизон-семь! — надрывался Ахмадша, и его стройная шея багровела от натуги. — Слушайте, где вы там запропали? — с досадой заговорил он, услышав совсем рядом знакомое покашливание. — Продвигайте нашу заявку на долота!

— Говорит Бизон-пять! — самоуверенно перебил молодой мужской голос. — Эй! Кто там на проводе, пришлите машину цемента.

— Диспетчер на приеме. Давайте по порядку.

И пошло!..

— Забурились хорошо, но что-то вода плохо поступает, — донесся неторопливый, но тревожный голос Яруллы Низамова.

Отец опять ведет скважину на воде, и, как всякое новаторство, это уже подхвачено буровиками. Упорный старик! Но он ведь чуть старше Алексея Груздева… Почти ровесники… И снова захлестнула сердце Ахмадши острая боль — не вздохнуть: такой пожилой Груздев — и Надя!..

— Эй, Бизон-семь! Ты что, заснул над рацией? — ворвался раскатисто в размышления Ахмадши голос диспетчера. — Как у тебя на буровой?

Ахмадша доложил о проходке скважин, подтвердил свои заявки, а в мыслях его… Надя. Ее теплые руки, губы, ищущие поцелуя, сияющие нежностью глаза. Странно, но словно забылось ее лицо, искаженное гневом, и она грезилась ему только ласковой и любящей.

— Повтори толком! — раздраженно сказал диспетчер и, едва выслушав, торопко добавил: — Сейчас будет говорить директор конторы.

Директор сообщил приятную новость: Ахмадшу «как проявившего себя на практике бурового мастера» назначают сменным инженером участка. В заключение директор неожиданно добавил:

— Тут еще такой вопрос… Тебя срочно вызывают в прокуратуру.

— Что случилось? — поинтересовался новоиспеченный инженер, вспомнив о заброшенных им обязанностях дружинника.

— Поезжай в Светлогорск, там узнаешь, — ответил директор, озабоченный собственными делами и вполне уверенный в порядочности Низамова.

Ахмадша вышел из будки и зашагал к буровой. Заношенная брезентовая куртка свободно свисала с его широких плеч, заострившихся от худобы. Брюки, вобранные в резиновые сапоги, тоже потрепаны, — но и в неказистой рабочей спецовке, замученный душевной неурядицей, он был все равно красив.

Повысили! Пройдены после института все ступени на производстве: рабочий, бурильщик, мастер и вот инженер участка. Но радости Ахмадша не ощущал. Как будто отмерло у него это чувство.

Он посмотрел на голубей, летавших над вышкой, и ему стало жаль покидать ее. Иней посеребрил доски помоста, белел на пожухлой, помятой траве, но еще кипела страда, и восходящее солнце озаряло красноватым светом дали, подернутые над дорогами пыльной мглой, и копны соломы на жнивье, кое-где уже сметанные в скирды.

На буровой шел подъем инструмента для замены сносившегося долота, громко брякал о роторный стол элеватор, лязгали «ключи», вдруг сразу взвевали моторы, гоня дым и гарь из выхлопных труб. Осклизаясь на измазанном глиной полу, буровики, дружно взявшись, оттаскивали и ставили отвернутую стальную «свечу» на «подсвечник».

«Все еще не можем применить для облегчения работы пневматические клиновые захваты. Никак не добьемся замены долота на меньший диаметр. А ведь это сразу ускорило бы проходку!» — Ахмадша повернулся к яме-амбару, где рабочие возились у глиномешалки, и снова задумался о смелой попытке отца бурить на воде.

Раздружились они теперь…

Отец всегда о чем-то беспокоился, искал лучшее. Это он предложил несколько лет назад для очистки глинистого раствора рыть в земле ямы-отстойники вместо ящичных желобов, которые ставились возле буровых «гармошкой» длиною в полтораста метров. Остался только один желоб в двадцать пять метров с уступами-ловушками для разрушенной породы. За это Ярулле Низамову дали денежную премию, и он купил тогда Ахмадше фотоаппарат. Поэтому и снимки сохранились, бередящие сердце: Надя на террасе дачи, в лодке, на береговом камне, окруженная стаей гусей… Хоть бы чем-нибудь напомнила о себе! Пусть бы потребовала вернуть свои карточки! Увидеть ее еще раз и уехать отсюда в Казахстан или на Лену… Как же она, не любя, вышла замуж? Как живет без любви? Ведь никто насильно ее не выдавал!

— Надо нашей конторе вертолет приобрести, — шутливо обратился к Ахмадше бурильщик, — поднял бы сразу всю «нитку» над вышкой, подержал, а мы за это время сменили бы долото. А?

— Внеси предложение, Джабар Самедов учтет. — Лицо Ахмадши осталось серьезным: такая идея не кажется ему фантазией.

С грохотом отвалилась «челюсть», вставленная в бурильный стол-ротор, и вслед за турбобуром вышло долото — бесформенный ком мокрой глины, в котором прятались три стальные шарошки со стертыми зубьями.

— Осталось еще одно, а дальше как? — спросил бурильщик, придерживая турбобур на весу, пока рабочие привертывали к нему новое долото.

— Долота доставят, а вот с баритом для утяжеления раствора хуже. Барита для Исмагилова не хватает.

— Чего там у вас не хватает? — заинтересовался незаметно подошедший Джабар Самедов.

Острый слух у управляющего буртрестом!

За ним шла Дина Ивановна Дронова, медно-рыжие волосы ее победоносно светились из-под берета.

Ахмадша сразу заволновался: при каждой встрече он чувствовал ее глухую враждебность.

— Сдавай пост старшему бурильщику и принимай дела от участкового инженера. — Джабар Самедов тиснул руку Ахмадши, поощрительно улыбнулся. — Ходим мы тут с Диной Ивановной, торгуемся. Я требую обратно свои вышки, которые не отдают эксплуатационники. Настоящие собаки на сене! И геологи (вот она!) тоже хороши: настаивают, чтобы мы скважины до конца пробурили, а пластового давления не снижают — сами препятствуют бурению. Разве это порядок? — Джабар повернулся к Дроновой всем плотным корпусом. — Как ты думаешь?

— Потом поговорим. — Дроновой не нравился этот разговор в присутствии рабочих и особенно при Ахмадше.

Но Самедов уперся.

— Почему потом? Давайте вместе обсудим. Здесь же заинтересованный народ… Что ты, Низамов, скажешь?

Ахмадша все еще не мог справиться с волнением.

— Мы… конечно, заинтересованы… Дело почетное, и нам хочется завершить его хорошо.

Самедов сердито хохотнул.

— Вам хочется! А на скважине одно осложнение за другим!

— Два раза цементировали, и опять уход большой, — сообщил Ахмадша для Дины Ивановны. — Но это не связано с высоким давлением. Каверны в породе.

То, что называется родственным сходством, так и сказывалось во всем у внешне непохожих Нади и ее матери, вызывая в Ахмадше чувство нежности к Дине Ивановне. Но в то же время горькая обида на нее одолевала: ни разу не подошла, не потолковала с ним по душам. А у него язык отнимался в ее присутствии.

Ну что она глядит на него, как прокурор на опасного преступника!

— Промысловики сорвали нам плановые показатели. Подумай, для начала, товарищ инженер, как отыграться за счет скорости бурения. Есть ли возможность еще ускорить проходку? Мы на вас, молодых, большие надежды возлагаем, на то учили. Брата твоего Равиля собираемся диспетчером конторы поставить. Как ты это находишь, а? — И Самедов, верный своим привычкам, больно ткнув Ахмадшу под ребро большим пальцем, не сдержался, захохотал: — До чего ты отощал, чуть палец не сломал об твои кости.