— Чем же мы еще можем удивить мир?

— Тем, что возьмем да и отправимся сейчас в клуб есть мороженое, — тоже сразу развеселился Груздев.

— В самом деле! — Наде не хотелось домой, где ее никто не ждал, и ей стало приятно, что он готов участвовать даже в таком маленьком развлечении. — Поехали есть мороженое!

В новом цехе каталитического реформинга, который называли еще цехом платформинга — потому что здесь шел процесс получения высокооктанового бензина на платиновом катализаторе, собирались поднимать колонну весом около двухсот тонн.

Груздев, окруженный приехавшими из Казани кинооператорами, ходил по площадке, знакомил их с инженерами, сварщиками, такелажниками.

Разговаривая с гостями, он в то же время озабоченно следил за подготовкой к трудной операции. Слишком свежа была в памяти авария, когда недавно при подъеме очередной колонны оборвался один из канатов-растяжек. При виде того, как колонна медленно, но неотвратимо начала валиться на работавшую полипропиленовую установку, у Груздева сердце захолонуло от испуга, мгновенно перешедшего в готовность к действию.

— До сих пор меня познабливает, — сказала ему Голохватова, глядя на блоки двух исполинских «стрел», поставленных для подъема. — Я этого черта — вашего бригадира Маховкина, — убила бы за его хваленую интуицию. Все стекла в грануляторной повышибало. Счастье, что удар пришелся на стальные фермы и колонну повело в сторону. Натворили бы дел!

Маховкин, хлопотавший со своими такелажниками возле лежавшей на земле уже собранной и оснащенной колонны, в открытые люки которой то влезали, то выбирались, как трудолюбивые муравьи, монтажники и механики, чутко откликнулся на ядовитую подковырку:

— Канат отказал, а я за заводской брак не ответчик.

— Нет, мы тут за все ответчики, — возразил Груздев, наблюдая, как специалисты из котлонадзора проверяют швы сварки переносными рентгеновскими аппаратами. — Каждую мелочь надо проверять!

Выйдя из здания ТЭЦ, Надя тоже направилась к цеху реформинга, куда шли свободные от вахты инженеры и рабочие и где кинооператоры готовились запечатлеть на пленку подъем колонны.

Теперь девушка была совершенно увлечена своей работой, но, постигая тайны химических процессов и сложность автоматики, с трудом разбиралась в том, что происходило в ее душе.

Восхищаясь достижениями техники, она с особенной остротой ощущала силу горьковских слов: «Человек — это звучит гордо». Но почему же до сих пор никто не раскрыл, что такое любовь гордого существа — человека, почему она так часто унижает его?

Когда в памяти Нади всплывала последняя встреча с Ахмадшой, — его глаза, с отчаянной радостью устремленные на нее, ощущение того, как он держал ее за плечи, — странное спокойствие овладевало ею. Даже воспоминание о вспышке ярости, побудившей ее ударить недавно любимого человека, не вызывало ни боли, ни стыда. Кажется, она хлестнула его по глазам? Ну и пусть! Чтобы не лгал, перекидываясь от одной девушки к другой, словно переметная сума. Расправилась без пощады — и вот, пожалуйста, наступило какое-то умиротворение, хотя никогда не была она ни жестокой, ни мелко мстительной.

Так перечеркнула Надя одну из самых ярких страниц своей жизни. А дальше что? На сердце пусто, и только еще сильнее тяга к работе, к людям, вместе с которыми она делает большое дело.

На днях поступил заказ из Московского ботанического сада — сделать такую же «кормилицу», как на парниках Камского завода, и уже несколько вечеров Мустафа Айнетдинов и Надя допоздна сидят со слесарями. Раньше она представляла себе слесаря сильным рабочим в промазученной спецовке, с молотком или гаечным ключом в мозолистых руках. А в цехе контрольно-измерительных приборов девушки в аккуратных халатах у столов-верстаков орудуют отверточками, щипчиками, маленькими «кусачками». Понятно: тут приходится иметь дело со сверхточными приборами.

Вот все вместе и мудрят, как лучше выполнить московский заказ. Пучкова даже возревновала, заявив, что к ее заказу подходили не так серьезно.

— Ты пойми, что мы стараемся на экспорт, — внушала ей Надя. — Пусть и от камцев будет вклад в строительство Москвы.

Недавно Барков и Федченко передавали опыт по дизельному топливу приезжавшим на завод инженерам из заграницы. Часто наведываются делегации на полипропиленовую установку, и везде так или иначе участвовал Груздев. Этот неугомонный человек с каждым днем сильнее покорял Надю. Особенно доброе чувство вызывало в ней то, что при введении автоматики он переводил людей, оставшихся без работы, в новые, созданные им цехи. Это по-хорошему настраивало и весь коллектив завода.

Вот еще первый в стране цех каталитического реформинга — давняя мечта Груздева, за осуществление которой он долго и яростно боролся. Драгоценный металл — платина (один килограмм на тонну глины), добавляемый в катализатор, активирует процесс переработки вторичного сырья, и при жестком режиме (повышении температуры и давления) вырабатывается высокооктановый бензин — девяносто пять пунктов. За этот бензин завод получил знак качества, единственный в стране.

«У Алексея Матвеевича все впервые и все единственное», — с теплой улыбкой подумала Надя и, увидев ажурные фермы стрел, ускорила шаги. Кругом кипит работа: обмуровщики кладут под в металлическом корпусе еще одной печи размером в двухэтажный дом, где будет температура до восьмисот градусов; изолировщики заканчивают теплоизоляцию. Хлопочут такелажники знаменитого Маховкина, совсем не обескураженного тем, что его ребята уронили недавно колонну на владения Голохватовой.

— Раньше монтажники и сварщики, как ласточки, лепили такие колонны, наращивали, сваривали и оснащали их постепенно с помощью подъемных кранов и лесов. А теперь они делают всю сборку на земле, а потом поднимают. Сами на нашем заводе это предложили. Экономия средств почти вдвое, и люди работают без риска. У нас народ творческий, дерзающий, — с гордостью говорил Груздев, посматривая краем глаза в блокноты корреспондентов (не наврали бы чего!) и вдруг почувствовал: пришла Надя!

Стоит перед строящимся блоком Алексей Груздев, человек того возраста, когда начинает гаснуть ощущение своей ловкости и легкости и мысль о близости с милым существом вызывает уже не только радость, но и опасение. Стоит он, чуть насупясь от боязни выказать сокровенные свои чувства, может быть, оскорбительные для молодой девушки. Но именно это и говорит о том, что далеко еще ему до того времени, когда склероз зачастую приглушает способность самооценки и трухлявый мужчина — на горе себе и на потеху другим — опрометчиво связывается семейными узами с женщиной, которая по годам приходится ему не только дочерью, но и внучкой.

Силен и красив Груздев, и не только здесь, на заводе, где его — директора — ценят и как инженера-ученого, но в любом месте мог бы он привлечь взгляды незнакомых женщин.

«Он заслуживает самого большого счастья! — подумала Надя, увидев его, окруженного фотографами и корреспондентами. — К сожалению, счастье приходит к людям независимо от того, хорошие они или плохие».

Монтажник, проверявший на стреле блоки подъемника, отвлек внимание Нади от Груздева: серые осенние облака плыли над самой головой верхолаза, и казалось, что обе стрелы медленно движутся, падают, грозя раздавить и рабочего, и тех, что суетился внизу.

Надя отвела за ухо прядь золотистых волос, выбившуюся из-под берета, и посмотрела на приподнятую уже с одного края колонну, которая как будто спала, плотно закрыв глаза круглых люков. Но вот она вздрогнула всем своим гигантским телом, качнулась. Подъем начался… Это была четвертая, основная колонна блока стабилизации; в ее паспорте расписался знатный сварщик страны — швы, сваренные им, крепче цельной стали.

— Ты знаешь: он любит тебя, — прошептала Пучкова в самое ухо Нади.

Надя отшатнулась изумленная:

— Кто?

— Алексей Матвеевич. Как он глядит на тебя! Он забывает обо всем, что его окружает.