Чудесно выступили перед делегатками и гостями конгресса московские дети. Их песни и пляски, легкие и шаловливые, как весенний ветерок, вызвали общий восторг. Концерт, данный Московским Домом пионеров, был по-настоящему праздничным.

Семилетний композитор Таня Федоскина своим выступлением на эстраде тоже полонила всех. Когда после отличного исполнения на рояле собственных, по-настоящему мелодичных вещей эта картавая, громкоголосая, смелая девчурка была окружена толпой делегаток, хлынувших на сцену, мы поняли, что она великолепный агитатор за наши идеи. Закономерно, что эти идеи добра и дружбы одержали победу в итоге работы конгресса: люди хотят мирного труда, счастья и радости для своих детей. Поэтому гнев и слезы сочувствия вызвали у нас выступления делегаток Ирака и Вьетнама, поэтому с таким горячим воодушевлением была принята речь Ауа Кейта — представительницы африканских женщин. Ее зацеловали, когда она сошла с трибуны. А говорила она о борьбе за права женщин, неразрывно связанной с борьбой за национальное освобождение, за разоружение империалистов. Десять лет, прошедшие после Международного конгресса женщин в Копенгагене в 1953 году, еще не разрешили этой проблемы. Шесть дней, которые мы провели в столице Дании в тесном общении с самыми прогрессивными женщинами мира, остались в памяти как яркое свидетельство нашего единства. В капиталистической стране, окруженные общим вниманием, сочувствием и… ненавистью, мы чувствовали себя как дома в зале конгресса. Растущая мощь лагеря социализма наполняла наши сердца гордостью.

Советский народ, породивший Чапаева, Мересьева, Александра Матросова и миллионы других героев, подобных им, высоко держит свое боевое знамя. Но мы не стремимся к войне, потому что в нашем представлении героизм — это прежде всего борьба за счастье людей, а значит, борьба за жизнь.

1953–1963–1969

Зимой 1966 года я ездила в Оренбуржье на юбилей татарского поэта Мусы Джалиля. Именно в этой поездке родился замысел нового романа «На Урале-реке». Встречи с людьми, участвовавшими в обороне города-героя от белоказаков Дутова и колчаковцев, с людьми, многие из которых потом стали прототипами моих героев, натолкнули меня на мысль рассказать о них читателям. Оренбургская эпопея, имевшая такое громадное значение в истории гражданской войны, была обойдена в нашей литературе. Это в высшей степени несправедливо, и я вскоре с большим увлечением занялась работой над романом, посвященным обороне Оренбурга.

Рассказы об участии Ленина в обороне города, о том, как он принимал в Смольном делегацию оренбургских железнодорожников, а также о героической забастовке и создании подпольной Красной гвардии привели меня на паровозоремонтный завод и в рабочий поселок — бывшую Нахаловку. Здесь я и познакомилась с ветеранами-красногвардейцами Иваном Башкатовым, Семеном Бочаровым, Иваном Балахоновым, Василием Пустотиным, Григорием Богусоновым и многими другими.

С волнением и гордостью они рассказывали мне о своих вожаках: Левашове, братьях Коростелевых, Константине Котове, о комиссарах по борьбе с дутовщиной, назначенных Лениным: Петре Алексеевиче Кобозеве и Алибии Джангильдине. С любовью описали председателя ревкома Самуила Цвиллинга и секретаря губкома Ивана Алексеевича Акулова.

Познакомилась я и с железнодорожниками оренбургского депо Федором Коркиным, Дмитрием Полумордвинцевым и их товарищами по борьбе и работе. Пришлось поехать в степной Соль-Илецк, потом в Орск, Илецкий городок на реке Урале, в Бузулук и в горные районы области на границе с Башкирией. А затем поездка по бывшим казачьим станицам и разговоры со станичницами, с казаками, которые выступали на стороне Дутова. Многодневная работа в архивах совсем захватила меня. Старые, пожелтевшие, а то и напечатанные на оберточной бумаге газеты: социал-демократические, казачьи, солдатские, церковные, советские «Известия» — все они наполнены накалом политической борьбы.

Большую помощь в сборе материалов для романа оказали мне ветераны борьбы с белогвардейцами и белоказаками жители города Орска: Федор Ефимович Кривошея, Александр Михайлович Иванов и Спартак Иванович Клецов, а также многие партийные и советские работники и сотрудники краеведческого музея.

Так постепенно воссоздавалась обстановка гражданской войны в Оренбурге.

Паровозосборочный цех битком набит народом. Помощник Левашова, Константин Котов, в домике которого по ночам встречались подпольщики-красногвардейцы, начал читать наказ делегатам к Ленину, и вокруг сразу наступила чуткая тишина.

Как пройти через линию дутовского фронта, где на каждом шагу заставы? Удастся ли скрыть при обысках дорогой документ? Кого послать с таким важным поручением? Кузнец Иван Ильич Андреев предложил от стачечного комитета возглавить делегацию строгальщику токарного цеха Панарину.

Двадцать шестого ноября 1917 года посланцы Оренбурга переступили порог кабинета Ленина в величественном здании Смольного… Как шел разговор, кто принимал в нем участие — затерялось в вихре бурных событий. Не сохранились даже имена делегатов. Мы знаем только фамилию Панарина да единственную его фотографию. В последнее время историками оспаривается и то, что этот человек, с энергичным лицом, как бы укороченным, спадающим на низкий лоб гладким крылом темного чуба и широко раскинутыми усами, что этот рабочий-строгальщик видел Ленина и своими руками передал ему послание оренбуржцев.

Теперь историки называют имена бузулукских машинистов Германа и Бебина: будто они были у Ленина 26 ноября, хотя сам Ленин писал: «железнодорожники из Оренбурга». Хорошо, что сохранились документы о том, как он откликнулся на просьбу оренбуржцев.

Выслушав их, он написал в штаб Петроградского округа: «Н. И. Подвойскому или В. А. Антонову-Овсеенко».

Маленькое письмецо, даже записка на случайном бланке со штампом в верхнем углу «Народный комиссар по министерству финансов. Петроград 26/XI — 1917 г.»:

Надо представить торжество, с которым шли в штаб посланцы Оренбурга, получив письмо от самого Ленина.

Сейчас, когда прошло полвека, по-прежнему поражает умение Владимира Ильича так кратко и ясно выражать свои мысли, способность его в двух-трех фразах поставить конкретную задачу, подсказать решение и подчеркнуть необходимость срочного ответа, не оставляя лазейки для волокиты. А в это тяжкое время только такое руководство, внушавшее народу доверие к партии большевиков и уверенность в своих силах, помогло преодолеть чудовищные трудности и одержать победу.

Ответ из штаба был дан немедленно. Антонов-Овсеенко сообщил Ленину о предстоящей посылке в Оренбург воинских частей из Петрограда, Москвы, Красноярска и о немедленной отправке эшелона матросов и красногвардейцев под командой мичмана Сергея Павлова. В это время большевик Петр Алексеевич Кобозев, который с 1915 года работал инженером на постройке Орской железной дороги и вместе с братьями Коростелевыми и Цвиллингом создавал партийную организацию в Оренбурге, был уже назначен Лениным чрезвычайным комиссаром по борьбе с дутовщиной. Эти полномочия Кобозев получил в ноябре 1917 года, когда Дутов стал диктатором в Оренбуржье.

Рабочие Оренбурга хорошо знали Петра Алексеевича: энергией он отличался неукротимой. Среднего роста, но крепкий, с прямым взглядом больших глаз и светлой улыбкой, он привлекал сердца жизнерадостностью. Центром его деятельности стали городок и станция железной дороги Бузулук, закрывавшие белоказакам путь к Волге. Здесь Кобозев проводил митинги среди демобилизованных солдат и железнодорожников, создавал отряды Красной гвардии. Он побывал в Казани, Сызрани, Кинели. Но там всюду были свои трудности: угроза контрреволюции приковывала надежные для Советов силы на местах. И Кобозев снова самостоятельно действовал в Бузулуке… Он провел съезд рабочих-железнодорожников, принял на себя управление северной частью Ташкентской (Оренбургской) железной дороги, участвовал в работе уездного съезда батраков, где был образован Совет батрацких депутатов. Весть о создании Красной гвардии в Бузулуке разлетелась по краю, и если в войсках Дутова не было ни одного рабочего и крестьянина (пополнение в пехотные и казачьи части он брал только из офицеров и добровольцев-интеллигентов), то к Кобозеву потянулся народ со всей губернии.