— Кайан!

— Я убил одного, — объявил Вал, бросившись ему навстречу. — Он чуть не убил Юрия, но я успел выстрелить из лука и его затоптали лошади. Но все равно это считается, правда?

Юрий медленно подошел к Кайану. Его лицо и руки были в грязи, серые глаза обведены темными кругами. Он был бледен и выглядел старше своих лет.

— Ведь все равно считается, что я его убил? — не отставал Вал.

Кайан взъерошил его волосы и обнял мальчика.

— Да, считается.

Голос Кайана охрип от нахлынувших чувств. Он на несколько секунд придержал Вала и неохотно отпустил его. Взял Юрия за плечи.

— Ты ранен?

Юрий, кусая губы, покачал головой.

— Его затошнило, — сказал Вал.

Кайан взял Юрия за подбородок и заглянул ему в глаза.

— Сколько тебе лет?

— Восемь.

В глазах Юрия заблестели слезы.

— Нет, ему только семь, — сказал Вал. — Почти восемь.

— Он не захотел участвовать в операции.

Кайан обнял Юрия.

— Ты испугался?

Тот кивнул.

— Немного. Я думал, все будет по-другому. Я испугался, что тебя убьют. Я увидел…

— Я говорил ему, что ты самый лучший. Как Александр, — сказал Вал. — Никто из скифов не сможет одолеть тебя.

Кайан посмотрел на испачканные руки и одежду Юрия.

— Мне тоже было страшно, — промолвил он тихо, — и любой, кто скажет тебе, что ему не страшно, когда идет сражение, либо сумасшедший, либо лжец.

— Правда? — спросил Вал. — Даже Тиз?

— Кайан пожал плечами.

— Я же сказал, что нормальным людям страшно.

— Вал хихикнул.

Юрий опустил голову и ковырнул ногой траву.

— Те люди… Они убивали раненых…

— Да, — ответил Кайан. — Это я приказал.

Юрий снова ковырнул землю. Кайан услышал запах влажной земли и примятой травы. Над поляной пронеслась тень беркута, и сойка юркнула в ветки серебристой березы.

Голос Юрия упал до шепота.

— Но это же несправедливо…

— Справедливо! Это же скифы! — горячился Вал.

— Так, значит, дело не в воине, который напугал тебя и которого Вал убил из лука?

Юрий покачал головой.

— Тебя беспокоит убийство раненых. Ты не понимаешь, зачем нам убивать беспомощных людей?

— Потому что они нелюди, — заявил Вал. — Они едят других людей.

Кайан кивнул.

— Это правда. Некоторые степные племена едят пленных, но не из-за голода. Они едят сердца своих врагов, потому что рассчитывают получить из их сердец воинскую силу.

— Как глупо! — сказал Вал.

— Мы так считаем, потому что мы — последователи света. Боги скифов — это боги тьмы. Они требуют кровавых жертв.

— Но ведь, — нахмурился Юрий, — если мы поступаем плохо, это портит нас…

— Скифы — жестокий народ.

Кайан посмотрел на Вала, чтобы убедиться, что тот слушает его.

— Они преклоняются перед силой и ненавидят слабость. Если бы мы отпустили раненых, они бы не смогли добраться домой. Даже если бы они вернулись, то не смогли бы работать наравне со всеми и соплеменники покинули бы их. Они бы умерли с голоду или же стали добычей волков.

— Я думаю, мы убили их, потому что мы победили, — промолвил Вал.

Кайан обнял его и притянул к себе.

— Ты знаешь, что я хочу создать мощную кавалерию…

— Чтобы напасть на греков, — сказал Юрий.

— И пойти в поход против египтян, — добавил Вал.

Кайан торжественно кивнул.

— В Бактрии и Согдиане недостаточно военных сил. Нам нужны дикари степей и гор. Но они не станут нашими союзниками, если не будут уважать нас. Мы должны показать им свою силу.

На щеках Юрия появился румянец.

— А как же они смогут полюбить нас и стать нашими друзьями, если мы их будем убивать?

Кайан усмехнулся.

— Нам не надо, чтобы они нас любили. Нам надо, чтобы они нас уважали. А если бы я пожалел раненых, они бы стали нас презирать. Однажды Александр так и поступил. Он проявил милосердие к племени, атаковавшему его. Он сохранил им жизнь, и они стали считать его простаком. Ему пришлось сражаться с ними снова и снова.

— Значит, Александр тоже допускал ошибки? — спросил Вал.

— В основном он действовал верно, но не всегда. Даже у Александра были свои слабости.

— А у тебя их нет! — заявил Юрий.

— Садитесь на лошадей, — приказал Кайан. — Пора догонять остальных, а вам, мальчики, надо еще собрать табун.

Он пошел туда, где его ждал Сидхарта, перебиравший копытами и ржавший от нетерпения. Детские рассуждения Юрия не выходили у Кайана из головы. Он подумал, что на самом деле эти два негодника были его слабостью, но ни один из них не занимал в его сердце места, какое занимала она. Он в сотый раз спросил себя, была бы она теперь жива, если бы он не сделал того, о чем она его просила, если бы оказался сильнее.

Этот вопрос преследовал его и во сне, а ответа на него не было.

— Говорю тебе, нельзя допустить, чтобы это продолжалось, — шепнула Берениса на ухо Артакаме, первой жене Птолемея. — Нужно что-то придумать, пока нас не отправили в ссылку в какую-нибудь лачугу в Мемфисе.

Артакама откусила еще одну виноградину от грозди, которую держала в руке. Царские жены лежали на палубе баржи под полосатым, украшенным бахромой балдахином. Вокруг них собрались сплетничающие аристократы, слуги, музыканты, группа танцовщиц, два поэта, три философа, дюжина охранников, четыре попугая, ручная обезьяна, пять собак.

Круизы по озеру Мареотис были популярным развлечением, особенно их любили те, кому хотелось что-то утаить от посторонних ушей и глаз. Дворцы кишели соглядатаями, а озеро было удобным местом для обсуждения деликатных вопросов, особенно касательно царя Птолемея. Среди декламаций поэта, читавшего свои новые стихи, звуков цитры, флейты и цимбалы, гомона обезьяны, криков попугаев и заунывного пения гребцов Берениса и Артакама могли говорить свободно, не опасаясь, что их подслушают.

— Это оскорбление для нас, — заявила Берениса.

Артакама бросила обезьянке виноградинку. Зверушка подхватила ее и сунула в рот. Египетская царица рассмеялась.

— Не сердись на него, Берениса. Он все же чище, чем эти грязные попугаи.

— Я не для того пригласила тебя сюда, чтобы ты оскорбляла моих попугаев. Это серьезное дело. Когда он в последний раз входил в твои покои или же звал тебя к себе?

Артакама зевнула и протянула ногу рабыне, которая начала втирать в нее ароматическое масло. Эта египтянка отказывалась носить надлежащую греческую одежду, предпочитая сорочку из тончайшего льна и прозрачную тунику. Поэтому, когда она совершала какие-то движения, все, даже самые интимные части ее тела были великолепно видны.

Берениса покраснела и отвела взгляд. Конечно, вид обнаженных слуг был ей привычен, но уж если царица не дорожила своим достоинством, то это было оскорблением для всех приличных женщин! Артакама, хоть и дочь фараона, была всего лишь раскрашенной египетской потаскухой.

Юная нубийская рабыня предложила им вино в голубом стеклянном сосуде, украшенном листьями лотоса. Берениса взяла налитый до краев кубок и знаком руки отослала служанку. Артакама откусила от дольки дыни… Гречанка с трудом сдерживала негодование: у ее соперницы даже не хватало самолюбия, чтобы осознать их общую беду. Казалось, египтянка вообще не слышала, что ей говорилось. Подавив гаев, Берениса сделала еще одну попытку.

— Ты не понимаешь, что это значит…

— Наш царь имеет право развлечься, когда ему этого захочется, — промурлыкала Артакама. — Я не понимаю, почему ты видишь угрозу.

— Она приплыла на корабле из Греции. Он приказал избавиться от врача, сопровождавшего ее. Зачем? Что она за птица, чтобы держать ее существование в тайне?

Танцовщицы закончили представление. Артакама улыбнулась и, сделав знак одной из прислужниц, бросила главной танцовщице золотое кольцо. Щебеча, как птицы, девушки поклонились и упорхнули.

— Проследите, чтобы их накормили, — сказала Артакама служанке. — Они порадовали меня. Пообещайте им, что я поведаю об их мастерстве его величеству.