— Бегите звоните в милицию!

— А как же?..

— А я покараулю! Шурика это устраивало.

 — Ага! — согласно кивнул он головой и побежал к выходу, на бегу развернулся и возвратился назад:

— А вы, в случае чего, свистите!

И передал свисток Бывалому-дружиннику.

— Ладно...

Шурик снова убежал. И снова вернулся:

— А где телефон?

«Вот кто самый настоящий идиот, дорогой Семен Давыдович! Это под вашим мудрым руководством на вашей базе свили себе гнездо идиоты-сторожа!» — думалось в этот момент Бывалому. Благо, он кое-что в данной ситуации предусмотрел, и потому целенаправил идиота-сторожа:

— Автомат на углу! Через два квартала! Сторож, наконец, убежал.

Бывалый тормошил своего товарища:

— Ну, давай! Очнись! Слышишь, вставай! Балбес стал подавать робкие признаки сознания:

— Где я? — лепетал он заплетающимся языком.

— Ну, давай быстрей!

На выходе послышались чьи-то топающие шаги: воз­вратился сторож. И Бывалый снова вынужден был зале­пить затрещину Балбесу, чтобы тот не выдал его своими лепетаниями.

Балбес повалился наземь. Снова без признаков со­знания.

— Товарищ дружинник!

— Что? Уже вызвали? — по спине Бывалого пробежа­ли мурашки.

— Нет.

— Так что ж вы?

— У вас двух копеек не найдется?

Бывалый стал быстро шарить по своим карманам в по­исках двухкопеечной монетки для телефона-автомата, по­ка, наконец, ему не пришло в голову:

— В милицию — «02»! Без монеты!

— Ага!

И сторож снова убежал. Теперь, надо надеяться, на­долго.

Бывалый снова затряс Балбеса, приводя его в чувство.

И тут... Чья-то рука тяжелой кладью легла на плечо Бывалого. Бывалый обомлел.

Он медленно повернул голову в ту сторону, где над ним нависла опасность и...

Разглядел Труса.

Тот стоял, качаясь, как тонкая рябина из популярной песни:

— Вы не скажете, где здесь... туалет?

Трус говорил сквозь какие-то грезы, в волнах кото­рых он плавал.

Бывалый сплюнул в сердцах:

— Нашел время!

Трус истолковал это для себя, как направление, в кото­ром следует искать места отдохновенные:

— Спасибо...

И, неловко повернувшись, направился к стеллажу, воз­ле которого штабелями стояли детские ночные гаршочки, в литературе высокого слога называемые прелестно: «ноч­ные вазы».

Трус взялся за ручку самого нижнего из них, потянул на себя, отчего гора эмалированных горшков рассыпалась по всему складу с грохотом, достойным артиллерийской канонады.

Шурик бежал по ночным переулкам вдоль складских заборов. Где-то вдали маячила одинокая будка телефона-автомата.

Вбежав в нее, наконец, Шурик даже не обратил внима­ния, что на ней висела табличка: «Телефон-автомат не работает». Он это понял только тогда, когда снял трубку с оборванным проводом...

Бывалый тем временем подкатил к складским дверям свой инвалидный автомобиль и, не выключая двигателя, вбежал на склад за своими соартелыциками.

Трус, справив свою малую нужду, вернулся на теплое местечко возле своего друга-Балбеса. Свернувшись кала­чиком, подогнув по-детски коленки, он тихо посапывал нос-в-нос со своим товарищем по несчастью.

Бывалый был вынужден поочередно поднимать на ноги то одного, то другого своего товарища, призывая их к жиз­ни и пытаясь погрузить их вялые тела в приготовленное к бегству, авто.

— Давайте! Давайте быстрее! Сейчас милиция придет! В этот трогательный момент Шурик вернулся на

поле боя.

И обнаружил, что его обманули, разыграв роль дру­жинника-общественника.

В Шурике снова взыграла кровь.

— Руки вверх! — сказал он громиле.

Тот, выпустив из рук своих друзей, медленно повернул­ся лицом к лицу к тому, кто прокричал ему в спину эти страшные слова.

У Бывалого невольно стали подниматься вверх обе руки.

Когда же он повернулся и увидал перед собой все того же очкарика, которого можно было заделать одним лишь пальцем своей правой руки, Бывалый понял, что ему надо делать.

Он криво усмехнулся Шурику прямо в его испуганное лицо и стал медленно, но неизбежно, как Каменный гость из какой-то там поэмы А. С. Пушкина, наступать на очка-рика-задохлика.

Шурик, долго не раздумывая, бросился в атаку. Только тактику боя он решил избрать иную, понимая физическое превосходство своего врага над собой.

Он метнулся к полке, где еще раньше обнаружил пачки с, нюхательным табаком.

Распечатывая одну за другой, он швырял свои «грана­ты» прямо в лицо неприятеля.

Бывалого окутал туман из мельчайших частиц нюха­тельного табака. Он висел повсюду и застилал глаза Быва­лому. Заползая в ноздри, не давая ему дышать, табак вызвал страшное чихание. Не разбирая перед собой ничего, Бывалый сгибался в три погибели.

Бывалый чихал и чихал и никак не мог остановиться.

Поняв, что в эту минуту неприятеля можно брать почти что голыми руками, Шурик подошел к потерявшему вся­кую ориентацию грабителю и стал искать, с помощью чего же можно было бы нейтрализовать эту громадную груду мышц и неуправляемой энергии.

Он осторожно взял под локоток грабителя и стал подво­дить его к полке с оцинкованными ведрами.

Ведра стояли, как и все здесь, впрочем, штабелями.

Чихание разгоняло и склоняло фигуру Бывалого...

Шурик рассчитал, что если громила со всего размаха тюкнется лбом о стопку жестяных ведер, это надолго выве­дет его из строя.

Шурик нарастил стопку еще одним ведром.

Бывалый чихнул и... не ударился.

Тогда Шурик добавил еще одно ведро, и Бывалый со всего размаху, с силой инерции не менее ста пятидесяти килограммов, ударился о стопку ведер.

Днища ведер прогнулись глубокой вмятиной.

Но и на лбу Бывалого вырос холм.

Вместе с этим холмом, как надмогильным камнем, Бы­валый распростерся на полу. Рядом со своими друзьями.

Вся артель была в сборе.

* * *

Еще одно приключение Шурика подходило к своему логическому концу: юный, неопытный и очень добрый в своих главных человеческих проявлениях студент третье­го курса политехнического института снова победил.

Шурик только сейчас почувствовал, как он устал. Он устал так, словно всю Вселенную сейчас пронес на своих вытянутых руках.

Его ноги гудели и подкашивались. В глазах рябило и расплывалось туманным пятном все то, что он, бегая, прыгая, фехтуя и сражаясь, завершил победой минуту назад.

Шурик понимал, что, быть может, это его приключение не самое интересное в его жизни, потому в нем не были задействованы его молодой ум и смекалка, а только ре­акция озорного щенка, мгновенно реагирующего на ситуа­цию, людей и их поведение, да мускульная сила, та, кото­рая была на данный момент.

Он отер лоб платком, который случайно выпал из его кармана, и ему захотелось отдохнуть. Уснуть сном пра­ведника после тяжких трудов на этой грешной земле.

Шурик свалился рядом с небезызвестной троицей. Словно кто-то очень умный и дальновидный, придумавший всю эту историю, расценил долю участия каждого в ней и уложил рядом, как равных.

Последним, кто с самого начала следил с громадным интересом за всем происходящим на складе из своего тайного наблюдательного пункта, был маленький серый мышонок. 

В то время, когда все его сородичи благоразумно удали­лись в укромные места, подальше от греха, подальше от сражения между существами, называвшими себя людьми, он це послушался приказа своей мамы и остался у входа в норку с интересом познавать окружающий его мир.

Когда все завершилось и стихло, его любопытство выве­ло его на свет: поближе рассмотреть тех, кто назывался: «Человеки».

Он был удивлен: какие они большие и какие глупые.

Ночью, когда по словам мамы, все «человеки» мирно спят по своим норкам, они устроили здесь тарарам. Все поразбросали, все порассыпали... Устроили пир почище мышиного.

А сейчас спят. На полу, на холоде и при ярком свете, который слепит глаза.

Мышонок подобрался еще поближе к «человекам».

Самый маленький из них причмокивал во сне.