— Чего вы хотите от меня? — спросила она.
— Послушай, ты так страшно смотришь, что я тебя боюсь.
И он притворно задрожал и сделал смешную гримасу, как будто хотел плакать.
Полинька невольно улыбнулась.
— А, ну вот! — радостно сказал Бранчевский. — Вот так ты гораздо лучше.
Полинька в ту же минуту сделала опять серьезное лицо и сказала:
— Если вы хотите, чтоб я улыбалась, то не удерживайте меня здесь. Я вам скажу откровенно, что ваш поступок со мною очень неблагороден. Я живу в вашем доме, у вас огромная дворня, и все уж знают, что я была у вас. Вам смешно! — сказала Полинька, заметив улыбку Бранчевского. — Мы, бедные люди, также имеем родных и знакомых, которым больно будет слышать…
— Боже мой, откуда ты научилась так говорить? — спросил Бранчевский.
— А откуда вы научились, — отвечала рассерженная Полинька, едва сдерживая слезы, — таким неблагородным вещам: приказывать лакеям обманом привести к вам бедную девушку, осрамить ее и, может быть, лишить последнего куска хлеба? откуда вы этому научились? Мы если сделаем что дурное, так у нас не было учителей…
В ту минуту послышался звонок. Бранчевский вздрогнул, изменился в лице и, указывая на дверь своей спальни, сказал:
— Войди в эту комнату: моя мать идет сюда!
По невольному движению страха Полинька кинулась было к двери, но вдруг воротилась, стала посреди комнаты и насмешливо смотрела на Бранчевского.
— Иди же скорей! — с сердцем сказал он.
— Нет, я не пойду! Зачем, мне прятаться? я не сама к вам пришла! — решительно заметила Полинька.
Бранчевский с удивлением посмотрел на Полиньку, с сердцем кинулся к столу, погасил свечи и, уходя из комнаты, сказал:
— Если не хочешь, чтоб тебя выгнали из дому, так оставайся здесь и не шевелись.
Глава IX
У постели умирающего
Стоя в темной комнате, Полинька чуть не сошла с ума от страха и стыда. Наконец она пошла ощупью в спальню и, к великой радости, нашла там дверь, которая вывела ее в темный коридор, откуда она вышла в сени. Возвратясь к себе в комнату, Полинька проплакала всю ночь. Она все еще любила Каютина, но старалась себя уверить, что, кроме злобы, ничего к нему не чувствует, и приписывала все свое несчастие ему одному. И тогда горбун казался ей не так страшен. Его предсказания сбылись: Каютин пропал неизвестно куда!
Рано утром Анисья Федотовна в волнении вбежала к Полиньке и отдала ей ключи, хныкая и прося ее на несколько часов заменить ее должность.
— Ах ты, господи! — бормотала Анисья Федотовна.
— Да что случилось с вами? — спросила Полинька.
— Как что? человек умирает, пришли мне сейчас сказать, а ты боишься итти! ну как спросят? или что случится?
— Неужели у вас так строго, — спросила Полинька, — что нельзя итти, если даже кто умирает?
— Что делать? чужой хлеб ешь, так и чужую волю исполняй, как требуется.
Полинька испугалась: ей быстро представилось собственное положение: что если башмачник или Кирпичева захворают, а ее не пустят?
— Идите, идите! я все за вас сделаю! — сказала Полинька и с участием спросила: — Он вам родственник?
— Нет, — хныкая, отвечала Анисья Федотовна, — он был прежде управляющий здесь, человек доброжелательный… я его годов тридцать как знаю… да такой был здоровый, а вот вдруг захирел; сегодня уж пришли мне сказать, что зовет меня к себе: последнюю волюшку хочет объявить… Голубчик ты мой, о-хо-хо, ох!
И Анисья Федотовна завыла.
Полинька успокаивала ее и упрашивала скорей идти к умирающему.
Анисья Федотовна возвратилась через два часа. Полинька с участием спросила: как и что?
— Ах, матушка! как щепка, высох мой голубчик! едва меня узнал. «Ты, — говорит, — поклянись мне, что мою волю исполнишь! А вот, говорит, на бумагу; как я умру, так, говорит, подай сейчас кому следует: это, говорит, моя духовная».
И Анисья Федотовна таинственно вынула из ридикюля бумагу, завернутую в платок, и, развертывая ее, продолжала:
— «Ты, — говорит, — не показывай никому этой бумаги до моей смерти». А я-то грамоте не знаю! а хотелось бы мне знать, кому он свое добро отказывает? уж не мне ли? Да, кажись, у него ближе меня никого и нет!
И она, лисьими ужимками подав Полиньке бумагу, прибавила: «Ну-ка, прочтите» и подставила ухо.
Полинька развернула бумагу. Духовная была написана по форме. Полинька быстро читала; волнение ее все увеличивалось; наконец она вдруг остановилась, дочитав до места, где было написано: «Отказываю все мое имение, движимое и недвижимое, векселя под такими-то нумерами девице…»
Голос дрожал у Полиньки, руки опустились, она с ужасом смотрела на Анисью Федотовну, которая, слегка нагнув голову, ждала продолжения.
— Ну — сердито сказала она, потеряв терпение, — девице Анисье… Федо…
— Кто он такой? — в волнении спросила Полинька.
— Да читайте! Господи! Ну, прочтите и увидите, как зовут.
Полинька быстро поглядела подпись, — и вспыхнула, потом побледнела. Далеко отбросив от себя духовную, она закрыла лицо руками и зарыдала.
— Что такое, что такое? Господи! что случилось?
И Анисья Федотовна подняла духовную и спрятала ее.
— Так не мне, — спросила она, задрожав, — он отказывает? а?
— Нет! — рыдая, отвечала Полинька.
— Не мне!.. — грозно повторила Анисья Федотовна. — А, а, а! ну, так пусть его умирает, как собака! Нет, нет, не пойду!
Полинька с ужасом открыла лицо, и в глазах ее, еще полных слез, появилось страшное негодование.
— Как вам не стыдно! — сказала она с упреком. — Ведь он умирает!
— Ах! — с испугом воскликнула Анисья Федотовна. — Еще, может, можно было переменить, переделать… А я вот, старая дура, простофиля, разболтала все!
— Я ни слова никому не скажу!
Анисья Федотовна улыбнулась.
— Подите к нему: может быть, он вас ждет! — прибавила Полинька умоляющим голосом.
— Вот тебе, как не так! он, известно, рад, как я приду, да мне-то что за прибыль? да и как от дела бежать? не пустят!
Полинька побледнела. С минуту она думала, потом тихо сказала:
— Позвольте, я хоть за, вас поеду к нему. Анисья Федотовна усмехнулась.
— Да что ты за жалостливая такая! и тебе нельзя тоже раньше вечера: кто чай разольет? Ну, сохрани бог, если барыня узнает, что дома тебя нет. Рассердится… да, сердись! а вот посмотрела бы, каково одному умирать! чай, некому воды подать, чтоб горло промочить… А уж как слаб! руки — точно плети.
Полинька поспешно начала одеваться.
— Куда это? куда? — спросила Анисья Федотовна, схватив ее за платье.
— Пустите! я пойду к нему! мне нужно его видеть, — в отчаянии сказала Полинька.
— Господи! да уж не рехнулась ли ты? Как можно! А что вам делать у него? Может, уж теперь и умер… Что он вам такое?
— Я его тоже знаю!
— А, а, а, так вы знакомы? — радостно сказала Анисья Федотовна и потом таинственно прибавила: — ну, если уж такое ваше усердствие за умирающими уход иметь, так только, чур, раньше не уходить, как свое дело управите; да и то я на свою шею не беру. Спросят: где? а ты что? да ты кто в доме? Нет-с! наперед говорю: что случится — руки умываю!
Анисья Федотовна засмеялась и стала тереть рукой об руку.
— Я буду одна отвечать, если что случится! — сказала Полинька решительным голосом.
— То-то же, смотрите! — язвительно заметила Анисья Федотовна. — Вечером, — прибавила она таинственно, — как чай кончится, выдьте в сени! я туда притащу салоп и шляпку, чтоб наши-то оралы не заметили; а то пойдут кричать: «Небось, ее пускает со двора на ночь, а нас отчего?»
И Анисья Федотовна удалилась.
Полинька была в страшной тревоге; она долго плакала, поминутно смотрела на часы, а разливая чай, так была рассеянна, что лакеи, стоявшие в буфете, помирали со смеху.
Окончив чай, Полинька вышла в сени и долго ждала Анисью Федотовну, которая, наконец, явилась с салопом и шляпкой.
— Ну, вот! скорее, чтоб не увидали, — сказала она. — Не забудьте! на Козьем болоте, в доме мещанки Пряженцовой.
