Ослик был не единственным его знакомым. В Кюи он также подружился с двумя француженками, блондинкой и брюнеткой. Они были беженками из близлежащей деревни, которая оказалась на ничейной земле. Скорее всего, это знакомство состоялось потому, что он датчанин, а не немец. У брюнетки имелась одиннадцатилетняя дочь, Сюзанн, — звали ее Су, — и она величала Андресена “Крестен-датчанин”. Брюнетка не видела своего мужа с конца августа. “Она очень опечалена”.

Андресен помог брюнетке написать в отделение Красного Креста в Женеве, чтобы получить сведения о ее пропавшем муже. Еще он подарил Су куколку по имени Лотта, и девочка радостно возила ее, посадив в пустую коробку из-под сигар. Андресен решил смастерить для куклы игрушечную карету.

Пятница, 12 марта 1915 года

Рафаэль де Ногалес прибывает в гарнизон Эрзурума

Во время затянувшегося и изнурительного похода через заснеженные горы самое большое впечатление на него произвело то, что нигде не было видно деревьев. И нет никаких птиц. Он-то думал, что встретит хотя бы воронов или грифов, а может, других каких птиц, питающихся падалью, ибо в конце пути он мог лицезреть последствия великой катастрофы у Сары-камыша, — тысячи окоченелых трупов лошадей и верблюдов. “Поистине это несчастная страна, если даже хищные птицы покинули ее”.

Однако в нем не было заметно ни тени раскаяния. Он получил то, что хотел.

Когда в августе разразилась война, многие захотели в ней поучаствовать, долгими и трудными путями добираясь до Европы. Пожалуй, путь Рафаэля де Ногалеса оказался одним из самых длинных. И уж точно самым трудным. Если кто-то и заслужил титул “международного авантюриста”, так это он. Родился Рафаэль в Венесуэле, в старинной семье конкистадоров и корсаров (его дед сражался за независимость страны), вырос и получил образование в Германии. Он всегда был одержим жаждой приключений.

Рафаэль Инчоспе де Ногалес Мендес не был увлечен идеями безудержного национализма или утопическими энергиями, которые привели в движение миллионы людей. Не собирался он к тому времени и доказывать что-то — себе или другим. Бесстрашный, нетерпеливый, беспечный, он давно был готов к жизни в непрестанном движении. Так, он сражался в испано-американской войне 1898 года, участвовал (не на той стороне) в перевороте 1902 года в Венесуэле, за что был вынужден эмигрировать из страны; сражался добровольцем в Русско-японской войне 1904 года (где был ранен); промывал золото на Аляске (считается одним из основателей города Фербенкса), был ковбоем в Аризоне. Сейчас Рафаэлю де Ногалесу 36 лет, он энергичен, обаятелен, горд, закален, образован, темноволос и невысок ростом, с овальным лицом, оттопыренными ушами и глубоко посаженными глазами. Своим внешним видом де Ногалес сильно напоминает Эркюля Пуаро: прекрасно одет и носит небольшие, изящно подстриженные усы.

Едва услышав о начале войны, он сел на почтовый пароход, идущий в Европу, твердо решив участвовать в сражениях. Судно называлось “Кайенна”. Когда же он извилистыми путями добрался наконец до Кале, перед ним предстала трагическая картина. Улицы города были заполнены беженцами, в основном женщинами и детьми, они несли “жалкие остатки” своего имущества, которые удалось спасти. Время от времени по улицам маршировали солдаты или громыхала артиллерийская батарея, и прохожие жались к стенам домов. Навстречу ехали машины, забитые ранеными в самой разной военной форме: “Похоже, где-то шли бои, но бог знает где”. Ему особенно запомнились два звука. Во-первых, угрожающий гул аэропланов, круживших у них над головами, “отливающих сталью, похожих на орлов”. Во-вторых, непрерывный стук тысяч людей в деревянных башмаках о булыжные мостовые. Все гостиницы были переполнены. Первую ночь де Ногалесу пришлось провести сидя в кресле.

В силу своего воспитания он был склонен всегда вставать на сторону больших держав, однако новость о том, что немецкие войска растоптали одну из своих маленьких стран-соседей, заставила его “пожертвовать личными симпатиями и предложить свои услуги маленькой, но героической Бельгии”. Оказалось, что это легче сказать, чем сделать. Потому что маленькая, но героическая Бельгия вежливо отказалась от предложения. Тогда он обратился к французским властям, но и они отказались принять его на службу в армию, после чего он, раздосадованный и обиженный, получил совет попробовать обратиться… к Черногории. Дело закончилось тем, что его арестовали в горах как шпиона. Сербские и русские власти тоже отклонили его предложение, разумеется в самой вежливой форме, но все же. Русский дипломат, которого он встретил в Болгарии, намекнул, что, возможно, ему стоит попробовать в Японии, “может, они…”. Негодование и отчаяние де Ногалеса были так велики, что он чуть не потерял сознание прямо в роскошно обставленном зале русского посольства в Софии.

Рафаэль де Ногалес просто не знал, куда ему податься. Возвращаться домой он не хотел. Но не мог он “и ничего не делать, ведь это означало бы гибель если не от голода, то уж точно от тоски”. Случайная встреча с турецким послом в Софии решила дело: де Ногалес завербовался в армию противника. В начале января он записался на службу в турецкой армии, а спустя три недели покинул Константинополь[76] и отправился на фронт на Кавказ.

Оставив позади белые горы, они скачут мимо маленьких фортов, составляющих внешнюю часть крепости. Над ними серое небо, оно накрыло “эту Богом забытую землю словно свинцовой крышкой”. То там, то сям они видят только что вырытые окопы, — а может, это братские могилы? Ему попадаются окоченелые трупы. Он видит, как их грызут собаки. (Позже они узнают об эпидемии тифа.) Наконец они вступают в Эрзурум. Город имеет непритязательный вид: узкие улочки, заваленные снегом. Но, несмотря на мороз, в Эрзуруме кипит жизнь: на базаре рядами сидят купцы в шубах, скрестив ноги, и курят “свой вечный кальян”; в гарнизоне непрерывное движение: воинские части, посыльные, караваны с грузом оружия. Здесь расположена штаб-квартира Третьей армии или того, что от нее осталось.

После обеда де Ногалес прибывает к коменданту крепости, полковнику.

Военные действия приостановлены из-за мороза и глубокого снега. Никто не осмелится затеять еще одну зимнюю кампанию после катастрофы начала года, когда 150 тысяч солдат отправились в поход и только 18 тысяч вернулись обратно. Даже русские, гордые такой великой и неожиданной победой, заняли выжидательные позиции в неприступных горах прямо напротив города Кёпрюкёй.

Время от времени слышится далекий гул русской артиллерии. Этот гул эхом отдается между гор, и сверху, с Арарата, иногда сходят лавины: “Гигантские белые ледяные массы ползут вниз и падают с гребня на гребень, со скалы на скалу, пока с неимоверным грохотом не обрушиваются на тихие берега Аракса”.

Четверг, 18 марта 1915 года

Пал Келемен оглядывается в пустом школьном классе в Карпатах

Рана, полученная той ночью в ущелье, оказалась пустяковой. И теперь он снова на фронте, после того как подлечился в госпитале в Будапеште и прошел реабилитацию, занимаясь закупкой лошадей для армии[77] в венгерском приграничном городе Маргита, где, кстати, успел закрутить роман с девушкой из буржуазной семьи, строгих правил, потрясающе стройной и высокой, — впрочем, роман так ничем и не увенчался.

Блуждания по карпатским ущельям и перевалам утомляли монотонностью и отсутствием конкретных результатов. За последние месяцы обе стороны отвоевали себе какие-то кусочки территорий, то там, то сям, потеряв при этом гигантское количество людей, в первую очередь из-за морозов, болезней и нехватки еды[78]. Келемен и сам ощущал запах, разносившийся окрест: старые трупы оттаивают на весеннем солнышке, а к ним прибавляются все новые и новые. Мало кто говорил теперь о скором окончании войны.