– Шура, ну кто завтракает картошкой с селедкой? – недоумевала Ирина. – Есть тосты, омлеты, овсянки всякие. Что у тебя за деревенские вкусы, ей-богу?

– А я люблю. – Саша соскользнула со стула, подошла к общему столу и села рядом с Борисом, плотно прижавшись бедром к его ноге. – Если в наличии есть картошка с селедкой, я всегда выберу картошку с селедкой. А не лобстеров, как некоторые.

– Да, – с гордостью кивнула Ирина. – Если в наличии имеются лобстеры, я всегда выберу лобстеров. У меня нормальные жлобские желания. Только тут такого не предлагают.

– Вот вернемся, свожу вас куда-нибудь на Амальфу, накормлю лобстерами до поросячьего визга, – вздохнул Георгий, – бедные вы мои…

– Амальфа – это в Испании? – уточнила Саша. – Вот хорошо. Я в Испании не была никогда.

– Лучше свози Шуру в Норвегию, – посоветовала Ирина Георгию. – Там селедки – лопатой греби. Селедочный рай.

Полностью снарядившись, заехали за местным историком, одним из тех уральских «дятловедов», которые дали миллион интервью всевозможным документалистам, сами написали по сто статей со всей возможной детализацией, но версии от их бурной деятельности только множились. Этот дяденька, Михаил Ефремович, был тайным сторонником теории с пришельцами. Он считался опытным проводником, знал точное местонахождение злополучной палатки и ареал, где располагались тела участников экспедиции, и уже сопровождал Димона и Димыча на перевал в их прошлый приезд. Позвали его и теперь – такую дорогу с первого раза не запомнить. Димон и Димыч в предыдущий приезд в подробности своей работы особо не вдавались – заплатили как за экскурсию, да и всё тут.

Заказчик хотел предоставить экспедиции вертолет, предлагал его упорно и с самыми добрыми побуждениями. Понятно было, что таким образом он стремится минимизировать дорожные трудности приглашенных специалистов, обеспечить им комфортную доставку к месту назначения. «У вас же женщины!» – приводил он железный аргумент, но Георгий, к его искреннему огорчению, отказался наотрез.

«Я не гарантирую вам успеха, мои коллеги тут работали не раз, – сказал Георгий золотодобытчику, – но чтобы увеличить шансы на хоть какой-нибудь результат, нам нужно хотя бы двадцать километров вдоль реки Ауспии своими ногами пройти. Понимаете?»

«Да как не понять», – вздыхал заказчик.

Георгий представился Михаилу Ефремовичу руководителем группы по исследованию аномалий прошлого, в особенности тех, что связаны с человеческим фактором. «Мы работаем с зонами и ситуациями, в которых присутствует слово, речь, язык. Мы называем это лингвоархеологией. Ничего особенно нового в этом нет, лингвисты в традиционном понимании тоже практикуют лингвоархеологические исследования. Просто у нас свои методы».

По дороге Михаил Ефремович присматривался к попутчикам так и эдак. И наконец решился на вопрос:

– Ну вот скажите, уважаемый Георгий… э-э-э…

– Освальдович, – приветливо подсказал Георгий.

– Георгий Освальдович, признайтесь все же, вы экстрасенсы? Ничего тут такого нет, это даже чрезвычайно интересно. Теперь принято говорить «биоэнергетика». И официальная наука признаёт… Вы вот говорите «лингвоархеология». Пускай лингво… Ведь экстрасенсы, да? Кого я только туда не возил. И карты раскладывали, и свечи жгли. Хороводы водили, в бубны били. И смех, и грех, и перед ребятами погибшими даже как-то неловко. Вот, к примеру, были две очень приличные дамы, солидные такие. Представились массажистками кармы. Все они какие-то несерьезные, как дети прямо. А вы, я смотрю… слава богу, на сумасшедших не похожи. Я почему спрашиваю? Мне очень неудобно, но… У меня жена хворает… С кровью проблемы. Вот я и подумал, может, когда будем возвращаться, вы бы смогли заехать посмотреть? А?

Георгий вздохнул, сказал, не отрывая взгляда от грунтовой извилистой дороги:

– Мы бы, Михаил Ефремович, с дорогой душой, но увы. Мы не лечим людей и никогда этой практикой не занимались. Хотите, я вам в Киеве хорошего гематолога найду? Я с замминистра здравоохранения иногда в теннис играю.

– Жаль, – помолчав, вздохнул историк. – Так иногда надеешься… на чудо надеешься. Когда больше не на что. Извините.

– В любом случае это не лишнее, – вдруг подал голос Димон с заднего сиденья.

– Что? – Михаил Ефремович оглянулся. Димон сидел, уютно пристроив голову на плече спящего Димыча. – Я еще тогда подумал, как вы похожи с отцом, – смущенно улыбнулся историк. – Прямо одно лицо…

– Не лишнее – надеяться на чудо, – уточнил Димон, пропустив мимо ушей замечание об отце.

Ехали десять часов. Мимо мертвых горелых лесов, вброд через реки Вомжай и Северная Тошемка. Мимо заросшей мхом рыжей пустоши, ельника, снесенного буреломом, черных озер, серых камней. «Никто здесь не живет, здесь нет духа человеческого, даже странно», – так думал Борис, глядя в окно и одновременно на профиль Саши. За рулем была Ирина, она и задавала темп двум ренджроверам – выжимала, как могла. «Здесь месяцами можно не встретить человека, – продолжал Борис свой внутренний текст, – дикая природа, пространство, предоставленное самому себе. Какие сюжеты разворачиваются здесь в отсутствие людей, какие невидимые глазу стихии миллионы лет назад получили здесь вид на жительство? Тишина и молчание обнаруживают не отсутствие, а как раз присутствие чего-то. Нет, не нравится мне здесь. Не нравится».

На берегу Ауспии разбили две палатки. Для девушек разложили сиденья в машинах, договорились не засиживаться и устроить ранний подъем – и чем раньше, тем лучше. Идти придется в гору, сказал Михаил Ефремович, займет это не меньше шести часов, а с барышнями и все восемь. Ирина презрительно фыркнула и сообщила, что она – чемпион Украины по скалолазанью и даже работала в крымском горноспасательном отряде. По лицу Саши Борис понял, что Ирина вдохновенно врет; впрочем, в том, что девушки в этой экспедиции не уступят мужчинам, он уже не сомневался.

– По скалам лазать не придется, – смутился Михаил Ефремович. – Ничего, встанем раненько, пойдем себе и пойдем… Если в шесть утра выдвинемся, так к полудню уже и на месте будем.

Развели костер, Кдани с Сашей принесли из багажника плетеную корзину для пикника, синюю клетчатую скатерть и пледы.

– Да, – покачал головой екатеринбургский историк, – прямо как в американском кино.

– Эстетика быта! – сказала Кдани. – Все должно быть красиво. Саша, дай мне, пожалуйста, желтые салфетки. Желтые, да.

Ирина взяла кусок ветчины и бутылку воды и отправилась в машину – спать.

– Не торопись, ты куда? – поймал ее за рукав Георгий. – Димки сейчас мясо жарить будут. Михаил Ефремович правильно говорит, у нас здесь что-то вроде барбекю.

– Нет настроения, – коротко сказала Ирина. – Мне работать завтра, а вам – не знаю…

Саша проводила ее взглядом, привычно тихо вздохнула и села рядом с Борисом, прижавшись к его боку.

– Ну все, отбой, – скомандовал Георгий спустя полтора часа. – Борис, предлагаю вам разделить со мной палатку. Вы как, не против?

– Мы еще посидим. – Саша лежала у Бориса на коленях, грела руки под его свитером и гладила ладошкой его живот.

Костер практически погас, и в свете тлеющих углей Борис плохо различал ее лицо, почти вслепую трогал его пальцами, ощупывал и гладил, пока Саша не села так, чтобы быть вровень с ним, и не прижалась горячими губами к его шее.

– Кдани спит в машине с Иркой, – прошептала она. – Вторая машина совершенно свободна. Отнеси меня туда.

– Отнести? – удивился Борис. – А ножками?

– Отнеси, – повторила Саша. – На руках.

Борис без труда поднял ее, легкую, почти невесомую, и прижал к себе с чувством, названия которого он не знал, к тому же ничего подобного и не испытывал никогда. Наверное, это была какая-то разновидность страха, что, если он сейчас отпустит ее, выпустит из своих рук, Саша исчезнет и он нипочем не найдет ее в этой бесконечной и безлюдной темноте Северного Урала, где ему с самого начала под каждым кустом мерещились холодные недружелюбные тени.

И только закрыв изнутри дверцу ренджровера, он разжал руки и опустил довольную Сашу на сиденье.