— Знаешь, а я — кровь с молоком… — прижавшись щекой к моей шее, сказала Мидори. — И в твоих объятьях признаюсь, что люблю тебя. Сделаю, все, что ты скажешь. Я девушка немного взбалмошная, но честная и порядочная. Работаю будь здоров, неплоха собой, груди хорошей формы, вкусно готовлю, храню наследство отца в банковском сейфе. Тебе не кажется, что это очень выгодное приобретение? Не возьмешь ты — достанусь кому-нибудь другому.

— Мне нужно время, — сказал я. — Время, чтобы подумать, разобраться, решить. Извини, но сейчас я не могу тебе сказать большего.

— Однако любишь меня всем своим существом и больше не хочешь терять?

— Конечно.

Мидори отстранилась и, озорно улыбаясь, посмотрела на меня.

— Хорошо, я подожду. Потому что верю тебе, — сказала она. — Но когда придешь за мной, бери только меня. Когда обнимаешь меня, думай только обо мне. Понимаешь, о чем я?

— Вполне.

— И еще — можешь делать со мной все, что хочешь, только не делай больно. Мне много пришлось пережить до сих пор. Больше не хочется. Хочется счастья.

Я притянул Мидори к себе и поцеловал.

— Брось этот чертов зонтик, обними меня крепче обеими руками.

— Брошу — промокнем до нитки.

— Ну и ладно. Хочу, чтобы ты меня обнял, и ни о чем не думал. Я ждала этого два месяца.

Я поставил зонтик у ног и крепко обнял под дождем Мидори. Нас окружало лишь глухое, как дымка, шуршание колес проносившихся по автостраде машин. Бесшумно и упорно продолжал лить дождь, пропитывая наши волосы, скатываясь слезами по щекам, окрашивая ее джинсовую куртку и мою желтую нейлоновую ветровку темным.

— Может, спрячемся куда-нибудь под крышу? — предложил я.

— Пойдем ко мне. Сейчас как раз никого. А то мы так простудимся.

— Однозначно.

— Мы как будто реку вброд перешли, — засмеялась Мидори. — Кр-расота!

В хозяйственном отделе мы купили полотенце побольше и по очереди высушили волосы. Затем доехали на метро до ее дома на Мёгадани. Мидори отправила меня в ванную первым, затем приняла душ сама. Пока не высохла моя одежда, дала банный халат, сама переоделась в тенниску и юбку. Мы пили на кухне кофе.

— Расскажи о себе.

— Что, например?

— Ну… чего не любишь?

— Курятину, венерические болезни и балабола-парикмахера.

— А еще?

— Апрельское одиночество и кружевные подстилки для телефонов.

— А еще?

Я помотал головой.

— Больше ничего на ум не приходит.

— Мой парень — точнее, мой прежний парень — не любил много разных вещей. Что я ношу короткую юбку, курю, сильно пьянею, говорю всякие пошлости, обзываю его друзей. Поэтому если тебе что-то не нравится во мне — говори, не стесняйся. Что смогу исправить, исправлю.

— В общем-то, ничего, — немного подумав, сказал я и кивнул. — Все нормально.

— Серьезно?

— Мне нравится любая твоя одежда, мне нравятся все твои поступки, слова, твоя походка и то, как ты пьянеешь.

— Что, и даже это?

— Я не знаю, как это можно изменить, поэтому пусть остается, как есть.

— Как сильно ты меня любишь?

— Как если бы расплавились и стали маслом все тигры джунглей в мире.

— Хм-м, — недовольно протянула Мидори. — Обними-ка меня еще раз.

Мы обнимались на кровати в ее комнате. Прислушиваясь к каплям дождя, мы целовались под одеялом и говорили обо всем на свете: от происхождения мира до методов варки яиц.

— Интересно, что делают муравьи в дождливую погоду? — спросила Мидори.

— Не знаю, — ответил я. — Убираются в муравейнике или проверяют запасы. Муравьи — работяги.

— Раз работяги, почему тогда не эволюционируют, а остаются муравьями?

— Не знаю. Но думаю, что структура их тела развивается. Например, в сравнении с обезьянами.

— А ты, оказывается, знаешь далеко не все. Я-то думала, в этом мире для тебя нет ничего неизвестного.

— Мир просторен.

— Горы — высоки, моря — глубоки, — подхватила Мидори, просунула в прорезь халата руку и взяла мой возбужденный пенис. У нее перехватило дыхание. — Ватанабэ, только без шуток — такой большой и толстый не поместится. Бр-р.

— Шутишь, — вздохнув, сказал я.

— Шучу, — прыснула она. — Все нормально, не беспокойся. Поместится — куда он денется? Слушай, а можно посмотреть поближе?

— Валяй.

Мидори нырнула под одеяло и принялась вертеть мой пенис. Оттягивать кожу, взвешивать на ладони мошонку. Высунув из-под одеяла голову, отдышалась.

— Классный он у тебя. Не льщу.

— Спасибо, — простодушно поблагодарил я.

— Наверное, ты не хочешь сейчас со мной? Пока все не прояснится?

— С чего ты взяла? Очень даже хочу. Но мне сейчас нельзя.

— Упрямый… Я бы на твоем месте согласилась. Сначала сделала, потом бы размышляла.

— Серьезно?

— Вру, — тихо сказала Мидори. — Я бы тоже не стала. На твоем месте я бы тоже не стала. Ты мне этим очень нравишься. Правда-правда.

— Как сильно? — спросил я, но Мидори не ответила. Вместо ответа она прижалась ко мне, поцеловала мои соски и начала медленно двигать рукой, сжимавшей пенис. Первым делом я подумал, что ее движения сильно отличаются от движений Наоко. Они обе делали это очень нежно и замечательно, но что-то отличалось, и я во всем этом чувствовал нечто совершенно иное.

— Эй, Ватанабэ, опять думаешь о другой?

— Нет, — соврал я.

— Правда?

— Правда.

— Не хочу, чтобы ты думал о другой, пока я так делаю.

— У меня и не получится.

— Хочешь прикоснуться к моей груди или вон там? — спросила Мидори.

— Хочу, но лучше пока не прикасаться. Когда все за один раз, возбуждение слишком сильное.

Мидори кивнула, сняла, повозившись, трусы и поднесла их к кончику пениса.

— Кончай сюда.

— Испачкаются.

— Не болтай чепуху, а то заплачу, — сказала Мидори. — Постирается, и делов-то. Не стесняйся — кончай, сколько сможешь. Если так переживаешь, можешь купить и подарить мне новые… Или не можешь от моих рук?

— Еще чего.

— Тогда кончай. Давай. Сюда.

Я кончил, и Мидори принялась изучать мою сперму.

— Смотри, как много, — восхищенно сказала она.

— Переборщил?

— Ладно уж. Чего там. Хм, дурашка. Кончай, сколько можешь, — смеясь, сказала Мидори и поцеловала меня.

Вечером она сходила за покупками и приготовила ужин. Сидя за столом на кухне, мы пили пиво, ели тэмпуру и рис с зеленым горошком.

— Ешь хорошо, запасайся спермой, — сказала Мидори, — а я нежно помогу тебе кончить.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Я знаю разные способы. Начиталась женских журналов, когда у нас был магазин. Беременные-то не могут этим заниматься — вот в журнале и поместили особый раздел: что делать с мужем, чтобы он не изменял. Действительно, способов много. Интересно?

— Интересно, — сказал я.

Расставшись с Мидори, я развернул в электричке купленную на станции вечернюю газету, но, если подумать, совсем не хотел ее читать — попробовал, но ничего не понял. Уставившись на страницу непонятной газеты, я продолжал размышлять, что со мной будет дальше, что произойдет со всем окружающим меня. Порой казалось, что вокруг меня пульсирует мир. Я глубоко вдохнул и закрыл глаза. Я не раскаивался в сегодняшних поступках, и если бы пришлось все повторить заново, я был уверен — сделал бы то же самое. Пожалуй, так же обнял бы Мидори под дождем на крыше, так же вымок до нитки и так же кончил от ее руки в ее же постели. В этом не возникало сомнений. Я любил Мидори и был очень рад, что она вернулась ко мне. С ней у меня все будет хорошо. Как она сама говорила: кровь с молоком, она вверяла себя моим рукам. Я едва сдерживался, чтобы не обнажить ее, не распахнуть ее тело и не погрузиться внутрь этой теплоты. Я совершенно не мог остановить движение ее руки, сжимавшей мой пенис. Я хотел этого. И она хотела. Мы уже любили друг друга. Кто может этому помешать? Да, я люблю Мидори. И, наверное, должен был понять это намного раньше. Я просто долго избегал этого вывода.

Проблема заключалась в другом — я не мог толком объяснить Наоко такой поворот событий. Была бы иная ситуация… но сейчас я не мог позволить себе признаться Наоко, что полюбил другую. Ведь Наоко я тоже любил. Пусть даже любовь эта искривилась где-то по пути, но я без сомнений любил Наоко, для которой у меня внутри сохранялось нетронутым достаточно места.