— Смотри, смотри, во, классно! Что делается, а?

Или:

— Какая жуть! Троих одновременно, — так ведь все порвется…

Или:

— Ватанабэ! Я тоже хочу кому-нибудь так сделать.

Мне было куда интереснее следить за ней, чем смотреть кино.

Во время перерыва, когда включили свет, я оглядел зал: кроме Мидори, других женщин не было. Сидевший поблизости студентик, увидев ее, пересел в другой конец зала.

— Ватанабэ, — спросила Мидори, — когда смотришь такое, встает?

— Ну, иногда, — ответил я. — В принципе, такие фильмы для того и снимаются.

— А во время таких сцен у всех зрителей встает, да? Тридцать, там, сорок… враз — оп, и встали. Тебе это не кажется странным?

— Тебя послушаешь — и не кажется.

Второй фильм был пристойнее, но его приличные части оказались еще скучнее, чем в первом. Персонажи обильно ублажали друг друга языками, поэтому всякий раз во время феллацио, куннилингуса и позы «шестьдесят девять» по кинотеатру разносились похлюпывания и посасывания. Слушая эти звуки, я ощутил загадочное волнение от того, что вообще живу на этой необыкновенной планете.

— Кто придумывает такие звуки? — спросил я Мидори.

— А мне нравятся, — ответила она.

Там были даже специальные звуки, когда пенис входил в вагину и начинал там двигаться. Признаться, я даже не догадывался об их существовании. Мужчина пыхтел, женщина тяжело дышала и произносила банальности: «хорошо», «сильнее»… Поскрипывала кровать. И такие сцены — одна за другой. Мидори сначала смотрела с интересом, но затем и ей надоело.

— Пойдем отсюда, — предложила она. Мы вышли на улицу и вдохнули полной грудью. Впервые воздух Синдзюку показался мне таким свежим.

— Вот. Развлеклись, — сказала Мидори. — Как-нибудь сходим еще?

— Сколько ни ходи, ничего нового не покажут.

— Ну а что поделаешь? У нас ведь тоже разнообразия маловато.

По сути, так оно и есть.

Затем мы зашли в какой-то бар и выпили еще. Я — виски, Мидори — три или четыре каких-то диких коктейля. Когда вышли на улицу, Мидори заявила, что хочет залезть на дерево.

— Да здесь и деревьев-то нет. К тому же, куда тебе лезть в таком состоянии? — сказал я.

— Вечно ты людей обламываешь. Хочу быть пьяной и пьянею. Разве нельзя? Или думаешь, что выпив, я не смогу залезть на дерево? Хм. Вот залезу на высокое-превысокое дерево и, как цикада, помочусь с верхушки всем на головы.

— Слушай, может, ты в туалет хочешь?

— Ага.

Я привел Мидори в туалет на Синдзюку, заплатил какие-то деньги, отправил ее внутрь, а сам купил в киоске вечерний выпуск газеты. Решил подождать ее с пользой. Но она не выходила. Прошло минут пятнадцать. Я забеспокоился и собрался уже пойти посмотреть, не случилось ли чего, когда она появилась. Слегка побледневшая.

— Прости. Пока сидела, задремала, — сказала Мидори.

— Тебе как? — надевая на нее пальто, спросил я.

— Неважно.

— Я провожу тебя домой, — сказал я. — Вернешься, посидишь в ванне — и спать. Ты устала.

— Не пойду я домой. Все равно там сейчас никого. Не хочу я одна спать в таком месте.

— Вот те на… — сказал я. — И что будем делать?

— Найдем какой-нибудь лав-отель и уснем вместе в обнимку. До самого утра… крепко-крепко. Утром где-нибудь позавтракаем и вместе пойдем в школу.

— И ради этого ты меня с собой позвала?

— Разумеется.

— Чем меня, позвала бы своего парня. Как ни крути, было б лучше. На то и любовники.

— Но я хочу быть с тобой.

— Я не могу, — категорически сказал я. — Во-первых, я должен до двенадцати вернуться в общежитие. Не вернусь — получится самоволка. Один раз такое уже было, и пришлось тяжко. Во-вторых, если я лягу в постель с девчонкой, мне, естественно, захочется. А терпеть я не собираюсь. Глядишь — и не удержусь.

— Свяжешь меня и изнасилуешь сзади?

— Послушай, это не шутки.

— Просто мне грустно. Очень грустно. И перед тобой неудобно. Я лишь требую от тебя, и ничего не даю взамен. Говорю, что в голову взбредет, вызываю, таскаю за собой. Но ты — единственный, с кем я могу себе такое позволить. За все мои двадцать лет жизни никому ни разу не было до меня дела. Ни отец, ни мать со мной не считались, парень — не того сорта человек. Стоит мне закапризничать — сразу сердится. Вот уже и поссорились. И получается, что я такое могу сказать только тебе. Я сейчас и вправду смерть как устала и не знаю, что мне делать. Просто хочется уснуть, чтобы кто-нибудь при этом говорил, какая я хорошая и красивая. Только и всего. Открою глаза — силы вернутся, и больше никогда тебя об этом не попрошу. Ни за что. Потому что я примерная девушка.

— Я ничего не могу поделать.

— Пожалуйста? А то я прямо здесь сяду и зарыдаю. И улягусь в постель с первым, кто меня окликнет.

Делать было нечего. Я позвонил в общежитие и позвал Нагасаву, а его попросил инсценировать мое возвращение: сейчас я как раз с девчонкой.

— Раз такое дело, с удовольствием, — сказал Нагасава. — Переверну твою бирку — якобы ты вернулся. Не беспокойся и не спеши. Утром залезешь через мое окно.

— Извини. Я — твой должник, — сказал я и повесил трубку.

— Ну как, получилось? — спросила Мидори.

— Да… вроде, — глубоко вздохнул я.

— Тогда еще детское время! Пошли в дискотеку?

— Ты разве не устала?

— Раз так вышло — все в порядке.

— Ну-ну, — вырвалось у меня.

И действительно — в танце она, похоже, приходила в себя. Выпила две порции виски с колой и танцевала, пока на лбу не выступил пот.

— Потрясающе! — воскликнула она, отдышавшись за столом. — Давно я так не танцевала. Двигаюсь — и будто душа раскрепощается.

— Со стороны кажется, ты и так все время раскрепощенная.

— Да ну? — задорно сказала она, склонив набок голову. — Вот. Силы вернулись, теперь можно и поесть. Давай съедим какую-нибудь пиццу?

Я повел ее в свою любимую пиццерию, где заказал свежее пиво и пиццу с анчоусами. Сам я есть особо не хотел, поэтому съел четыре из двенадцати кусочков, а остальные уплела она.

— Быстро же ты в себя приходишь. Только что вся бледная еле на ногах стояла, — удивился я.

— Это потому, что мои капризы удовлетворены, — сказала Мидори. — Вот силы и вернулись. Но пицца была вкусная.

— Слушай, правда у тебя сейчас дома никого?

— Ага. Никого. Сестра пошла в гости к подружке и там заночует. Она жуткая трусиха. Когда меня дома нет, спать одна там не может.

— Давай не пойдем в лав-отель? — предложил я. — Там одна тоска. Лучше пошли к тебе. Надеюсь, постель для меня найдется?

Мидори немного подумала и кивнула.

— Хорошо. Пошли домой.

Мы сели в электричку линии Яманотэ и доехали до станции Ооцука. Подняли жалюзи «Книжного магазина Кобаяси», на которых был наклеен листок бумаги «Временно закрыто». По виду, жалюзи не поднимали уже давно, и в мрачной лавке стояла затхлая вонь старой бумаги. Половина стеллажей пустовала, почти все журналы были связаны в стопки для возврата. По сравнению с прошлым разом, магазин показался мне более запустелым и зябким. Как выброшенное на камни судно.

— Торговлей заниматься не собираетесь? — спросил я.

— Продать решили, — резко ответила Мидори. — Деньги поделим с сестрой и сможем жить без посторонней помощи. Сестра через год выйдет замуж. А я три с лишним года буду учиться в институте. Пожалуй, на это время хватит. К тому же, я подрабатываю. А как продадим, снимем где-нибудь квартиру и поживем какое-то время с ней вдвоем.

— И как — продастся?

— Скорее всего. Один наш знакомый собирается заняться пряжей, и недавно им интересовался, — сказала Мидори. — Бедный отец… Работал не покладая рук, заполучил магазин, понемногу расплатился с долгами… И что в результате? Ничего не осталось. Растворилось, как туман.

— Ты осталась.

— Я? — переспросила Мидори и нервно засмеялась. Потом вдохнула полной грудью и выдохнула. — Пошли наверх. Здесь холодно.

Там она усадила меня за стол и включила подогреваться ванну. Я тем временем вскипятил воду и сделал чай. Пока в ванне грелась вода, мы пили его, сидя друг напротив друга. Мидори подперла руками щеки и какое-то время пристально смотрела мне в лицо. Били часы с кукушкой, щелкал термостат, но больше не раздавалось ни звука. На часах было около двенадцати.