— Абсолютно, — улыбнулась Мидори. — Кстати, что ты делаешь в воскресенье? Есть какие-нибудь планы?

— У меня все воскресенья свободны. Работа начинается в шесть вечера.

— Если хочешь, приезжай ко мне. В «Книжный магазин Кобаяси». Сам он закрыт, а я должна сидеть дома — могут позвонить по одному важному делу. Идет? Только не обедай. Я что-нибудь приготовлю.

— Спасибо.

Мидори вырвала из тетради листок, начертила подробную схему и на месте своего дома поставила красной ручкой жирный крест.

— Даже не захочешь — найдешь. По большой вывеске. Приходи к двенадцати. Обед будет готов.

Я поблагодарил Мидори и положил карту в карман: в два у меня начиналась пара по немецкому. У Мидори тоже нашлись какие-то дела, и она пошла на станцию Йоцуя.

В воскресенье утром я проснулся около девяти, побрился, постирал вещи и вывесил их сушиться на крышу. Погода стояла прекрасная. Чувствовалось приближение осени. Во дворе стайками кружили красные стрекозы, за ними гонялись детишки с сачками. Ни дуновения — национальный флаг понуро свисал с флагштока. Я надел тщательно выглаженную рубашку и двинулся к ближайшей станции. Студгородок в воскресенье казался вымершим: на улице — пустынно, почти во всех магазинах опущены жалюзи. Городской шум слышался четче обычного. Лишь постукивала деревянными колодками сабо переходившая дорогу девушка, да четыре-пять мальчуганов у стены железнодорожного депо сбивали камнями расставленные в ряд консервные банки. Один цветочный магазин оказался открытым, и я купил несколько нарциссов. Нарциссы осенью — конечно, странно покажется, но я с детства любил эти цветы.

В электричке в это воскресное утро оказалось всего три старушки. Едва я вошел в вагон, они по очереди уставились то на мое лицо, то на букет нарциссов у меня в руках. Одна улыбнулась мне, и я тоже ответил ей улыбкой. Затем сел на место в последнем ряду и принялся разглядывать проплывавшую за окном вереницу старых домов. Электричка бежала, едва не касаясь их карнизов. На одном подоконнике выстроился в ряд десяток горшков с помидорами, а рядом на солнцепеке нежилась большая черная кошка. Во дворе дома детишки пускали мыльные пузыри. Откуда-то раздавалась песня Исиды Аюми[25]. И даже доносился запах карри. Электричка словно пронизывала тесные кварталы города. На одной станции в вагон село несколько человек, но три старушки не переставали болтать.

Я вышел недалеко от станции Ооцука, и зашагал по незнакомому проспекту по карте Мидори. Почти все магазины по пути, казалось, от процветания были далеки. Темные развалюхи, не более того. Попадались вывески с изрядно выцветшими надписями. Я понял, что эти кварталы уцелели от бомбежек во время войны, и даже улицы остались прежними. Естественно, встречались и перестроенные дома, а почти во всех остальных в глаза бросались отреставрированные заплаты и надстройки, однако большинство домов от этого выглядели еще более убого.

Из этих кварталов многие — недовольные автомобильными пробками, грязным воздухом, шумом и высокой квартплатой — перебирались в пригород. Такое ощущение, будто здесь остались лишь дешевые съемные квартиры, дома для служащих, неспособные переехать лавки или упрямцы, словно вросшие в эту землю. От выхлопных газов все было туманно-грязным, будто в дымке.

Пройдя за десять минут по всем отмеченным на карте дорогам, я свернул около бензоколонки направо, и оказался в маленьком торговом ряду. В его середине издалека виднелась вывеска «Книжный магазин Кобаяси». Не большая, но и не меньше, чем я представлял со слов Мидори. Обычный книжный магазин обычного квартала. Примерно такой, куда я в детстве бегал покупать долгожданные детские журналы. Я остановился перед «Книжным магазином Кобаяси», и меня охватила ностальгия. Такой книжный магазин есть в любом городе.

Жалюзи оказались плотно закрыты, и на них было написано: «Еженедельник „Бунсюн“ выходит по четвергам». До полудня еще оставалось минут пятнадцать, но прогуливаться с букетом нарциссов и убивать время не хотелось. Нажав кнопку звонка сбоку, я отошел на два-три шага назад. Прошло секунд пятнадцать. Никто не отвечал. Я колебался, позвонить еще раз или нет, и в этот момент сверху громыхнуло, распахиваясь, окно. Я поднял голову — из окна высунулась и замахала мне рукой Мидори.

— Открой жалюзи и входи, — крикнула она.

— Я раньше времени. Ничего?

— Нормально. Поднимайся. У меня сейчас руки заняты. — Окно с таким же грохотом закрылось.

Я со скрежетом приподнял жалюзи где-то на метр, пригнувшись, вошел и опустил их за собой. В магазине стояла кромешная тьма. Спотыкаясь о стопки нераспроданных журналов на полу и всякий раз едва не шлепаясь, я пробрался вглубь, на ощупь разулся и шагнул повыше[26]. Дом был окутан мраком. Место, в котором я оказался, было приспособлено под простенькую приемную, по стенам стояли диваны. Небольшая комната, в окно сочился тусклый свет, как в каком-нибудь старом польском фильме. По левую руку открывалось что-то похожее на склад, виднелась дверь в туалет. По правую — крутая лестница наверх. Я поднялся на второй этаж и несколько успокоился: здесь было значительно светлее.

— Проходи сюда, — раздался из ниоткуда голос Мидори. Комната справа от лестницы напоминала столовую, там в глубине располагалась кухня. Сам по себе дом был старым, но кухню, казалось, недавно перестроили: мойка, краны и посудные полки сверкали новизной. Мидори варила обед: кастрюля побулькивала, пахло жареной рыбой.

— В холодильнике есть пиво. Глотни пока. — Мидори бросила на меня беглый взгляд.

Я достал пиво и сел за стол. Пиво оказалось очень холодным, будто простояло в холодильнике с полгода. На столе — маленькая белая пепельница и баночка с соевым соусом, лежали газеты. Так же — блокнот с каким-то номером телефона и столбиками цифр: кто-то подсчитывал расходы на покупки.

— Минут через десять будет готово. Подожди там. Ладно?

— Ладно.

— Хорошо, если как следует проголодаешься. Еды много.

Я потягивал пиво и следил за Мидори. Быстро и проворно она готовила одновременно примерно четыре блюда. Пробовала суп, что-то быстро резала, что-то доставала из холодильника и добавляла в блюдо, мгновенно мыла освободившуюся кастрюлю. Со спины Мидори напомнила мне одного индийского барабанщика: там ударил тарелками, здесь постучал по доске, потряс костями буйвола. Я с восхищением смотрел на нее: ни одного лишнего движения, чистая гармония.

— Чем-нибудь помочь? — поинтересовался я.

— Нет. Я привыкла все делать сама. — Мидори улыбнулась мимоходом. На ней были синие джинсы и темно-синяя майка. На спине крупно отпечатан знак фирмы «Эппл Рекордс» — яблоко. Я поразился, какая она стройная. Талия будто пропустила какую-то стадию развития и не успела закостенеть. Поэтому Мидори выглядела намного изящнее обычных девчонок в приталенных джинсах. Яркий свет из окошка над мойкой подчеркивал ее гибкий силуэт.

— Не стоило готовить такой шикарный обед, — сказал я.

— Нет в нем ничего шикарного, — ответила она, не оглядываясь. — Вчера была так занята, что не успела толком ничего купить. Всё на скорую руку — из того, что осталось в холодильнике. Серьезно. К тому же, гостеприимство в этом доме принято. Не знаю, почему, но в нашей семье любят гостей. Как полагается. Прямо какая-то слабость. В общем-то, мы не такие уж любезные, и делаем это не в надежде на какую-то взаимность. Просто раз приходят гости, их нужно принять на уровне. Причем, такое чувство у нас всех, хорошо это или нет. Хоть отец почти не пьет, в доме полно алкоголя. Как думаешь, для чего? Для гостей. Поэтому пей пиво, не стесняйся.

— Спасибо.

Я вдруг вспомнил, что забыл в прихожей нарциссы. Положил их на пол, когда разувался, да так и забыл. Я спустился, поднял десять белевших в сумраке нарциссов и вернулся обратно. Мидори сняла с буфета высокий стакан и поставила в него цветы.