Пат приказал другому бандиту – блондину с отекшим лицом и водянистыми голубыми глазами:

– Подними руки вверх, как следует вверх.

Мужчина повиновался.

– Хорошо. Теперь раздвинь ноги, – сказал Пат.

Бандит стоял в странной позе, как будто был деревянным прыгающим на шарнирах человеком-игрушкой. Пат оперся левой рукой о стойку бара, старательно нацелился и сильно ударил его между ног. Блондин от боли сложился вдвое. Пат поднял колено и с удовольствием услышал звук крошащихся костей, когда его коленная чашечка ударила в пухлый подбородок.

Оба бандита были задержаны за вооруженный грабеж и попытку убийства. Но присутствие веревки на месте преступления указывало на то, что это было нечто более, чем обычное бандитское нападение. Веревка была "фирменным знаком" бруклинской банды Профачи. Пат понимал, что это происшествие означает се-мейную неприятность.

Джули Пьяченца – раненый бандит – умер от заражения крови в отделении больницы Беллвью. Паджи Кемельмоне – пухлый блондин – принял участие в бунте арестантов в тюрьме Томбс и умер от ранения заточкой, сделанной из кроватной пружины.

Сэмми Уэйн выжил после попытки удушения, так как прямо в машине скорой помощи, пока она мчалась в больницу Святого Винсента, ему начали давать кислород и подключили к автомату искусственных легких.

Так как во время задержания стрельба производилась с обеих сторон, работа полицейских была признана достойной награждения. Кроме того, этому происшествию выделили по колонке газеты "Дейли ньюс", "Пост" и "Джорнел".

Теперь у Пата было так много наград, что газеты часто называли его "героем-копом". Такое отношение репортеров к Конте вызывало гомерический смех в гардеробной участка, но в нем слышались нотки зависти.

Состоялось заседание представителей Семьи Дженовезе и бруклинской группы Профачи.

Профачи клялся, что ничего не знал о проделках обоих своих бандитов, к тому времени уже умерших. Тот факт, что оба столь мученически погибли, уладил дело для бруклинской организации.

Наконец пришел долгожданный приказ о перемещении Регана Дойла в Чикаго. Очутиться после Атланты в загрязненной атмосфере Чикаго было все равно, что погрузиться в зловонное болото. Чикагский полицейский департамент был известен по всей стране как самый коррумпированный в Америке. Каждого капитана подбирал окружной комитетчик, и, если вновь назначенный не шел на поводу, его быстро увольняли.

Колтрейн – новый начальник Дойла – предупредил его, чтобы он не делился какой-либо информацией с полицейским департаментом, не доложив об этом вначале в Бюро.

Директору ФБР, не желавшему верить в существование организованной преступности, пошло бы на пользу побыть некоторое время в Чикаго, где мафия контролировала не только азартные игры, проституцию и наркотики, но и легальный бизнес: строительные подряды, сеть распределения продуктов, прачечные, развлекательные аттракционы и, кроме того, сотни баров с девочками и двадцать один притон, где с "карася" брали двадцать пять долларов за бутылку газированного калифорнийского вина и десять долларов за оральный секс в кабинке.

Все признавали Первый участок Департамента полиции Чикаго собственностью мафии. У Сэма Момо Гианканы – известного босса мафии – многие родственники состояли на откупе по всему Первому участку.

Практически город не изменился со времен гангстерских войн тридцатых годов, когда Торрио, Капоне и Большой Джим Колисимо одержали победу над О'Баньоном и его приятелями. Но чиновники ФБР продолжали твердить: "Организованной преступности не существует. Мафии нет, опасайтесь коммунистов".

Дойла охватывало разочарование каждый раз, когда он собирал доказательства организованной преступности, но не мог завести на отдельные случаи дела. Даже получив сведения о крупной команде взломщиков, оперирующей внутри полицейского департамента, Реган не смог добиться у Вашингтона поддержки в расследовании.

Хотя ФБР обладало властью для проверки коррумпированных полицейских департаментов, без поддержки "свыше" проект был безнадежен. В самые мрачные минуты Дойл подумывал об отставке или переходе в частную охранную службу.

Вскоре после переезда Дойла в Чикаго в городе появилась Китти в качестве прима-актрисы представления, устроенного в честь конференции фирм-производителей сантехнического оборудования. Представление называлось: "Не позволим бизнесу вылететь в трубу".

К этому времени Дойл уже не дорожил своей работой так, как раньше, и они с Китти провели целую неделю в Блэкстоне. В постели Китти была самой нежной, любящей и прекрасной из всех женщин, которых он знал, но его постоянно грызло сомнение, мучая постоянным вопросом: "Кто научил ее такому искусству любви?" У него хватило ума не заговаривать с ней на эту тему, но однажды воскресным утром, когда они завтракали кусочками бекона, он вдруг заговорил о женитьбе:

– Китти, ты единственная женщина, которая по-настоящему "достала" меня. Ты, надеюсь, понимаешь, что я имею в виду.

Китти кивнула, с хрустом пережевывая кусочки бекона своими великолепными зубами.

– Дело не только в том, что нам хорошо в постели, – продолжал Дойл. – Просто, когда мы вместе, я счастлив и все идет прекрасно. Если мы выходим куда-нибудь, люди смотрят на нас и любуются нами и тогда происходят забавные вещи. Помнишь, как один парень пригласил нас в свой подвальчик на Уобэш-авеню, где собрались на джем-сейшн музыканты диксиленда или как мы веселились во время вечеринки на яхте на озере?

– Это было очень здорово, Реган, – согласилась Китти.

– Так вот, я сделал неплохую карьеру в Бюро. Вероятно, в следующий раз меня переведут в Нью-Йорк, а ты, поездив по стране, быть может, добьешься успеха в театре. Почему бы нам не пожениться?

Китти обхватила теплыми мягкими руками голову Регана, едва не сбив поднос:

– Реган, ты такой милый. Наверное, ты самый славный парень в целом свете.

Реган понял, что это означало "нет". Он уткнулся носом в щель между гладкими полушариями и задержался там на пару минут, чтобы Китти не увидела, как он обиделся. Вскоре он вынырнул, чтобы отдышаться.

– Что ж, это всего лишь идея, – заметил он.

– Это хорошая идея, Реган, – серьезно сказала Китти. – Я думаю, она сработает. По-моему, нам будет хорошо вместе, но я никогда не посвящу себя замужеству, пока во мне занозой сидит театр. Поверь, участвовать в шоу "Не позволим бизнесу вылететь в трубу" – не мой идеал актрисы...

В тот день они решили сходить в Брукфилдский зоопарк. Во время одевания Реган спросил у Китти, не видела ли она Пата и Конни.

– Я встречаюсь с ними раз-два в год, когда бываю в Нью-Йорке, – ответила она. – Похоже, они очень счастливы, и Пат прекрасно продвигается по службе.

После ее ответа Реган долго молчал, поскольку толком не знал, как ему реагировать на имя Пата, но чувствовал, что лучше всего вообще не вспоминать ту неприятную для него ночь.

Он сделал в блокноте пометку, чтобы попросить завтра о перемещении в Нью-Йорк.

Когда Пат стал сержантом, он попросил, чтобы его перевели в Семнадцатый участок. Его уже не интересовали мелкие полицейские взятки. Теперь он занимался более серьезными делами, и куча денег в его сейфе росла с каждым годом.

Конечно, ему приходилось время от времени тратиться. Когда он выходил поразвлекаться, то посещал уже не соседние бары в Вилледже и на Малбери-стрит, а ходил в "Копу", или "Везувий", к Джилли или в "Ла Скалу". Иногда ему надо было появляться в таких местах отдыха, как Голд-Ки или Лейк-Клуб.

Деньги уходили, но и приходили тоже. Во многих случаях Пат вел себя как "денежный мешок". Он тратил деньги, покупая коллекции, а также "швырял" деньгами, устраивая дела Семьи, часто такие, которые не имели отношения к Департаменту полиции.