То, что увидел монах, осмотрев осколки своего противника, объяснило и то, почему он стал таким большим, и то, почему их стало так мало: слияние. Тело, которое только что монах попытался обездвижить, состояло не из одного, а из четырех разных тел, и, следовательно, сердцевина была не одна – их было тоже четыре: в голове, в груди, в запястье левой руки и в левой ноге. И пока обезглавленная нежить нового поколения пыталась встать, Стижиан нанес удары сначала в кисть, потом в грудь, а затем с размаху добил ногу.

Монах убрал посох за спину, с невероятным усилием закатал по локоть плотную кожу рукавов плаща и, оставляя мелкие метки с вкраплениями сияния на разных стенах, старался найти пропавшего мага по его линии жизни, по следу духа или по каким-то иным признакам. Что бы там маги из себя не строили, и какими бы бестолочами не считал их Стижиан, они всё же умны, так что Луожи должен был догадаться оставлять за собой следы. Треклятые стены, выросшие из пола за минувшие пять лет, не пропускали тонкие силовые волны, ослепляя и монаха, и мага, если он был здесь, и если он был жив, так что пришлось ходить кругами в поисках каких-либо признаков недавнего присутствия.

Ориентируясь на свои пометки (а это были просто прикосновения с легким выплеском силы), Стижиан оббежал несколько раз третий уровень подземелья, но не смог найти ни мага, ни его следов. Завершив очередной круг, попутно стряхивая с себя костную пыль, монах остановился у дверей на четвертый уровень, куда подойти на расстояние меньше пяти метров было проблемой.

Сравнить ощущение, которые ты чувствуешь стоя у двери на четвертый уровень, можно только с ванной, где вода содержит очень много соли, и когда пытаешься залезть в эту ванну целиком – тебя выталкивает, так вот здесь было то же самое. Пытаться подойти к двери сравни ходьбе по дну реки против течения. Сходство ощущений было бы невероятно верным, как если бы в тот раз, когда Стижиана уже почти уговорил себя пойти против течения реки и спасти тонущую девочку, мимо не проезжал маг воды.

– Люблю магов воды. – Прошептал Стижиан, вспомнив того старца, что спас девчонку, и Амельеру, которая, наверное, волнуется где-то там наверху.

Один за другим, мелкими шажками, монах приближался к двери. Чем ближе его вытянутая рука оказывалась к черному камню перехода, тем сильнее ему казалось, что этот поток негатива может поглотить не один густонаселенный город. И как только стены склепа выдерживают такое? В истории говорится о запечатывании склепа, но не говорится кем, и чем пожертвовали те гении, чтобы сдерживать эту буйствующую стихию. Не обладай Стижиан способностью вырабатывать огромные объемы сияния, его сосуд бы уже окрасился, и монах уже превратился бы в нежить.

Он тянулся все дальше и дальше, и когда кончик среднего пальца смог коснуться поверхности черной двери Стижиан обнаружил, что стоит на стене. Снова шутки с телепортацией под потолок? Это он понял потому, что рядом (там, где должен быть пол) лежит (или все-таки висит?) картина с обнаженной девицей и пара светильников, незамедлительно сменившими свой окрас с желтого на зелёный, стоило монаху здесь появиться. А внизу (где только что была дверь) стоял стол, заваленный свитками и старыми толстыми книгами. Стол стоял у огромного витража из черных, красных и сиреневых стёклышек, сливающихся в огромную розу. Напротив неё горел камин, чьи алые языки постепенно переходили в кристальный изумрудный цвет, а между ним и столом расстилалась слишком большая (для натуральной) шкура белого медведя.

И все это Стижиан заметил за одно мгновение, прежде чем рухнуть вниз.

– Я надеюсь, вы не ушиблись, господин монах? – Раздался тонкий голос мальчишки, которому с виду было лет десять. – Гости в нашем доме – редкость, и посему хозяин часто меняет угол своего кабинета. – Мальчик, стоящий у единственной в комнате двери, что с лева от камина, улыбнулся. – Я думаю, хозяин будет раз вас видеть. Стол накрыт, наложницы уже созваны, вы чудесно проведете время!

– Погоди-погоди, малыш, – Стижиан поправил ремень, бляха съехала куда-то вбок, и ещё раз оглянулся. Он хотел было расспросить ребенка, который скорее всего был маревом, эхом прошлого или попросту очередной нежитью, что это за место и что за хозяин. Негатива здесь было столько, что монах не мог понять.  Но Стижиан помотал головой из стороны в сторону и, натужно отталкивая от себя бесконечный поток, таки вспомнил, зачем он в обще сюда шёл. – Сюда не попадал молодой мужчина? Примерно моего возраста, чуть выше ростом, с белым плащом?

– Господин Луожи в почивальне, он утомлен, и, боюсь, ему отсюда уже не выбраться, а у вас, господин, шанс есть, пусть и маленький. – Невозмутимо сказал мальчик, протягивая монаху руку, но тут же опустил, прочитав в черных глазах Стижиана готовность развеять его в пепел. – Господин монах, ваши волосы белеют, времени не так много, прошу, пойдёмте со мной.

"Белеют?!" – подумал монах, проведя рукой по волосам и выдернув пару: действительно, на пол сантиметра от корней волосы стали белыми, а это значило, что что-то здесь выкачивало силу из монаха. Если это что-то выкачает всю, Стижиан либо умрет, либо перестанет зваться монахом, лишившись всей силы… и тоже умрёт, неспособный защитить за себя.

– Верно мыслите, господин, пойдёмте. – Мальчик развернулся и открыл дверь, монах пошел за ним.

Ребенок провел Стижиана по тёмному узкому коридору, и вышли они сквозь книжную полку. Они шли дальше, и когда преодолели ещё несколько коридоров и с десяток поворотов, Стижиан начал слышать музыку, чувствовать аппетитный запах и уже вскоре мальчик вывел его в зал, где не было ни музыкантов, ни наложниц, ни яств, не было освещения, были лишь руины некогда красивого зала, от которого остались лишь некоторые формы и голый серый камень. Где-то за спиной Стижиан чувствовал водопад сил: значит, там был выход.

В центре комнаты лежал без сознаний Луожи: его волосы полностью окрасились белым, а над ним стояло ещё одно существо, чей силуэт мог бы напомнить человеческий только тому, чье воображение заслуживает похвал.

             Существо не было высоким, в основном потому, что сгибало спину кривой дугой и там уже давно образовался горб, прикрытый синими тряпками. Кожи как таковой на теле не было, вместо неё по телу передвигались сотни или тысячи маленьких черных и зеленоватых змеек, покрывающих каждую клеточку тела. Змеи свисали с волос, передвигались вдоль и поперек головы и тела, образуя живой мерзкий рой. Существо смотрело на обездвиженного мага и шептало что-то, хотя это могло быть просто шипение змей. Стижиан уточнять не стал, а просто взял в обе руки посох и с разбегу ударил им не успевшего среагировать противника.

Стижиан знал, что его удар бесполезен против нечисти, поскольку это существо уже не было неупокоенным, это был демон – могущественный полноценный демон, со своими сюрпризами и уловками. Монахи бессильны против демонов, истребление их рода всегда было работой магов, и всё, что монах сейчас мог сделать – это попытаться отвлечь его внимание, чтобы забрать Луожи и удрать отсюда.

Стижиан был уверен в том, что ответ на его выпад последует незамедлительно, но древний посох Наахт решил иначе, разрубив неполноценное тело демона пополам, обращая змеек, бывших защитой для хрупкой оболочки, в прах и пепел, горсткой свалившийся на землю и похоронивший под собой некий металлический звон. Теперь монах знал, что это оружие обладает едва ли не интеллектом и способно само определять класс противника, раз удар, в который Стижиан вкладывал сияние, смог разрубить демона.

Стижиан ногой раскидал пыль и увидел большой, размером с его ладонь, серебряный четырехгранный крест. Монах долго думать не стал и поднял его, хотя подумать-то стоило бы: любой здешний артефакт мог обладать непредсказуемыми свойствами и убить при прикосновении. Но Стижиану повезло, и едва оказавшись в руках нового хозяина, от одного из концов креста поплелись две тонкие серебряные нити, в два круга обвившие запястье Стижиана, тем самым дав ему понять, что крест принадлежит теперь ему.