– Ладно. – Нахмурил он брови, поднимая на руки несчастного ветренника: тот делал редкие и слабые вдохи, но все же делал, сердце билось. Монах успел.
Луожи был без сознания ещё больше суток: пока Стижиан на своем горбе вытаскивал умника из склепа, потом пока восемь его сокурсников бегали и прыгали вокруг него, делая вид, что волнуются, а затем пока вся эта свита, в том числе и два монаха, ехали поездом в Монтэру. И когда Актомири, монастырский целитель, увидел белые волосы мага, он сказал, что уже не является таковым, что демон высосал из него всё то, что позволяло ему так себя называть, и что теперь это просто человек.
В вечер, когда Луожи наконец открыл глаза, Актомири, по просьбе Стижиана, зачитал бывшему магу длинную лекцию, в ходе которой тот узнал кто он есть, что о нем тут думают, точнее, что о нём думает именно Стижиан, что несчастный должен сделать со своей любознательностью и что, плачь ты хоть днями напролет, сила не вернется. Наверняка мастер-целитель говорил это куда более мягко и старался утешить мага, на какой-то миг, тот даже понадеялся, что есть ещё надежда на возрождение связи его с духом, но тогда пришла мастер Млинес и объяснила, что это не так.
У любого в этом мире существа есть та или иная сила, конечно, далеко не все даже высококвалифицированные маги могут прочесть тусклый ореол каждого живого создания, но всё же он есть. Существуют такие создания, чей ореол столь яркий, что его тоже не видно – у читающего не хватает сил, чтобы его узреть. Две крайности с одним вытекающим. Но сосуд, источающий видное магам свечение, есть у любого живого существа, и по сути, силён не только тот, кто умеет плести более сложные заклятья или побратался со своей стихией, нет, важен также и резерв.
Некий сосуд (образно принято считать, что этим сосудом является душа) наполненный энергией, которую маг преобразует в силу для контроля своей стихии. При рождении сосуда достаточно большого объема, есть шанс того, что к сосуду примкнёт свободный дух одной из четырёх стихий, и тогда носитель этого духа становится магом. Что до монахов – монахи не носят в своих сосудах духов. Душа монаха – чистый сосуд, и подобно душе любого человека (и только человека), она вырабатывает сияние. Монахов учат работе с пустой душой и поддержанию своего сосуда в чистоте для выработки наибольшего объема сияния.
Теорий, связанных с этими резервами и сосудами, построено великое множество. Каждый маг-мыслитель, в основном это те, кому не удалось обуздать своего духа, придумывал свои теории и их интерпретации. Среди них была одна, которую сначала назвали абсурдной и нелепой, но она имела разумные закономерности и давала верные показания, и в итоге ученые были вынуждены её принять – теория о том, что резерв мага, он же – максимальный объем его сосуда, связан с длиной его волос, и что чем больше резерв, тем длиннее волосы. Конечно, их можно было стричь и делать с ними всё что угодно, но дальше определённой длины волосы носителей не росли. Поэтому большая часть монахов и магов не стриглись, демонстрируя знатокам этой теории свою силу и потенциальные возможности. Эта теория подтверждалась и тем фактом, что когда маг (или монах, или любое иное существо) находились на пределе энергий сосуда, то его волосы окрашивались белым, не седым, не серебряным, а белым, молочным, и если потерять весь цвет, то есть шанс того что духу станет нечем дышать внутри сосуда и он освободится, потеряв статус мага. Что и случилось с Луожи.
Вспоминая эту теорию, Стижиан задавался вопросом – как её вообще одобрили? Он не верил в такую ерунду и никакой статистикой и подтверждениями убедить его не удавалось. Хотя Стижиан не единожды доводил себя до белизны тогда практически терял контроль над сиянием.
В тот вечер, когда Луожи открыл глаза, он снова сомкнул их, впился руками в одеяло, подождал пока тактичный Актомири выйдет из комнаты, и заплакал, лишившись того единственного, что он так любил – магии, и самым горьким для него было то, что он понимал – винить ему некого. Его предупреждали об опасностях, но он всё же сунулся куда не следовало.
И в тот же вечер монтэрский монастырь принимал гостей: накрыли столы (которые от обычных, где монахи принимают пищу, отличались лишь тем, что кое-где поставили вазы с цветами), достали вино, треклятый виноград, заказали великое множество булочек, плюшек и тортов, которые любил кто-то из мастеров и точно любили маги, а монахам всё казалось вкусным. Помимо этого, в тот день на кухне готовили не юные послушники, на которых вечно вешают всю работу, а старшие, умевшие готовить не хуже шеф-поваров.
Вечером, когда уже стемнело, Амельера ходила по широким коридорам монастыря и среди всех его обитателей искала одного человека. Её приятно удивило, что монтэрские ученики, в отличие от учеников пятой школы инквизиции, где ледовичке так же удалось побывать, дебоширить и пьянствовать не стали: они не больше часа шумели в столовой, опробовали все вина и торты, что стояли на столах, и разбрелись каждый по своим делам.
Маги не были довольны: измученные тренировками со Стижианом и восхищенные его поступком и способностями, они всё пытались выведать у обитателей монастыря что-нибудь о уже известном на всю Орану монахе, но к своему неудовольствию, никто не мог рассказать им ничего интересного, лишь уже известное: он силён, он зазнаётся, слова никому не даёт сказать, любимчик мастеров и прогульщик общих занятий.
– Мастер Тео! – Крикнула ему вслед уже порядком уставшая Амельера, когда тот одной ногой ступил на лестницу, ведущую в подземелье. – Добрый вечер! Я ищу…
– Стижиана? – Тео понял о чем она и чего хочет, и ему это не нравилось.
– Да! Я весь вечер пытаюсь его найти, он, наверное, устал и ему нужен отдых, но…
– Видите ли, митта Арьеннет, Стижиана не очень-то здесь любят. – Развел руками мастер, наблюдая за тем, как улыбка, мгновение назад сиявшая на лице мага, меркнет в непонимании. – И поэтому он старается и не появляться в монастыре в свободное время. Хотя его частое отсутствие это скорее причина, нежели следствие…
– Так где я могу его найти?
– Скорее всего, он… А зачем вам? – Тео нахмурил брови и наклонился чуть вперед, хотя знал ответ и видел желание в глазах девушки.
– Мы же завтра уезжаем рано утром, – моментально придумала Амельера, – и мне бы хотелось попрощаться. – Но эти слова явно не убедили мудрого мастера, но он, вспоминая годы своей юности, попросту не имел права вмешиваться во взаимоотношения его сына и этой девушки.
– Если выйдите из этой двери, – Тео махнул рукой направо, – то попадете на улицу. Вам надо идти вперед, мимо фонтана, через сад, и там вы увидите огромное дерево с очень пышной кроной. Я уверен, что Стижиан там.
– Спасибо! – Амельера поклонилась мастеру, несколько прядей её волос переползли через плечи и свалились вперёд. Магичка радостно улыбнулась и тут же выскочила наружу.
Стижиан чувствовал себя странно. Он лежал на самой толстой ветке любимого дерева, облокотившись о ствол, и думал. Раньше монаху никогда не доводилось сражаться с демонами, способными выкачивать силу из сосуда, да и с самими демонами он сталкивался редко, и, тем более, никогда их не убивал. Клятва "не убий" распространялась на все живые существа, в том числе и на демонов, их классифицируют как живых, поскольку у демонов есть сосуды. Поэтому с ними Стижиан поступал так же, как с виновными в чем-либо людьми – ловил и отдавал местным властям, но чаще – дожидался приезда магов. Они-то умеют разбираться с демонами. Наверное, поэтому их так не любят в народе: демоны умеют прятаться за самыми различными лицами, а не все люди способны понять это. После потрясений и трагедий, уже в воспоминаниях, человек может понять, что так было нужно, но когда маг потоком пламени испепеляет молодую беременную женщину, захваченную демонической тварью и готовую породить на свет нечто ещё более отвратительное, чем она, человек источает ненависть к магу. Нередко, эта массовая ненависть порождает облака негатива и подкармливает демона, доставляя магам дополнительные трудности.
