Через три круга вратари сменились: Алик Литвин пошел отдыхать, зашел длинный Гвоздя, который в тринадцать лет уже имел метр девяносто, не единожды рукой добрасывал мяч до центра поля и обещался расти дальше. Литвин сел было позади ворот на мяч отдохнуть, но Николаша заорал: «Слезь нахер, яйцо будет! Иди, лови!» — и хмурый Алик пошел чуть дальше, чтобы подбирать улетающие мячи и возвращать их бьющим.

До первого урока вообще понты оставались, гражданские школьники вовсю уже топали к школе, но Николаша все никак не угомонялся: «Бьем в полмяча, крутим в дальний» [14]. Хитрый Гвоздь тут же начал перемещаться в дальний от бьющего угол и, конечно, стал ловить все, что летело в створ. «Дасаев», — буркнул Николаша, и тогда Пистон неожиданно стрельнул снова в правый нижний, поймав дылду на противоходе. «Получай, деревня, трактор», — не удержался Пистон, чтоб не притравить, и тут уже Николаша сорвался на нем за все прожитое: «Ты какого хуя в ближний хуярыш, долбоеб, блядь? Сказано було, у дальний, нахуй, в полмяча!» А потом добавил еще: «Шо старший, шо этот, оба, блядь, хитрожопые, сука!»

Когда Николаша кивал на Веталя, шо, вот, брат твой хоть соображал, то это не так обидно было — хоть кто-то из семьи удался, а вот если они оба, по Николашиной логике, были тупари, то тут Пистон бесился.

Снова дошла очередь, довольный Гвоздевский, предвкушая легкий куш, дернулся вправо, а Пистон снова исполнил в ближний, назло всем собравшимся и отсутствующим. Мяч только летел, а Николаша уже орал в полный голос, шо кому было, блядь, сказано. А потом мячик насадился на отогнутый штырек, которым должна была держаться несуществующая сетка, и стало совсем плохо.

Гвоздь сгреб сдувшийся мяч своей огромной пятерней, а Николаша скомандовал классу собираться на первый урок. Всем, кроме Пистона. «Иди, сука, чини нахуй, шоб к вечерней мяч был целый, чуешь?» А потом добавил, падло злопамятное: «Или свой неси, баранаускас [15], ба-ляя-дь». Пистон молча забрал у довольного Гвозди распоротый мячик, сдернул с бруса куртку и почапал к забору, стараясь дотянуть с запуском слез до дороги. Помнит, гнида, все он помнит…

В том-то все и дело, что у Пистона был свой личный мяч, настоящий «Адидас Танго», каким на чемпионате мира играли, чистая кожа и все дела… И ни-у-кого-шеньки такого быть не могло, откуда в жопе изумруды? Родыки дважды дарили ему советские обычные, один с черными пятнами, один прям с красными, так Пистон с ними спал по две недели, прежде чем во двор вынести, а тут реальный «Адидас», который пах настоящей кожей!

Скоро полгода, как Пистон катал его по коридору, стараясь с двух ног заслать стулу «между» [16]по десять раз кряду, а на ночь клал его себе в кровать, целовал его и нюхал. И чтобы вынести его сейчас, когда грязь еще окончательно не сошла? Нетушки, Николаич, тут ты хоть обосрись, а нету твоей власти!

…В декабре был зальный турнир, де-то в центре, в каком-то институте. Играли по пять плюс вратарь, так Пистон ухитрился даже с банки отдать с пяток плюс положить четыре (ПП) [17], один особенно фирменный, с груди, с двойничка, с центра поля да от перекладины. Короче, неожиданно дали ему лучшего игрока турнира, в придачу к грамоте с медалью за командную победу по его году.

Приз — мяч «Адидас» — вручал знаменитый вратарь Сивуха [18], от которого пахло приятным одеколоном и самое место которому, по пистоновому убеждению, причем даже до личной встречи, было во второй сборной Союза, а там и до первой не так далеко, если Ринат [19]сломается, не вечный же он.

Николаша тогда потрепал по башке, но так, шоб без расслабона. Это было очень приятно, и можно было строить мечтательные планы о переводе в центр, под нападающими, там, где играл любимый Завар [20]. Раньше туда путь был заказан, «девяткой» [21]наигрывался тренеров сынок, Сережа, а Пистон обычно пылил слева, на краешку, но после такого приза ведь можно было и попробовать. Тогда он был абсолютно счастлив, еще б батя с братаном это видели, но сварщики — это такая важная работа, что не отпустят на соревнования сына, а Веталь, он понятно где.

Зато Пистон взял с собой мяч, когда после Нового Года поехали к нему на свиданку полдневную в Вакуленцы, на зону строгого режима. Матушка тогда разоделась первый раз в дубленку и как раз в электричке разругалась с Катькой по-смертельному. В свидальном домике они, правда, угомонились, а Виталик заценил мячик, набил на коленках раз тридцать, не опуская на ноги, и хвалил сильно младшенького. А когда расставались, Пистон даже решил оставить мяч ему, но Веталь отказался, сказав, шо у него на киче тоже есть мячик, пусть и советский, но не сильно разбитый, и его даже пускают каждый день побуцкать на баскетбольную площадку после завтрака.

Пистон еще обрадовался, что брат на хорошем счету у начальников. Катя хныкала, но Веталь ее успокоил, сказал, шо лучше уж тут, чем в Афгане, как пацаны. Матушка, конечно, тоже заплакала, когда Виталика забрал вертухай [22], а потом, на выходе из главных ворот, когда увидала, как ВОХРА [23]ломами пробивает мусор в самосвале, так вообще зарыдала громко полными соплями в новую дубленку назло Катьке.

Но Пистон был спокоен за Веталя — кого попало мусора на спортплощадку не запустят. А как только его призовут в сборную или «Динамо» Киев, можно будет попросить Лобановского позвонить главному по зоне, чтобы Веталя досрочно выпустили, потому что у советских спортсменов все родственники должны быть на свободе, в этом как раз сомнений не было.

«Шо ж ты мени мишаешь, скаженый», — заорала бабка с двумя авоськами, в каждой из которых значилось по трехлитровой банке с молоком, и вырвала, паскудница, из таких приятных воспоминаний. Старая, видать, перевозбудилась от собственного счастья — надыбать молока, когда в магазинах полный голяк, по нынешним временам это шо-то типа победы в специальном старушечьем спортлото. Можно было б прочитать ситуацию и, сыграв на опережение, отскочить чуть назад, шоб она успела на троллейбус, но Пистон замечтался как раз на ее траектории, так что «четвертый» уже ушел и бабку предстояло слушать до следующего.

Она расставила авоськи по остановке и заняла круговую оборону, но о помехе не забыла, роняя одно за одним обидные прилагательные: «шлемазый», «скаженый», «пионер никудышний». Вообще-то вне школы Пистон галстук не носил, не любил он это дело. Такое практикуют только заучки, которым мамы покупают специальные бордовые шелковые галстуки, чтоб они потом стали комсомольцами и поступили в институт.

Но ничего, позже подравняемся. По жизненному плану Пистон должен был выйти в мастера, получить квартиру, вне очереди купить машину и сразу ее продать. Надо только тренироваться изо всех сил, и тогда будешь пахнуть не самогоном, а одеколоном, будешь носить настоящий «Адидас» каждый день и летать на самолетах туда, куда никаким комсомольцам нельзя.

Переключившись на эту светлую идею, Пистон позабыл о вредной бабке и собрался было высчитать процентные шансы на профессиональную карьеру в высшей лиге (посчитать каждый год по всем ДЮСШ области да прикинуть, что выйдет в люди один пацан на город), как к киоску «Спортлото» размашистой походкой подлетела тетка с высокой белой прической, в полушубке без рукавов. Солнце уже долбит, как не в себя, а эта еще в мехах. Мебельная или с овощебазы, Беня Бенционовна таких безошибочно называла «дамами». Вот щас она купит много билетов, фартовые и останутся, самое оно.