— Не знаю.

— Это что еще за шуточки?

— Никакие не шуточки, с вами бы кто так пошутил! Я не знаю своей фамилии, а имя знаю только потому, что так назвала меня Наташа.

Я была на грани истерики, и Пестов это понял, он вылил в рюмку последние несколько капель коньяку и пододвинул рюмку ко мне, я отодвинула.

— Выпей, здесь всего чуть-чуть, не опьянеешь, но зато успокоишься.

— Я и так успокоюсь, посижу немного и успокоюсь, а спиртное я плохо переношу — это то немногое, что я о себе знаю.

Мы помолчали какое-то время, потом он осторожно спросил:

— Насколько я понимаю, это последствия твоей травмы головы, которую ты получила в автокатастрофе?

Был большой соблазн сказать «да» и закончить на этом наш разговор-допрос, но не сегодня, так завтра или послезавтра опять вылезет какая-нибудь несуразица, и кроме того, я устала лгать, устала прятаться от реальной жизни, не хочу больше быть улиткой!

— Нет, это не последствия травмы, да и не было никакой автокатастрофы, а что было, я не знаю. О катастрофе мне Наташа сказала, но ее обманули, это неправда.

— Если ты думаешь, что я хоть что-то понял, то ошибаешься, нельзя ли немного яснее?

— Попробую. Я расскажу это так, как мне открывалось самой. Моя нынешняя история началась 23 июня утром на верхней полке в вагоне поезда. Я проснулась, обнаружила, что еду куда-то в поезде, куда — не знаю, кто я — не помню, вообще ничего о себе не помню. Алексей Степанович, я вижу вашу недоверчивую усмешку, а как вы думаете, почему я молчала, не говорила правды, лгала? Да вот именно потому, что представляла себе чью-нибудь усмешку в ответ на мои слова. Вы думаете, я не представляю, насколько идиотской воспринимается эта ситуация?

— Продолжай, я слушаю. Проснулась ты в поезде, обнаружила, что ничего не помнишь, что дальше?

— Я посмотрела, что у меня есть при себе. Оказалось, только то, что на мне, и маленькая сумка со всякой мелочью, немного денег и никаких документов. Что я почувствовала, говорить не буду. Стали просыпаться попутчики, проводница объявила, что скоро Москва, — так я узнала, куда еду. Я никого не спрашивала ни о чем, боялась, что за ненормальную примут. Среди попутчиков оказалась словоохотливая тетка, она стала спрашивать, как я себя чувствую. Из ее слов я поняла, что накануне в поезд меня в невменяемом состоянии посадил какой-то сильно обросший молодой человек. Тетка все допытывалась, кто он мне?

— И что ты ей ответила?

— Ничего. Она говорила за семерых, ей ничего не надо было отвечать. А потом мы приехали в Москву, я вышла из вагона и увидела на табличке, что поезд прибыл из Архангельска. Я даже подумала купить билет и вернуться обратно, но от одной мысли, что я вернусь в Архангельск, меня охватил ужас. Потом я, как в полусне, несколько часов бродила по городу, шарахалась от встречных милиционеров, пока не набрела на это кафе. Дальше вы знаете.

— Но как ты попала в эту квартиру, если Аську сразу убили? Или все-таки не сразу и ты успела с ней познакомиться?

— Нет, убили ее сразу. Когда убийцы уходили, на них выскочил охранник, они его застрелили, это я говорила, но забыла сказать, что один из убийц разозлился и начал стрелять куда попало. Вот в меня и попало. Я упала и потеряла сознание, очнулась, когда в кафе уже были милиция и врачи. Оказалось, что в меня просто попала щепка, отскочившая от стены, вот сюда, в шею. Меня поднял милиционер, собрал валявшиеся вещи и подал сумку и черный пакет, я машинально их взяла. Когда ушла из кафе, обнаружила, что держу в руках чей-то пакет, и поняла, что мне его дали по ошибке, просто потому, что он валялся рядом со мной. Надо было бы вернуться и отдать его, но я очень боялась.

— Чего? Чего же ты боялась, если не была ни в чем виновата?

— Ну как же вы не понимаете?! Да ведь я никто! Я даже не знала, как меня зовут, у меня не было никаких документов. А если бы меня стали расспрашивать? Как же я могла вернуться, меня бы сразу в психушку отправили!

Я вернулась в свои тогдашние ощущения и говорила с отчаянием, в лице Пестова что-то дрогнуло, или мне показалось, но сказал он мягко:

— Но ведь и на улице оставаться без денег и документов нельзя, это же верная гибель.

— Не знаю, что бы я делала, я решила вернуться на вокзал и переночевать там, но жизнь повернула иначе. Я открыла пакет, в нем была женская сумочка. Это была Аськина сумочка, в ней — деньги, документы и два комплекта ключей, от дома и от машины. На ключах от машины была такая штучка, я нажала на нее, и машина недалеко от меня пискнула, откликнулась, я подошла, открыла дверцу и села за руль.

— Ты знала, что умеешь водить машину?

— Нет, не знала. Я действовала инстинктивно, села в машину, а руки и ноги как-то сами стали все делать. Я теперь все понемножку пробую — получится, не получится, умею, не умею, я ведь ничего не знаю. На даче у вас попробовала плавать, оказалось, умею. На работе, когда вы меня взяли на место Милы, мне было очень страшно включать компьютер, но оказалось, что я умею с ним работать, не слишком хорошо, но вполне достаточно для секретарской работы. А сегодня я купила учебник английского языка, оказалось, что язык я знаю, надо только освежить знания.

— Да, я понял, не будем отвлекаться. Ты села в машину и куда поехала?

— К Аське домой, то есть сюда, что вы удивляетесь? Ведь у меня был ее паспорт с пропиской. Когда входила в дом, боялась, что меня остановят, схватят, но обошлось. Потом пришла как-то, дня через два, Марина, ваша дочь, спросила, кто я. Я представилась Аськиной сестрой и ее тезкой, ведь надо было как-то называться, и я решила — она Аська, а я буду Асей. Вот и все, остальное вы знаете.

— Нет, не все! Что тебе сказала Наташа? И почему ты стала искать с ней встречи?

— На банкете она назвала меня Сашкой, удивлялась, что я жива, вы слышали, наверно?

— Слышал, но не придал значения. Что Александру можно сокращать и Сашкой и Аськой, это я и так знал, а ее слова, что ты жива, принял за восклицание экзальтированной женщины, давно не видевшей подругу.

— Тогда я ни о чем ее спрашивать не стала, да и как бы я смогла? Надо было бы признаваться в амнезии, а это выше моих сил. Потом я работала, потом попыталась сбежать, то ли от вас, то ли от себя самой. А толчок к тому, чтобы встретиться с Наташей, дали мне вы, нечаянно конечно. Когда я рассказала вам об убийстве Аськи, вы обронили фразу, что убийцы видели меня и могли запомнить. Глупо, конечно, но я подумала, что меня могут убить в любой момент, а я ничего о себе не знаю. Я позвонила Наташе, хотела спросить, откуда она взяла известие о моей смерти. Даже и спрашивать не понадобилось, она в ахах и охах все сама мне выложила.

И я пересказала Пестову все, что сообщила мне Наташа. Он выслушал меня с напряженным вниманием, задумался. Пока он думал, я вспомнила еще встречу с женщиной на выставке, и решила рассказать о ней. Только про маленького адвоката я рассказывать не хотела: меня смущала тема наследства.

— Значит, эта женщина сначала узнала тебя, потом решила, что обозналась. Интересно. А может, и Наташа обозналась, она натура впечатлительная?

— Вряд ли! Слишком много подробностей она привела.

— Это ничего не доказывает. Если она обозналась, то эти подробности относятся вовсе не к тебе, ты ведь ничего из того, что она говорила, не вспомнила, или вспомнила?

— Нет, я ничего не вспомнила, но имеются два нюанса. И та женщина на выставке, и Наташа назвали меня Сашкой, странное совпадение, вы не находите? Второй нюанс — Наташа говорила о моей давней подруге Юльке, которая сообщила ей о моей смерти. Две ночи мне снится сон, что я маленькая девочка и бегаю с подружкой Юлькой, причем первый раз сон мне приснился до рассказа Наташи. Нет, похоже, я именно та Сашка, которую знает Наташа.

— Похоже что так. Но давай разберем все варианты. О твоей смерти эта неизвестная нам Юлька зачем-то солгала. Зачем — важный вопрос, допускаю даже, что самый важный, но разгадать сейчас мы его не можем, значит, оставим пока. И ты права, солгала она сознательно, а не ошиблась, поскольку заявила, что сама хоронила тебя. Правда, и здесь есть нюанс. Допустим, что хоронили в закрытом гробу, поскольку останки сильно изуродованы, тогда она ошибиться могла, но это слишком уж много допусков без доказательств, пока говорить об этом не будем. Примем за гипотезу, что она солгала. Но почему ты с такой уверенностью говоришь, что о твоем замужестве она солгала тоже, если ничего не помнишь?