Наши гимнасты — Шиянов и Абалаков — демонстрируют приемы акробатики. При наиболее эффективных номерах носильщики ахают от восхищения. Маленький Абдурахман обнаруживает недюжинный темперамент: он пытается тут же повторить трудное сальто, каскады и кульбиты и забавно кувыркается на разостланных спальных мешках.

Праздник закончился волейболом. Этот своеобразный волейбольный матч на высоте Монблана был разыгран, за отсутствием мяча, большим, туго набитым резиновым мешком.

День за днем проходил в ожидании Николая Петровича с радиостанцией. День за днем мы упускали лучшее для восхождения время. Прекрасная солнечная и безветренная погода могла испортиться. Могли наступить туманы, ветры и холода. Кроме того, продовольствие и топливо были на исходе.

19 августа мы устраиваем совещание. Решаем, что на другой день все, кроме Абалакова, Гетье, Гущина, Цака, Каплана и меня, отправятся в подгорный лагерь, где было много продовольствия и топлива. Шиянов и Шибалов должны пройти дальше, к базовому лагерю, и установить связь с Горбуновым.

Двадцатого утром наши товарищи трогаются в путь и вскоре исчезают в морене и сераках.

В лагере становится пусто и тихо. Мы приводим в порядок наше хозяйство, чистим походные кухоньки и кастрюли, варим обед.

После обеда Гущин идет с биноклем на большие скалы рядом с лагерем. Вскоре мы слышим его голос:

— Идут, идут!

На тропинке, вьющейся по склону горы, появляются маленькие фигурки людей и лошадей.

Наши товарищи встретили караван с Николаем Петровичем и Дудиным и вернулись с ним в лагерь.

Задержка объяснялась просто: детали радиостанции, которые ждал Горбунов, не могли быть доставлены из Алтын-Мазара в базовый лагерь из-за высокой воды в Саук-Сае и Сельдаре.

С караваном пришел и повар Елдаш, отставший от нас из-за болезни в Бордобе. Его большие черные навыкате глаза весело сверкают, молодецкие усы лихо закручены. Он вступает в обязанности повара, переводчика и старшего над носильщиками.

Итак, все в сборе. Еще день, два на последние приготовления — и начнется восхождение...

...Лучи утреннего солнца пробивают полу палатки. Я просыпаюсь, вылезаю из спального мешка и выхожу наружу.

Гигантский массив пика Коммунизма сверкает белизной своих фирновых граней. Чернеет скалистое ребро. Завтра наши товарищи уходят на штурм. Завтра маленькая горсточка смельчаков начнет атаку этой неприступной крепости. Восхождение недостаточно подготовлено, борьба будет трудной и опасной.

Она будет трудной и опасной даже для тренированных и находящихся в расцвете сил альпинистов штурмовой группы, больше месяца проживших на высоте 4600 метров, поднимавшихся при обработке ребра до 6000 метров, успевших акклиматизироваться. Тем более трудной будет она для Горбунова, только вчера пришедшего из базового лагеря. В сорок лет не совершают альпинистских подвигов. Николай Петрович может заболеть горной болезнью, выбиться из сил и стать помехой для остальных. Он может сорваться при форсировании ребра и погибнуть.

Я думаю об этом и невольно ищу глазами на черной, почти вертикальной полосе скалистого ребра второй «жандарм», с которого сорвался Николаев. Надо отговорить Горбунова от восхождения.

Лагерь еще спит. Полы соседней палатки распахиваются, и из нее вылезает Николай Петрович. Он присаживается на корточки и списывает показания минимального термометра, укрепленного на камнях. Потом подходит ко мне.

Мы стоим рядом, смотрим на гору.

Я начинаю разговор. Я пускаю в ход все свое красноречие.

Николай Петрович слушает молча. Он колеблется. Видно, что он сам уже не раз думал обо всем этом. Потом говорит, мягко и смущенно улыбаясь:

— Пожалуй, мне все-таки надо идти. Могут встретиться непредвиденные трудности. Без меня могут не «дожать» вершину. А вершина должна быть взята во что бы то ни стало. Это ведь не спортивное восхождение, а научное задание, задание правительства.

Я замолкаю и не спорю. В глубине души я сознаю, что он прав. Быть может, ему не нужно штурмовать вершину. Но в верхнем лагере, откуда начнется последний штурм, ему надо быть.

На следующий день мы наблюдали солнечное затмение. Луна наплывала на солнечный диск. Темнело, но не так, как обычно темнеет к вечеру. Казалось, кто-то зажег в небе недостаточно сильный электрический фонарь. Мир вокруг нас странно потускнел. Бессильные лучи перестали греть. Повеяло холодом.

Горбунов сидел на камнях, поджав под себя ноги, и сквозь две пары дымчатых очков наблюдал за солнечным диском. Каждые две минуты он раскручивал в воздухе термометр-пращ[18] и записывал температуру.

В небольшом отдалении от Николая Петровича полукругом сидели носильщики и с почтением смотрели на него. Он казался им, очевидно, каким-то волшебником. В глубине души, быть может, они подозревали, что именно он и устроил затмение солнца. В своей тюбетейке и очках он и на самом деле был похож на добродушного мага.

Затмение кончилось. Николай Петрович и Гетье уточняют последние подробности плана восхождения, проверяют по списку продовольствие в лагерях «5600» и «5900».

— Детская порция, — недовольно говорит Николай Петрович.

Действительно, продуктов в верхние лагеря успели занести мало.

Долго обсуждаем все детали восхождения. Шесть альпинистов, разбитых на две связки, пойдут на штурм вершины. Первая связка — Абалаков, Гущин, Шиянов. Вторая — Горбунов, Гетье и Цак.

Обе связки действуют в строгом согласовании, по точно разработанному календарному плану.

Два «узких» места было в этом плане: во-первых, носильщики, до сих пор ни разу не поднявшиеся по ребру, должны были форсировать его трижды: 23, 24 и 25-го августа. Если они не сумеют этого сделать, если их снова устрашит крутизна пятого «жандарма», если они заболеют на высоте, — восхождение будет сорвано, так как самописец, палатки и продовольствие не будут занесены наверх. Во-вторых, с уходом шестерых штурмовиков внизу не оставалось ни одной пары альпинистов (а по ребру нельзя было подниматься не связанными), которая в случае нужды могла бы оказать помощь верхней группе.

Однако другого выхода не было. План был напряженным, напряженность эта была неизбежной. Штурмовой группе приходилось при восхождении восполнять пробелы подготовки и разрешать одновременно две задачи — штурм вершины и установку радиостанции.

Совещание окончено. Лагерь преобразуется. Миновали дни ожидания. Начинаются дни штурма.

Альпинисты принимаются за последние приготовления. Мажут жиром башмаки, подгоняют кошки, отбирают вещи, стараясь ничего не забыть и не взять лишнего, пишут письма. Гущин распределяет кладь между носильщиками.

Широкая физиономия Шиянова сияет: он намечался в подготовительную группу и до последней минуты не был уверен, что пойдет на вершину. Сегодняшний день — один из счастливейших в его жизни. Увы, счастье оказалось недолговечным. Уже следующее утро принесло разочарование.

Садимся за ужин. Это последняя трапеза в полном составе. Завтра утром первая связка уходит на штурм.

Начало штурма. — В лагере «5600». — Грандиозная лавина.

Абалаков и Гущин стоят с туго набитыми рюкзаками за спиной, с ледорубами в руках, с веревкой через плечо. Лица у них густо смазаны белой ланолиновой мазью, предохраняющей от ожогов высокогорного солнца.

Их фотографируют. Потом они трогаются в путь вместе с Зекиром, Нишаном и Ураимом Керимом.

Шиянов не идет с ними. За вчерашним ужином попалась банка не совсем свежих консервов. Шиянов сидит в своей палатке бледный и измученный, и доктор пичкает его касторкой. Он выйдет завтра со второй связкой и догонит своих товарищей 25-го на «6400». Пока же он в огорчении заваливается спать.

Маслов, Каплан и я провожаем Абалакова и Гущина. Мы перебираемся через вал морены и входим в сераки. Причудливый мир ледяных башен и пирамид окружает нас. Путь размечен красными язычками маркировочных листков, заложенных в маленькие туры из камней. Без них можно было бы легко заблудиться. Протискиваемся между сераками, прыгаем через ручьи, текущие в голубых ледяных руслах. Кое-где удар ледорубом выкалывает в скользком склоне ступеньку и помогает миновать трудное место.