Единственной «звездой» среди наших олимпийцев оказался борец-средневес Клейн, одержавший семь побед. В течение двух дней перед полуфиналом он провел четыре схватки с сильными противниками-финнами, в полуфинале встретился с чемпионом мира финном Ассекайненом. Схватка, получившая название «исторической», продолжалась 10 часов 15 минут и закончилась победой Клейна. Финал со шведом Иогансеном был назначен на следующее утро, хотя Иогансен перед этим два дня отдыхал. Настоятельная просьба Воейкова отложить финал хотя бы на сутки была отклонена шведскими судьями. Клейн отказался бороться, и ему было присуждено второе место.

Судейство шведов было такое, что представители десяти стран тут же в Стокгольме организовали Международный союз тяжелой атлетики и борьбы и сформировали при нем судейскую коллегию.

Наша футбольная команда выбыла из олимпийского турнира после первой же встречи, проиграв финнам 1:2; в утешительной игре с Германией она потерпела жестокое поражение — 0:16. В отчетах об этих играх отмечалась полнейшая несыгранность, недостаток быстроты и слабая игра вратаря Фаворского. Победителями турнира, как и следовало ожидать, оказались англичане, выигравшие 4:0 у финнов, 7:0 у венгров и у датчан 4:2.

В Стокгольм мне не довелось поехать. После отборочной встречи 13 мая в Петербурге я был включен в олимпийскую команду вместе с петербуржцем Соколовым, с которым я играл против англичан, и назначен капитаном сборной. Во время игры я повредил ногу. На следующий день я пришел в клуб, где сборная проводила тренировку, вызвал в раздевалку московского представителя в олимпийском комитете прибалтийского немца Бертрама, показал ему отекшее колено и сказал, что играть не могу. Бертрам молча кивнул головой. В тот же день вечером мы уезжали из Петербурга. Когда поезд отошел, Бертрам мне сообщил, что постановлением РОК я дисквалифицирован за неявку на тренировку.

— Но ведь я же предупредил вас заранее, вы же видели мое поврежденное колено, — сказал я.

Бертрам с притворным удивлением пожал плечами.

— Я вас вообще не видел сегодня в клубе...

Я мог, конечно, на первой же остановке слезть с поезда, вернуться в Петербург и, представив врачебную справку, попытаться добиться в РОК отмены дисквалификации. Но именно в эти майские дни 1912 года шла сессия государственных экзаменов. Выдержать их я должен был во что бы то ни стало: мне недавно исполнился двадцать один год, я, как еврей, терял право жительства в Москве при отце и должен был покинуть семью и уехать в пресловутую «черту оседлости» — в Польшу или южные губернии Украины.

Университетский диплом давал мне личное право жительства в Москве. Таковы были «прелести» национальной политики в царской России.

«Аспектом» еврейского вопроса была и моя дисквалификация: Бертрам был ярым антисемитом. Он легко нашел общий язык с секретарем Российского олимпийского комитета Дюперроном, чей петербургский футбольный патриотизм был уязвлен тем, что в олимпийскую сборную вошло семь москвичей и только четыре петербуржца. Замена меня петербургским защитником Марковым существенно изменяла это положение. То, что комитет санкционировал дисквалификацию капитана олимпийской сборной, даже не расспросив его о причинах неявки на тренировку, хорошо характеризует существовавшее в то время отношение руководителей футбола к игрокам.

На другой день после возвращения в Москву я входил, прихрамывая, в университетскую аудиторию, где свирепствовал профессор финансового права Озеров. В его двухтомном учебнике, служившем камнем преткновения для многих студентов, основной текст перемежался вставками, напечатанными мелким шрифтом. Из одной такой вставки я узнал, что Екатерина Вторая в таком-то году предполагала ввести налог на соль в размере полпроцента. Я отчеркнул вставку и на полях написал весьма нелестный для Озерова эпитет: заставлять нас зубрить предполагаемые налоги представлялось мне издевательством.

Просматривая еще раз озеровский учебник перед экзаменом, я натолкнулся на свою надпись на полях и вторично прочел вставку.

Билет мне попался легкий и интересный — о покровительственных пошлинах. Убедившись, что я его знаю, Озеров прервал меня.

— А не помните ли вы, господин студент, — спросил он тягучим голосом, — в каком размере предполагала Екатерина Вторая ввести налог на соль?

— В размере полпроцента.

Озеров пробуравил меня взглядом небольших темных глаз и протянул узкую, сухую руку. Я вложил в нее свою зачетную книжку. Когда профессор вернул мне ее, в графе «финансовое право» стояла отметка «в. у.» — весьма удовлетворительно. Это был высший балл. Я всегда считал и считаю до сих пор, что в жизни самые удивительные совпадения случаются гораздо чаще, чем это принято думать.

Через несколько дней после, окончания олимпиады проездом из Стокгольма на родину Москву посетила венгерская олимпийская сборная. 29-го июня она выступала против сборной команды Москвы и 1-го июля против сборной команды России.

В первой встрече беками должны были играть Паркер и я, во второй — Соколов и я. В обоих случаях я был выбран капитаном. Но вместо меня участвовал запасной защитник Римша, а я наблюдал за ходом игры с трибуны. Случилось это следующим образом: за два дня до соревнования я подал в Московскую футбольную лигу заявление, что за сборную команды Москвы играть согласен, а от участия в сборной России отказываюсь. Поступок был опрометчив и нелеп, но слишком глубока была обида за незаслуженную дисквалификацию из олимпийской команды. Быть без всяких оснований дисквалифицированным, не поехать в Стокгольм, не участвовать в боях олимпийского турнира, явилось для меня тяжелым ударом.

Рассмотрев мое заявление, московская футбольная лига дисквалифицировала меня на обе игры. С тех пор моя кандидатура никогда больше не выдвигалась в сборные команды Москвы и России.

Как поступила бы футбольная федерация СССР, если бы капитан сборной Советского Союза, скажем, Нетто или Иванов, подал такое заявление? Его вызвали бы для товарищеской беседы, и вопрос был бы улажен. Но «боссы» старого русского футбола — все эти Фульда, Макферсоны, Мусси — мало считались с игроками.

Итак, в играх против венгров я не участвовал. Их превосходство было подавляющим. Команда действительно была очень сильна: рослые, с мощными ударами защитники, хорошо подыгрывающие нападающие полузащитники, быстрые крайние форварды, отлично комбинирующая центральная тройка, не упускавшая малейшей возможности бить по воротам. Венгры выиграли у сборной Москвы 9:0, у сборной России — 12:0.

Глядя на их игру, приходилось удивляться, как англичане в Стокгольме умудрились забить им 7 «сухих» мячей, да еще вдесятером: одиннадцатый игрок был вначале встречи выбит грубо игравшими венгерскими защитниками.

Впрочем, существует поговорка: всякая команда играет так, как ей позволяет противник. Будь сборные Москвы и России хорошо сыграны, они, несомненно, проиграли бы с меньшим счетом. Минорным венгерским аккордом закончился олимпийский эпизод в истории русского футбола. Начались рабочие будни.

В 1912 году первенство разыгрывалось, как и в 1911 году, по двум группам. В первой участвовало семь команд. К прошлогодним участникам прибавились БКС, отказавшийся наконец от своей «блистательной изоляции», и «Новогиреево», перешедшее из группы «Б», куда в свою очередь «спустился» прошлогодний аутсайдер МКЛ. Во второй группе играло восемь клубов. Клубы класса «А» разыгрывали первенство по трем командам, клубы класса «Б» — по двум.