У лесной реки, осень Здесь у речки лесной, где звенит тишина, Ночью небо становится ближе, И горошины-звёзды на ветви сосна, Точно бусы алмазные, нижет. Млечный купол, сверкая, в тиши вознесён, Только изредка слышно из мрака, Как в далёкой деревне облает свой сон, Заскулит и затихнет собака. Неожиданный плеск – лягушачий прыжок, Вдруг посмотришь на воду, очнувшись, Догорая, костёр затрепещет у ног, Тёмным зверем уютно свернувшись. Так искрится холодная осени вязь, Насекомых народ усыпляя, И опавшие листья слегка серебрясь, Кораблями в реке проплывают. Разное одиночество
Бывает разным одиночество: Бывает – двое – но не пара, Бывает – гений – в муках творчества, Бездомный пёс больной и старый… Безумец шепчет лжепророчества, Без струн оставлена гитара, Детдомовец, что ищет отчество, Пастух в горах один с отарой. Но облака, деревья, птицы, Трава, от дождика сырая, Зерно, что в поле колосится, Про одиночество не знают. И тот, кто отдаёт себя за так, Не знает одиночества, чудак. Остров сокровищ Всё, что мне нужно – заварки немножко, Да на коленях пушистая кошка. Бросил навеки я общество алчных чудовищ, Но в сундучке моём спит ещё карта сокровищ. Знаю поэтому – чёрная мокрая птица — Буря в окошко холодным крылом постучится. И в полумраке все вещи изменят значенья — Тут и начнутся мои приключенья. Бросьте, не надо богатства, не надо величия, Чай закипает, и кошка уютно мурлычет. Открытка Песчинки белого пляжа, Спрятанные в ладони. Песчинка к песчинке ляжет На идеальном склоне, Тоненькой струйкой строя, Времени пирамидки, Что тают в волнах прибоя На полинявшей открытке. От ласки живого моря, От детских воспоминаний, От наших простых историй, Печалей и обещаний Останутся только флаги, Что треплет ветер солёный На пожелтевшей бумаге В глубинах фотоальбома. Реальный случай «В Беляево есть даже кипарисы…» — Строка вертелась в голове помехой, Но поезд до «Беляево» не ехал, А только до «Черемушек» – капризы! Старик лежал на лавочке напротив, Храпел уютно, даже сняв ботинки, А я давил свои позывы к рвоте От этой идиллической картинки. На станции две тётки в униформе Его будили, вереща свистками, И, выкинув ботинок на платформу, Бодрили деда лёгкими пинками. Он вышел и к колонне прислонился, Взглянул на них без злобы и без страха. Чтобы надеть ботинок, наклонился, И о платформу грохнулся с размаху. Так он лежал с улыбкой дохлой крысы, Оставив мне и ненависть, и милость, «В Беляево есть даже кипарисы» — Бессмысленно строка в мозгу крутилась. Сонный рассвет Рассвет, запутавшийся в кронах, Застрял среди ветвей, как будто спит. Серебряный ледок на голых клёнах Рубиновыми брызгами горит. Рассвет, такой медлительный спросонок, Он щурится, и он на всех сердит — Взлохмаченный заспавшийся ребенок, Что ловит сон и в школу не спешит, Уткнувшись носом в мягкую подушку, Слегка порозовевших облаков. Его разбудит вредная старушка. И выпроводит из дому без слов, И он пойдёт, из порванной котомки Роняя снов цветастые обломки. Усилилось земное притяженье Усилилось земное притяженье, И с каждым днем оно чуть-чуть сильней. Мне всё труднее по земле движенье, Нас точно что-то связывает с ней. У этой связи будет продолженье, Меня согнёт дугой теченье дней, И лягу, наконец, в изнеможенье, Став шорохом внутри земли моей. Я погружусь в неё, и буду слушать, Других людей усталые шаги, И будут звуки становиться глуше Во тьме сырой, где не видать ни зги. Но я не умер, я ещё живой, Я просто становлюсь самой землёй. Я сегодня напьюсь Я сегодня напьюсь, да, сегодня напьюсь непременно я, Припасён у меня обжигающий нёбо коньяк, Наплевать, что ко мне равнодушна Вселенная, На закуску найдётся какой-нибудь вкусный пустяк. Я сегодня напьюсь, стану Пушкиным, Гоголем, Стану Наполеоном, в конце-то концов, Приосанюсь, пройдусь, хоть не щёголем – гоголем. Тёплым ветром величья согрею лицо. Пусть карманы пусты, и мечты не сбываются, На мгновенье забуду, что нелюбим. Буду плакать потом, и потом буду каяться Над разрушенным миром моим. |
