– Ваши новые покои, – сказала она.

Внутри окна простирались от пола до потолка, выходя на западные холмы Фив. Я заметила, что Тефер уже нашел себе местечко на балконе, припав к земле, гордый и самоуверенный, словно леопард. Комната буквально дышала роскошью, начиная от выложенного плиткой балкона и заканчивая инкрустациями серебра и слоновой кости, которыми переливались изображения Хатхор на стенах. Я в изумлении оборотилась к Мерит:

– Но это же комната Усрет!

– Она отдала ее вам сегодня утром, пока вы были в эдуббе, – ответила нянька.

Значит, Усрет уже знала о том, что Исет заняла мою комнату, когда разговаривала со мной.

– Но где же она остановится, когда приедет во дворец?

– Она займет комнату для гостей, – ответила Мерит и с любопытством уставилась на меня. – Усрет явно проявляет к вам интерес. – Когда я не ответила, нянька лукаво поинтересовалась: – Не хотите взглянуть на комнату для переодевания?

В большинстве покоев комната для переодевания обычно бывает очень маленькой, в ней едва хватает места для трех или четырех ларцов, да еще, пожалуй, столика с головами из глины, на которые надевают парики, чтобы те не потеряли форму. В моих прежних покоях там с трудом помещалось бронзовое зеркало. Но у Усрет комната для переодевания оказалась почти такой же большой, как и спальня, и в ней была даже устроена душевая из известняка, где вода лилась из серебряных сосудов. Мерит распорядилась поставить мой туалетный столик у окна, выходившего на сады. Я выдвинула ящики, чтобы посмотреть, как устроились мои принадлежности в своем новом доме. Мои гребешки и горшочки с сурьмой, бритвы и щетки оказались на месте. Здесь лежало даже зеркало моей матери в форме анка с гладкой фаянсовой ручкой.

– Если бы верховная жрица не отдала бы мне свои покои, то куда бы я пошла? – спросила я.

– В другие покои в царском дворике, – отозвалась Мерит. – Вы всегда будете находиться в царском дворике, моя госпожа. Потому что вы принцесса.

«Принцесса чужого двора», – с горечью подумала я, когда мягкое тельце потерлось о мою лодыжку.

– Видите? – с деланой беззаботностью сказала Мерит. – Теферу нравится его новый дом.

– А ты расположишься рядом со мною на половине для нянечек? – Я оглянулась и заметила рядом с изножьем кровати деревянную дверь. Для лица царской фамилии это означало, что помощь находится на расстоянии вытянутой руки.

– Разумеется, моя госпожа.

В тот вечер я забралась в постель вместе с Тефером, пока Мерит окидывала критическим взглядом наше новое жилище. Все было на месте. Мои алебастровые горшочки в форме спящих котят выстроились на подоконниках, а пояс с сердоликами, который я надену завтра, был аккуратно разложен вместе с платьем. Прибыли все мои коробки и ларцы, недоставало только алтаря. Но сегодня ночью Исет будет спать под мозаичным изображением Мут, выложить которое распорядилась моя мать.

После ночи, проведенной в покоях Усрет, я проснулась еще до того, как первый луч рассвета пробрался сквозь тростниковые циновки.

– Тефер? – прошептала я. – Тефер?

Но котенок исчез. Скорее всего, он отправился охотиться на мышей или клянчить лакомства на кухнях. Я села на той же самой постели, в которой спала еще ребенком, после чего зажгла масляную лампу, лежавшую подле жаровни. Стоило тихонько дунуть на угли, как слабый дрожащий свет озарил незнакомые стены. Над дверью разместилось изображение матери-богини Хатхор в виде голубой с желтым коровы, между рогов которой поместилось восходящее солнце. Под окнами на сине-белых плитках резвились и прыгали рыбы, чешуйки которых были инкрустированы перламутром. А возле балкона Хатхор представала в виде женщины, на шее которой красовалось менат, ожерелье из бусин с амулетом, защищавшим владельца от дурного глаза. Я подумал о рисунке в моих прежних покоях, на котором была изображена моя мать, и об ее смятении, когда она увидит под собой Исет вместо меня. Я понимала, что рисунок – всего лишь линии, проведенные с помощью охры и чернил, ничуть не похожие на образ в погребальном храме, куда на каждый праздник Уаг возвращается ка. Тем не менее изображение матери присматривало за мной на протяжении более чем тринадцати лет, а теперь на противоположной стороне двора в той самой комнате Исет готовилась к церемонии своего бракосочетания. Я взглянула в угол, где должен был стоять наос моей матери, и гнев застлал мне глаза. А ведь Усрет предупреждала меня. Она говорила, что Исет попытается выжить меня из Фив.

Мои ноги неуверенно нащупывали дорогу в темноте, а лампа впереди освещала комнату для переодевания. Я присела на свой ларец с принадлежностями для макияжа, вытащила ароматическую палочку и потерла ею у себя под мышками. Стянув волосы на затылке, я наклонилась, чтобы взглянуть на себя в зеркало из полированной бронзы. Усрет полагала, что я в состоянии бросить вызов Исет, но разве смогу я когда-либо соперничать с ней красотой? Я всматривалась в собственное изображение, поворачивая голову так и эдак. Да, у меня есть улыбка. Губы мои изгибались наподобие лука для стрельбы, создавая впечатление, что я всегда улыбаюсь. И еще у меня были глаза. Зелень неглубокой воды, насквозь просвеченной солнцем.

– Моя госпожа? – Я услыхала, как Мерит отворила дверь моей спальни, а потом, когда она увидела, что моя кровать пуста, до меня донеслась тяжелая поступь ее шагов, направившихся в комнату для переодевания. – Моя госпожа, почему вы встали так рано?

Я отвернулась от зеркала, ощутив прилив яростной решимости.

– Я хочу, чтобы сегодня ты сделала меня такой же красивой, как Исет.

Мерит отступила на шаг, и на губах ее медленно расцвела слабая улыбка.

– Я хочу, чтобы ты принесла мои самые дорогие сандалии! – пылко вскричала я. – И сбрызнула мои глаза всеми золотыми пылинками, какие только найдутся во дворце.

Теперь Мерит заулыбалась уже во весь рот.

– Непременно, моя госпожа.

– И принеси любимое ожерелье моей матери. То самое, которое стоит сотню дебенов золотом.

Я вновь уселась перед зеркалом и сделала медленный вдох, чтобы успокоиться. Когда Мерит вернулась с драгоценностями моей матери, она поставила на стол и тарелку с финиками.

– Я хочу, чтобы вы поели, а не клевали по зернышку, как цыпленок. – После этого она засуетилась вокруг меня, доставая гребешки и бисер для волос.

– Что случится сегодня? – спросила я.

Мерит присела на табуретку рядом со мной и положила мою ногу себе на колени, чтобы втереть в лодыжку и щиколотку крем.

– Сначала фараон Рамзес отплывет на лодке в Храм Амона, где верховный жрец миропомажет ту скорпионшу на брак. А потом начнется пиршество.

– А Исет? – пожелала узнать я.

– Она станет принцессой Египта и будет проводить все время в Зале для приемов, помогая править фараону Рамзесу. Подумайте обо всех прошениях, которые он должен заверить своей печатью. Визири фараона рассматривают тысячи просьб и заявлений, а те несколько сотен, которые они одобряют, попадают к фараону для окончательного рассмотрения. Ему уже помогают фараон Сети и царица Туя, иначе он не справился бы.

– Получается, теперь Исет станет выносить решения? – Я вспомнила о той ненависти, которую Исет испытывала к учебе. Она предпочитала сплетничать в банях, а не переводить клинопись. – Как ты думаешь, Рамзес назначит ее старшей женой?

– Будем надеяться, что у нашего нового фараона достанет здравомыслия не делать этого.

В еще прохладные утренние часы она закрепила мой парик пчелиным воском и смолой, после чего заменила бусины, разбившиеся во время переноски. Она долго возилась с сурьмой, смешивая ее с пальмовым маслом до тех пор, пока та не стала идеально гладкой, после чего нанесла ее мне на веки самой тонкой кисточкой из всех, которые я когда-либо видела. А когда она развернула меня спиной к себе, чтобы я могла взглянуть на себя в зеркало, я лишь изумленно ахнула. Впервые в жизни я выглядела старше своих тринадцати лет. Лицо мое было слишком маленьким для широких мазков сурьмы, к которым прибегали такие женщины, как Исет и Хенуттави, но тонкие черные линии, которые провела Мерит от внешних уголков моих глаз к вискам, изумительно шли мне. Красно-коричневые бусины, вплетенные ею в мой парик, прекрасно сочетались с большими камнями сердолика, которыми был инкрустирован мой пояс скарабея. А щепотка драгоценной золотой пыли, которую она распылила на влажной сурьме, подчеркивала филигранное изящество моих сандалий.