Здесь поступь Фейлис сделалась осторожнее: дорожка была из одного только металла — листы, балки и поручни украшены геометрическими узорами. Флуоресцентные краски сверкали на растяжках и тросах.
Получалось — в тенях перекликались бесконечные шестиугольники. Плющ и пурпурный вьюнок, ипомеи, изредка кусты смягчали четкие линии.
Моноволокна оплетали огромную клетку, где летали певчие птицы; их голоса раздавались повсюду. Колибри и бабочки — тигровые парусники — порхали живыми самоцветами.
Филигранная арка отмечала границу поросшего травой дворика с цветочными клумбами. Тайно пробравшись из пруда с рыбами, ручеек выпрыгивал фонтаном и, нежно журча, разливался по алюминиевым чашам.
Тут тропа разделялась на несколько ответвлений. Фейлис выбрала шедшую между рядов бонсаи тропинку мимо статуи хозяина Зимы — персонажа из легенды юрского края, изваяние светилось изнутри расцвеченным льдом.
За ним открывался коридор из легкой синтетики, Сумрачный и влажный, заросший пышными грибами. Он привел Фейлис к амариллисам, краски цветов пронзали самые ребра Скайгольма; безвредные, ярко окрашенные змейки нежились под инфракрасными лампами.
Деревянная рампа — простые доски на ней сменились паркетом — спускалась вниз между двумя небольшими деревьями. В кроне апельсина лампочками светились плоды. Домик в ветвях карликового дуба манил к себе детей. Пузыри искусственного гравия скрежетали под ногами на дорожке, между зелеными изгородями она вела к беседке, поросшей вьющимися розами: розовыми, белыми, желтыми, пурпурными, темно-голубыми.
Там ее ожидал Талонс Джовейн Орилак.
Отступив в сторону, без обычного приветствия он взял руки Фейлис в свои, и какое-то время они просто разглядывали друг друга.
Ему было около сорока, и для мужчины из Кланов он был не слишком высок, однако строен и изящен во всех движениях. Типичный для аэрогенов узкий череп и вытянутое лицо дополняли крючковатый нос, золотистые карие глаза, оливковая кожа и черные, чуть тронутые сединой волосы. Еще густая кровь Миди[47] позволяла ему кое-что: немногие могли позволить себе отпустить усы и остроконечную бородку — в стиле принийских иноземцев, обитавших в его поместье. Одет он был просто, но со вкусом; отороченную мехом бархатную куртку дополняли бриджи в обтяжку, опаловая подвеска на груди, украшенный янтарем пояс и невысокие сапоги. В музыкальном его англее слышался заметный акцент Эскуал-Эррии. — Я уже опасался, что ты не сумеешь выбраться, моя дорогая.
— Почему же, я как раз вовремя.
Она указала на наручные часы, считавшиеся у нее едва ли не самым дорогим предметом роскоши; не столько в них было железa и еще более драгоценного марганца — ценился долгий труд искусного мастера.
— В самом деле? — Он пригнулся, взял ее руку, без особой нужды разглядывая часики. Прикосновение его было приятно Фейлис, и она почувствовала себя виноватой, но немедленно вспомнила, что Иерн флиртовал с каждой привлекательной женщиной, попадавшейся ему на глаза. А зачастую не только флиртовал. — Ты права. — Джовейн распрямился. — Просто время так тянулось.
Он улыбнулся. Улыбка была нервной, и слова его звучали словно с граммофонной пластинки, и притом невысокого качества. Было в них нечто надуманное: ему не хватало непринужденности Иерна, однако взгляд его источал предельную честность.
Фейлис подумала: неужели и он не верен своей жене? Они были женаты уже пятнадцать лет, выжило трое детей — для женщины из Клана настоящее достижение, хотя, конечно, в жилах Джовейна текла отчаянная горская кровь. И все же — пусть сам он никогда не жаловался — Фейлис ощущала, что холодок опустился на его отношение к жене, когда Ирмали отказалась вместе с мужем принять геанство.
«И все же, — думала она, — он достоин своей семьи. Его предки, поколение за поколением, противостояли иберьянским налетчикам. Так поступает и он сам сейчас, хотя большая часть Иберьи уже сделалась единой нацией, с которой торгует Домен. Он, летчик, побывавший в сражениях над Итальянским полуостровом, заслужил боевые награды и уважение своих подчиненных, а потом в качестве хранителя замка добился преданности своих пейзанов».
Помимо этого, она мало знала о нем, и в большей части вся информация была получена от знакомых. Они никогда не встречались; разве что он оказывался в тех краях, где была и она, и разговоры его были не о себе, как и письма, которыми они обменивались с постоянно возрастающей скоростью. «Это его удивительный разум привлекает меня и, конечно же, чистая душа, загорающаяся всякий раз, когда он начинает говорить со мною о Гее».
Деловитый голос Джовейна заставил Фейлис вздрогнуть, осознав, что она думает о нем в величественных интонациях хроникера Алайнианской эры:
— Ну что ж. Надеюсь, ты без труда отыскала это место?
— Конечно, — кивнула она. — Тропы запутаны, но дорогу найти легко, невзирая на то что указатели не очень заметны. — Она вдохнула ароматный воздух. — Почему ты позвал меня сюда?
— Отсюда, с этой высоты, — негромко ответил Джовейн, — ты можешь увидеть ни с чем не сравнимый вид на Гею.
За руку он ввел даму в беседку. Розы наполняли ее сумраком и нежным ароматом. За шелестом вентиляций угадывалось гипнотическое жужжание лишенных жала пчел Скайгольма. Рамкой, скорей короной из шипов и цветов, что венчала чело Жезу цветы окружали призматическое окно, под которым внизу раскинулся мир.
Задумчивость Фейлис как рукой сняло. Подобное зрелище всегда останется чудом: вечно плывущие облака, блестящие воды, богатые растительностью равнины, высокогорья… болота, леса, луга, скалы, снег… в тени и в лучах солнца, под звездами и Луной, лишь в непогоду высокая крыша укрывала планету. День выдался ясный: отливая голубизной, белые хлопья плыли над летним ландшафтом, который золотил полдневный свет. Гея дремала.
Очень нескоро из-за спины Джовейн тихо спросил (губы его прикасались к ее волосам):
— Разве не сказочная картина?
— Да, — ответила она тоже негромко.
Он взял ее за плечи.
— Фейлис, я хотел, чтобы ты была рядом со мной, не только чтобы мы вместе увидели все это… чтобы разделить с тобой пережитое чудо.
И на какое-то мгновение воспоминания охватили ее…
Они находились в доме Орилаков в Турневе. После помолвки она покинула Консватуар, но все же не намеревалась возвращаться в Бургойнь до свадьбы, чтобы быть возле Иерна, но дела нередко уводили жениха из города. Джовейн же сидел дома и старался растопить холодок, зародившийся между ними. Он преуспел; красноречивая картина мира в его изложении покорила ее.
Как-то бурной ночью они сидели в гостиной — друг против друга — перед огромным камином. В нем оставались только уголья, гаснувшие по одному, и лишь на каминном выступе мерцали свечи. Все в доме уже легли спать.
Было тепло, слегка пахло дымком, и барабанный стук капель по оконным стеклам делал сумрак в просторной палате еще более таинственным.
— Как было бы здесь холодно, если бы стены не обогревались заложенной внутрь спиралью, — проговорила она.
— Почему же! — возразил он. — Можно было бы просто потеплее одеться…
А вообще люди одеваются слишком тепло, и в итоге атрофируется система терморегуляции, которой при рождении наделяет их Гея.
— А ты бы извлек проволоку из стен, если бы семья позволила?
Он пожал плечами:
— Все зависит от того, на что потребовался бы металл. В конце концов, мы редко пользуемся электричеством не из-за недостатка мощности.
Скайгольм может затопить нас энергией, будь металл для проводников менее дорогим.
— Но я думала… — проговорила она. — Кажется, я слыхала о том, что мы намереваемся ввозить алюминий и различные изделия из него из Северо-западного Союза. Им хватает угля, чтобы производить металл…
— Ах да! — В порыве откровенности Джовейн склонился к ней. — Фейлис, неужели по молодости ты тоже разделяешь этот вульгарный предрассудок?
Неужели и ты считаешь, что геанство враждебно любой технологии?.. Что мы опустили бы на землю даже Скайгольм, если б только могли? Это совершенно не так!
