Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Джоссерек приподнялся и присел на корточки.

— Пусть этот день принесет тебе радость, — приветствовала его Дония на мягком рогавикском наречии. Когда она успела встать? Она взяла его нож и резала им траву.

Он встал и посмотрел вокруг. Из бескрайней синевы лился свет. Солнечное тепло ласкало обнаженный торс, снимало боль, исцеляло ломоту. До самого края этого чистого неба простиралась равнина. Ее покрывала трава в пояс вышиной, неохотно уступающая, если провести по ней рукой. Как море, она играла под солнцем бесчисленными красками, от густо-зеленой вблизи до серебристой на расстоянии. И как море, переливалась под ветром длинными волнами. Полевые цветы плавали в ней, как рыбы; редкие купы бузины и гигантского чертополоха выступали, как островки; далеко на западе рогатое стадо — сотни голов, прикинул Джоссерек — шло величественно, словно стадо китов. Порхали пестрые мотыльки. Вверху было царство пернатых — он мог назвать лишь немногих: жаворонок, полевой дрозд, черный дрозд с красными крылышками, ястреб, а вот клин перелетных гусей. Ветер гудел, гладил кожу, нес запахи зелени, плодородной земли, зверей, зноя.

Людей не видно. Это хорошо. Настороженность преследуемого ослабла в Джоссереке. Если только, конечно…

Дония оставила свою работу и подошла к нему. В ней не осталось и следа от ночной тигрицы-людоедки, которая потом обернулась лисицей, неутомимо запутывающей след. К нему плыла женщина, окутанная воздухом раннего лета, и волосы её, обрамляя улыбку, реяли над её грудью. «Клянусь Дельфином!» грянуло в его чреслах. Но рассудок сомкнул свой кулак: «Она тебя не звала. И у неё твой нож».

Нож она, однако, вернула. Джоссерек машинально сунул его в ножны. Штаны с поясом были единственной одеждой, которая случайно оказалась на нем, когда он играл под палубой в кости с другими кочегарами. Босые ноги, сбитые и израненные, болели. У Доний же ноги, казалось, совсем не пострадали, и вид у неё был не усталый.

— Здоров ли ты? — спросила она.

— Что мне сделается, — буркнул он. Рассудок в нем все ещё боролся с естеством. — А ты?

Ее радость ключом ударила ввысь, словно вырвавшись из-под спуда.

— Эйах, свободна! — Она подпрыгнула, вскинула руки, закружилась, заплясала среди шуршащих стеблей, которые то прятали, то открывали её быстрые ноги и достойные восхищения бедра. — Свободна, как лосось, свободна, как сокол, свободна, как пума, — пела она, — там, где солнце сияет и ветер ревет, и пляшет земля вокруг сердца, полного покоя…

Джоссерек, глядя на нее, забыл обо всем на свете. Но какая-то его часть все же интересовалась, сочинена эта песня кем-нибудь раньше или излилась из её души только теперь. Дония перешла на диалект, который он не совсем понимал, но мог догадываться.

А говорят, рогавики — замкнутый народ!

Через несколько минут Дония вернулась к жизненной прозе и к нему, только дыхание её чуть участилось; Джоссерек отчетливо видел капельки пота на её коже и ощущал, как усилился аромат её тела. Он отвернулся попить из маленького водоема — и чтобы утолить жажду, и чтобы отвлечься. Вода была дождевая, она скопилась во впадине среди серых шероховатых камней грязная, но уж точно чище, чем в любом арваннетском колодце. Дония тем временем выбрала себе камень нужной величины, удобный для броска. И отрывисто распорядилась:

— Пока я буду добывать еду, разведи костер и нарежь ещё травы. Срезай её так, как делала я.

Джоссерек, услышав, что ему приказывает женщина, вознегодовал. Но разум вновь взял верх над чувствами. Она знает эти места, а он — нет.

— Где взять топливо? — спросил он. — Зеленые стебли не годятся. И зачем нужно резать траву?

Она поддала ногой рассыпчатую белую кучку.

— Собирай навоз, вот такой. Немного раскроши отдельно, это будет трут. А трава — нам ведь понадобится одежда и одеяла от солнца, мух и холода. Я умею плести. Нам лучше идти по ночному холодку, а отдыхать, пока жарко, до того как мы добудем себе все необходимое на каком-нибудь подворье. М-м… ещё я, пожалуй, сплету тебе обувь.

Она пошла прочь.

— Погоди, — крикнул он. — Ты забыла нож. И долго ли тебя не будет?

Она весело усмехнулась:

— Если я не убью кого-нибудь камнем ещё до того, как у тебя будут готовы горячие уголья, меня и коршунам бросать не стоит — побрезгуют.

Джоссерек, оставшись один, призадумался. Нож — очень полезная вещь. Зажигалка, оказавшаяся в кармане, тоже пришлась весьма кстати. Камень, который она нашла в этой лишенной камней местности, был обломком бетона должно быть, от древней дороги, проложенной ещё до прихода льдов. В общем, им повезло. Но он подозревал, что Доний не нужно везение, чтобы выжить здесь.

Она, как и обещала, вскоре принесла тушку кролика и в горсти перепелиные яйца.

— Ваш край богат живностью, верно? — заметил он. Ее настроение изменилось вмиг, будто набежала тень от облака. Она тяжело посмотрела на него.

— Да, потому что мы его бережем. И прежде всего следим за своей численностью. И сюда-то войдет имперская сволочь? — злобно выплюнула она. Ну нет!

— Что ж, — рискнул Джоссерек, — какой-никакой союзник у вас есть — это я.

— Вот именно — какой-никакой, — сузила она глаза. — Насколько мы можем доверять любым… цивилизованным людям?

— О, я клянусь тебе — Люди Моря не претендуют на Андалин. Подумай, как мы далеко от вас. Это не имело бы смысла.

Он поневоле перешел на арваннетский — не на старинный язык образованных слоев, а на жаргон торговцев и портового сброда. Дония, однако, поняла его и придирчиво спросила:

— В чем тогда ваш интерес? Какое вам дело до нас?

— Я уже говорил…

— Это слишком слабая причина. Наши встречи на корабле были слишком короткими, чтобы я могла докопаться до истины. Но теперь… Если Люди Моря хотели бы нас изучать, они могли бы прислать сюда человека открыто. Он мог бы сказать, что он — искатель знания… ученый. Ты говорил, что у вас их много, когда мы гуляли по городу. Зачем подвергаться такой опасности, как ты, если бы не что-нибудь другое, спешное?

— Ты проницательна! — с облегчением сказал Джоссерек. Не слишком ли проницательна для варварки, промелькнула скрытая мысль. — Твоя взяла. Особой крайности у нас нет. Но мыслящих людей Океании беспокоит положение с серой.

— Сера? — она свела брови. — А да. Желтое горючее вещество. Мы зовем его згевио.

— Богатейшие в мире залежи, насколько известно, расположены вдоль Дельфиньего залива. Мы получали почти всю нужную нам серу от Арваннета, когда той местностью заправлял он сам. Теперь ею заправляет Империя, а она запретила вывоз. Сера — это порох. Скейрад объявил себя властелином всех бароммских кланов, а император, его внук, мнит себя властелином мира. — Он пожал плечами. — Не думаю, чтобы его потомкам и вправду удалось завоевать весь земной шар. Но ты сама понимаешь, почему Старейшинам и Советникам в Ичинге не нравится, как с недавних пор обернулось дело.

— Да. Это весомо. Мы можем вам довериться. — Дония бросила кролика и сжала плечо Джоссерека, сверкнув зубами в улыбке. — Я рада.

У него застучало в висках, и он чуть было не схватил её в объятия. Но она отпустила его, осторожно сложила на землю яйца и сказала:

— Если ты возьмешься сготовить, я примусь за одежду.

— Я здорово проголодался, — сознался он. И занялись каждый своим делом. Ее пальцы проворно мелькали, сплетая стебли.

— Куда мы направимся теперь? — спросил он. — И для начала, где мы есть?

— К западу от Становой и к северу от Яблочной реки, которая впадает в Становую через день пути пароходом. Я замечала дорогу, пока мы плыли. Ближайшее подворье — Бычья Кровь — в двух днях пешего перехода. Хотя нет я забыла про твои нежные ноги. Может быть, путь займет дня четыре. Обдирай ушастика поосторожнее — он пойдет тебе на обувку. Необработанная шкурка воняет и быстро трескается, но до жилья выдержит. Там возьмем лошадей — и домой, предупредить своих.

— Ведь твой дом далеко, я прав? И ты так хорошо знаешь весь край рогавиков?

24
{"b":"201886","o":1}