Мысли еще путались, мелькали, ускользали, но Вера начала как бы вынимать их по одной, выделяя из хаоса, и пускать скользить по трещине, так что они уже не могли снова вернуться в хаос. Это была очень тяжелая работа, физически тяжелая, точно мысли были сделаны из невероятно тяжелого материала, тяжелее свинца.

«Мне казалось, что город захватили роботы, что роботы привезли меня сюда — в тюрьму…»

«Сейчас мне больше так не кажется, я знаю, что нет никаких роботов, похожих на людей…»

«Виталий Сергеевич один может мне помочь. Он добрый, ему можно верить».

«Виталий Сергеевич сказал, что я заболела».

«Я заболела…»

«Мне казалось, что город захватили роботы, потому что я заболела!»

Удивительный момент — момент восстановления логики! Только что мысли существовали сами по себе, отдельно друг от друга, как вращаются шестеренки, не захватившие одна другую зубцами. И вот произошло сцепление! Шестеренка стала вращать шестеренку! Мысль-причина стала управлять мыслью-следствием!

«Мне казалось, что город захватили роботы, потому что я заболела!»

Колоссальное открытие, равное по масштабам озарениям Архимеда или Ньютона! Обычно мы этой механики не замечаем, логика автоматизировалась и опустилась в подсознание. А Вера чувствовала, ясно чувствовала вращение мыслей-шестеренок, с восторгом чувствовала, как одна властно вращает другую, противопоставляя хаосу порядок! Причина и следствие! На этом все держится, и оказывается, на причине и следствии!

«Мне казалось, что город захватили роботы, потому что я заболела!»

«Меня привезли сюда, потому что я заболела!»

«Меня привезли сюда, потому что я заболела, значит, это больница!»

Логика, всюду логика!

Вера так устала, что должна была передохнуть. Еще неупорядоченные мысли мельтешили как хотели, но она не обращала на них внимания, а уже упорядоченные включенные в цепь причин и следствий, застыли в ожидании новой работы.

Вера отдохнула и принялась снова.

«Мне казалось, что город захватили роботы, потому что я заболела!»

«Я заболела, и меня привезли в больницу».

«Я лежу в больнице, и меня лечат».

«Виталий Сергеевич меня лечит, значит, он врач!»

«Мне больше не кажется, что город захватили роботы, потому что Виталий Сергеевич меня вылечил!»

«Виталий Сергеевич такой молодой и такой умный, потому что меня вылечил».

Как хорошо жить в царстве логики!

Но снова пришлось отдохнуть, а то так устала от тяжелой работы, что и задышала чаще, и почувствовала, как сердце бьется около горла.

Полежала без мыслей, отдышалась. И принялась снова.

«Мне казалось, что город захватили роботы, потому что я заболела. Все логично: причина и следствие».

«Я заболела, потому что мне казалось, что город захватили роботы. Тоже причина и следствие!»

«Так что же сначала? Сначала заболела, или сначала начало казаться?! Где причина, а где следствие?!»

Только что восстановившаяся логика дала перекос. Шестеренки еще не расцепились, но вращались с натугой: каждая хотела быть главной, задавать вращение, а не подчиняться. Неужели снова вернется хаос?

«Я заболела, потому начало казаться. Или наоборот? Начало казаться, и потому заболела. Надо думать, Вера! Надо думать!»

Никогда раньше Вера не обращалась мысленно к себе самой. Но сейчас такое самопонукание помогло сосредоточиться.

«Может от болезни начать казаться? Значит, может! А может начать казаться здоровому? Не может!

Значит, верная мысль первая: мне казалось, что город захватили роботы, потому что я заболела».

Логика была еще раз восстановлена, и была посрамлена хитрая псевдологика, попытавшаяся обманом пролезть в мир восстановившихся здоровых мыслей. Но какого усилия это потребовало! Снова нужно было отдышаться.

В палате было довольно светло: свет из окон от белой ночи, свет из коридора через дверной проем. В проеме, запрокинув голову, дремала дежурная сестра. Как ее зовут, Вера не знала. Сквозь хаос болезни она сумела разобрать имена только двух медсестер — Маргариты Львовны и Екатерины Николаевны. А эта какая-то другая. На других кроватях лежали женщины. Больные, как теперь понимала Вера. Много их. Значит, не с ней одной такое, значит, это довольно частая болезнь, когда начинает неправильно казаться! (Эти мысли — логичные, правильные — текли без усилий, сами собой, так что Вера и не замечала, что может уже логично думать не только вся напрягаясь, преодолевая хаос, но и естественно, непринужденно, автоматически.)

Вдруг закричала женщина в углу у окна. Сестра встрепенулась, вскочила, подбежала к кричащей.

— Что ты? Что ты, милая?

Та кричала и билась в судорогах.

Села на кровати другая больная, заголосила:

— Чего кричишь? Совести нет? Спать мешаешь, хулиганка!

Вбежала еще одна сестра, послышались из угла быстрые реплики:

— Зубы разжать… Под голову…

Женщина продолжала однотонно кричать. Без слов, потому особенно жутко.

В дверном проеме показалась толстая больная, Вера ее видела несколько раз.

— Да уймите эту хулиганку! — визгливо кричала сидящая.

— Сама хулиганка! — ответила толстая. — Эпилептический припадок, не видишь? Большой припадок: тонические и клонические судороги. Я всю медицину знаю, я бы институт два раза кончила, если бы меня Привес не завалил из-за Витьки Александрова.

— Нашлась тут умная! «Припадок, припадок»! Ты тут сумасшедшая, как все!

— А ты потаскуха!

Сестры не могли оставить больную в припадке и только взывали:

— Девочки! Либих, Пугачева, тише! Спать всем мешаете!

— Уснешь в таком бардаке. Лучше покурить дайте.

— Нельзя ночью курить.

— Нельзя курить — дайте спать. Не даете спать — дайте курить. А то разнесу эту блядскую больницу!

Вбежала еще сестра, сразу распорядилась всеми:

— Либих! Ну-ка к себе в палату! Пугачева, будешь кричать, дежурного к тебе вызову, укол назначит! Девочки, как у вас там?

— Ничего, уже проходит.

— Язык не прокусила?

— Нет, кажется.

— Ну слава богу.

Вера закрыла глаза и старалась не шевелиться; только бы на нее никто не обратил внимания! Может быть, и раньше такое бывало, просто она не замечала? Это все больные, им всем кажется! А вдруг им что-нибудь покажется в ней?!

Постепенно все успокоилось. Дежурная сестра вернулась на свое место при входе в палату. Вера теперь смотрела на нее с надеждой: защитит в случае чего.

С разных сторон раздавался храп, одно это наводило тоску; у Веры всегда была отдельная комната, она всегда спала одна, никогда не слышала ничьего храпа. Она и не понимала раньше, как хорошо дома!

Вера открыла глаза, проследила взглядом трещину на потолке — свою путеводную нить — и возобновила логическую работу.

«Мне казалось, что город захватили роботы, потому что я заболела».

«Оттого что я заболела, меня привезли в больницу».

«Виталий Сергеевич стал меня лечить, потому что он врач».

«Теперь мне больше не кажется, что город захватили роботы, потому что Виталий Сергеевич меня вылечил».

«Виталий Сергеевич хороший врач».

«Виталий Сергеевич меня вылечил, и я вернусь домой!»

Стоило столько потрудиться, чтобы прийти, наконец, к такому прекрасному выводу: «Я вернусь домой!». И не мечта, не случайный обрывок мысли, а безупречное звено в логической цепи: «Я заболела меня привезли в больницу Виталий Сергеевич меня вылечил я вернусь домой!». Шестеренки вращались с трудом, как в загустевшем масле, но вращались, зубцы цеплялись за зубцы, логическая машина перегревалась, но работала! Доставлял наслаждение сам процесс мыслительной работы, как всегда нравится новичку снова и снова убеждаться в освоенности нового навыка, нового движения — гимнасту ли, впервые выполнившему фляк, или первокласснику, впервые сложившему буквы в слово. Трудно — и потому особенно приятно!

«Мне казалось, что город захватили роботы, потому что я заболела».

«Я заболела, и потому меня привезли в больницу».