— Что ж, если это тебя порадует… — сказала она. Они сидели и говорили, пока не вернулся Григерий, объявив прибытие Филиппа. Аудата поспешила удалиться, но осталась ждать за тронным залом, наблюдая всю сцену через приоткрытую дверь.

Бардилл стоял перед троном, когда вошел Филипп. Македонец приблизился, преклонил колено перед Бардиллом, взял его руку и поцеловал ее.

— Царь не должен преклоняться перед другим Царем, — проворчал Бардилл.

— Но сын должен чтить своего нового отца, — ответил Филипп, встав во весь рост.

— Хорошо сказано, — согласился иллириец, махнув Григерию, чтобы тот ушел. — Подойди и сядь со мной. Нам нужно многое обговорить.

Парменион добавил листья сильфиума в кипяток, помешал лезвием кинжала. — Что это? — спросил иллирийский слуга, принесший воду.

— Растение из Македонии. Из него делают бодрящий напиток. Спасибо тебе за воду.

Парменион переместился на скамью и стал ждать, пока остудится отвар. Мотак пришел в ярость, когда узнал, что его не берут с собой, и вертелся вокруг, как сварливая старуха. — Ты будешь принимать сильфиум каждый раз перед сном? Не забудешь?

— Конечно не забуду.

— В тот раз в Египте забыл ведь. Три дня не принимал, пока я валялся в лихорадке.

— В тот раз у меня было много других забот. Мы тогда были осаждены неприятелем.

Мотак хмыкнул, всё еще с неубежденным видом. — У тебя достаточно сильфиума на пять дней — в самом крайнем случае на шесть.

— Я буду осторожен, мамочка. Обещаю тебе.

— Ну конечно! Смейся! Мы ведь о твоей жизни говорим, Парменион. Помни об этом.

Парменион забрался с ногами на скамью и расслабился, отпив охлажденного напитка. Как многие южные греки, иллирийцы пили из маленьких блюдцев. Только в Фивах персидские кубки по-настоящему обрели свой второй дом. Он допил сильфиум и откинулся на спинку, чувствуя утомление в мышцах от долгой верховой езды. Царь оставил двести своих телохранителей у горы Бабуна к югу отсюда, пообещав вернуться через пять дней. Их встретил человек по имени Григерий, во главе сотни всадников. Они стремительно проскакали ко дворцу Бардилла, и Парменион еще несколько часов не знал покоя, пока их не разместили в длинном одноэтажном строении. Он не был уставлен статуями, в нем не было садов, не было даже стойла для коней Царя; но выделенные для свиты комнаты были уютны, и к каждому вину был приставлен слуга.

Парменион как раз собирался заснуть, как вдруг услышал стук в свою дверь. — Кто там? — позвал он.

— Григерий, господин. Наш Царь желает видеть тебя.

Парменион встал, протирая глаза ото сна. Он бросил взгляд на нагрудник и шлем, лежавшие на полу рядом с его мечом, затем встал, подошел в двери и открыл ее. Григерий поклонился. Парменион вышел и отправился следом за воином по широкому коридору к покоям Царя. Мужчина шел легкой, хорошо сбалансированной походкой, передвигаясь на цыпочках. Он был атлетом, Парменион ясно видел это — и даже более того, он был воином, каких поискать.

Григерий провел его в комнату ожидания и объявил о его приходе Бардиллу. К удивлению спартанца, Царь был один. Он не поднялся со своего сидеия, когда вошел Парменион, но взмахом руки велел спартанцу поклониться.

— Добро пожаловать в мой дом, Парменион. Большая честь видеть знаменитого полководца здесь в Иллирии.

— Это несравнимо более высокая честь для меня, государь. Редко выпадает получить приглашение на личную аудиенцию столь прославленного владыки.

— Хорошо сказано, спартанец, но давай опустим подобные любезности, — отрезал старик. — Садись подле меня и расскажи, что ты делаешь в Македонии.

Парменион сел рядом с Царем. — Военачальник идет туда, где есть служба для него. Боюсь, что я слишком долго пользовался гостеприимством, оказанным мне в Азии. Царь Филипп был столь добр, что предложил мне временное жалование.

— Временное?

— Я обучу несколько сотен воинов, дабы он смог защитить свою границу с Пайонией. А также подготовлю для него дворцовую гвардию.

Царь улыбнулся, показав сильно потемневшие зубы. — А что насчет Иллирии? Что он думает об этих границах?

Парменион немного поразмыслил. — Ему не нравится нынешнее положение дел — но с другой стороны, тебе бы понравилось? Однако я сказал ему, что здесь он мало что может изменить. На это пойдет немало ресурсов, армия наемников, и даже тогда ему представится ничтожно малый шанс на успех.

— Ты удивительно откровенен, — удивленно отметил Царь.

— Я говорю без малейших секретов, государь. И я чувствую, что было бы… неуместно лгать тебе.

— Пойдешь ко мне на службу?

— Уонечно, государь. Но я дал слово Филиппу, что год буду служить у него и готовить его гвардию. А после? Я буду искать новую должность. Как бы там ни было, мне кажется, что я тебе не нужен. Обычно меня нанимают люди, которые пришли в отчаяние; очень немногим победителям нужны наемные военачальники.

— Это правда, — согласился Бардилл. — Скажи, тебе по душе Филипп?

— Вполне. Он добрый и в какой-то мере благородный человек. В своих странствиях я встретил на своем пути лишь несколько таких людей.

— Так он поэтому не убил сына Пердикки?

— Думаю да, государь. Однако сложно узнать всё, что на уме у Царя.

— И последний вопрос, Парменион: если Филипп соберет армию, ты выступишь против меня?

— Определенно, государь. Я был бы странным военачальником, если бы не сделал этого.

Царь усмехнулся. — Знаешь, я мог бы приказать убить тебя.

— Возможно всё, — согласился Парменион, в упор глядя на старого Царя. — Но я не думаю, что ты это сделаешь.

— Почему?

— Потому что тебе скучно, государь, и даже малая опасность, какую может представлять собой Филипп, интригует тебя.

— Ты проницательный человек. Думаю, мне следует присматривать за тобой. Но сейчас ступай — наслаждайся пребыванием в Иллирии.

Три дня Филиппа развлекали, пока Бардилл устраивал в его честь пиршества, атлетические состязания, танцы и представления Коринфских комедий в театре на окраине города. Македонскому Царю, казалось, нравились эти развлечения, но Пармениону день ото дня становилось всё скучнее. Воин Феопарл казался чем-то растревожен и возбужден, и пару раз Парменион видел его говорящим с усмехающимся Григерием.

Спартанец подошел в Тео, когда толпа покидала театр.

— С тобой всё в порядке? — спросил он.

— Я в порядке, — ответил он и зашагал дальше.

Парменион выкинул проблему из головы, когда подошел Филипп и пожал ему руку. — Хорошая пьеса, не находишь? — спросил Филипп.

— Я не любитель комедий, государь.

Филипп склонился поближе. — Чтобы женится на такой, как Аудата, человек должен любить комедию, — шепнул он.

Памренион хохотнул. — В ней есть что полюбить и кроме красоты, как мне говорили.

— Да, но глаз должен за что-то уцепиться. Вчера я сидел с ней целых два часа, и за это время я нашел в ней одно физическое достоинство для комплимента.

— И что же это было?

— Я подумал сказать ей, что у нее красивые локти.

Парменион громко рассмеялся, и беспокойство покинуло его. — А что было потом?

— Мы занялись любовью.

— Как? Во дворце ее отца? До свадьбы? И как ты справился — если не нашел в ней ничего привлекательного?

Филипп вдруг сделался серьезен. — Я видел сон, Парменион. Мне снилась женщина — женщина, которую я встречу через год в Самофракии. — На обратном пути ко дворцу Филипп рассказал Пармениону о своем мистическом видении.

— И ты уверен, что это был знак?

— Я готов поручиться за это собственной жизнью — и я жизнь отдам, чтобы воплотить это видение. Она была прекрасна, самая красивая женщина из тех, что я видел когда-либо. Она — дар богов, Парменион, я знаю это. Она обещала родить мне сына, ребенка, которого ждет великая судьба.

Когда они подошли к дворцу, Филипп взял Пармениона за руку и остановился. — Во второй половине дня, — сказал он, — Бардилл хочет устроить смотр своей армии. Это должно стать демонстрацией силы.