— По кусочку за раз, — повторил скиритай. Парменион ушел влево, оставляя огонь между ними, затем скользнул ногой в костер и резко швырнул горящие ветки скиритаю в лицо. Его противник отступил, промасленная борода вспыхнула. Парменион подбежал, вонзив свой меч мужчине в пах. Скиритай закричал и замахнулся, но Парменион увернулся и освободил клинок. Едва яркая артериальная кровь забила из раны, заливая скиритаю ногу, Парменион отошел, ожидая, когда тот упадет. Вместо этого, скиритай пошел на него. Парменион блокировал режущий удар, но кулак мужчины впечатался ему в челюсть, уронив на пол пещеры, он откатился, когда железный клинок лязгнул о камни рядом с его головой, высекая сноп искр. Тут скиритай остановился, его кровь заливала пол у его ног.

— Во имя богов, — слабо промычал он. — Похоже, ты убил меня, парень.

Он упал на колени, выронив меч.

Парменион бросил свой клинок в ножны и подхватил мужчину, когда тот стал заваливаться на бок. Уложив его на землю, он сел рядом с воином, лицо которого становилось все бледнее.

— Никогда не… приходилось… убивать… спа… — его глаза закрылись, последний вздох вышел из горла. Парменион встал и подошел к Асирону. Парень положил голову на стену пещеры, после того как отпрыгнул от дикого взмаха Пармениона. Горло у него кровоточило, но рана не была глубокой, и кровь уже запекалась. Сняв с парня пояс с мечом, он связал ему руки за спиной, а затем вновь разжег костер. Его правая ступня была обожжена пламенем, поэтому он снял сандалии, кинув их вглубь пещеры. У Асирона ушло больше часа на то, чтобы прийти в себя: сначала он попытался разорвать свои путы, потом сел и воззрился на Пармениона.

— Ах ты вероломный пес! — прошипел он.

— Да, да, — безразлично произнес Парменион. — Для начала обменяемся оскоблениями — после этого сможем поговорить спокойно.

— Мне нечего сказать тебе, — ответил Асирон, его взгляд упал на тело скиритая, и глаза расширились в шоке. — Боги, никогда бы не подумал, что его можно одолеть на мечах!

— Любого можно одолеть, — сказал Парменион. — Что сказал тебе Леонид?

— Он подумал, что узнал тебя, но не был до конца уверен. Отправил меня — и Дамасия — тебе на перехват.

Парменион кивнул. — Не был уверен… это хорошо. В таком случае, спартанская армия выступает в поход на своего давнего врага уже сейчас. Я уже представляю себе, как они поют песни о боевой славе. Что думаешь, Асирон?

— Я думаю, что ты безбожное, подлое создание.

— Значит, так разговаривают со старым приятелем, который решил не убивать тебя?

— От меня ты не услышишь слов благодарности.

Парменион усмехнулся. — Помнишь ли ночь перед Командирскими Играми, когда ты, Леарх и Гриллус напали на меня? Я провел эту ночь, скрываясь на акрополе и мечтая, что придет день, и я всем вам отплачу. Дети же всегда такие фантазеры, не правда ли? И вот ты сидишь здесь, а я отправил армию Спарты воевать с Афинами. Сердце мое пылает огнем.

— Меня тошнит от тебя! Где твоя верность? Где твоя честь?

— Честь? Верность? Почему-то мне кажется, что их выбили из меня добрые благородные спартанцы вроде тебя, которые решили, что я македонец, а вовсе не спартанец. Кому я должен быть верен? — голос его затвердел. — Народу, убившему женщину, которую я любил? Городу, который сделал меня изгоем? Нет, Асирон. Я оставил тебя в живых только для одного. Хочу, чтобы ты рассказал Леониду, что это я организовал взятие Кадмеи — и я же вверг Спарту в войну с Афинами. И более того, мой старый, добрый друг. Однажды я увижу полный разгром Спарты, разрушение ее домов, закат ее славы.

— Кем это ты себя возомнил? — спросил Асирон с сухим, невеселым смешком.

— Я скажу тебе, кто я, — ответил Парменион, и слова Тамис эхом отозвались в его сознании. — Я — Парменион, Гибель Народов.

С рассветом Парменион отпустил Асирона и поехал в Фивы. Рубцы на его лице и руке быстро заживали, но его правая ступня была обожжена и покрылась волдырями, оставив его в удрученном состоянии духа, когда он подъехал к городским воротам. Вдруг стрела вонзилась в землю перед ним, за ней — другая. Повернув голову скакуна, он галопом выехал из зоны поражения. За ним устремились несколько всадников с мечами наголо. Парменион сорвал с головы спартанский шлем и остался их ждать.

— Это я, — прокричал он. — Парменион!

Конники окружили его, и в двоих из них он узнал членов Священного Отряда. Они принялись его распрашивать, но он отмахнулся и поскакал в город доложиться Эпаминонду.

Через четыре дня Парменион проснулся в полночь от криков за окном. Поднявшись с кровати, потревоженный и злой, он накинул плащ на голое тело и вышел под звезды, встретив во дворе Мотака. — Кто бы это ни был, я ему череп проломлю, — пробурчал фиванец, когда послышался стук в ворота. Мотак распахнул створки, и во двор вбежал Пелопид, в сопровождении Эпаминонда. Пьяный фиванский воин схватил Пармениона поперек пояса, подкинул в воздух и закачал.

— Ты это сделал! — кричал Пелопид. — Будь я проклят, ты сумел это провернуть!

— Поставь же меня на ноги, ты, медведь. Ты мне так все ребра сломаешь.

Пелопид отпустил его и обернулся к Мотаку. — Ну, не стой же как истукан, парень. Принеси-ка нам вина. Это ведь праздник!

Мотак стоял на месте. — Набить ему морду? — спросил он у Пармениона.

Спартанец рассмеялся. — Думаю, не надо. Лучше налей вина. — Он повернулся к Эпаминонду. — Что происходит?

— Час назад приехал посланник из Афин, от Калепия. Сфодрий со своей армией был замечен к северу от города на рассвете, три дня тому назад. Они разграбили несколько деревень и двинулись на Пирей. Афинское войско выехало, чтобы встретить их, взяв с собой спартанского посла, так что Сфодрий был вынужден отступить. Боги, хотел бы я посмотреть на это, — сказал Эпаминонд.

— Но что произошло дальше? — оживился Парменион.

— Дай я ему расскажу, — вмешался Пелопид. Его лицо озаряла широчайшая улыбка, и его радость была сродни детской.

Эпаминонд поклонился ему. — Продолжай, — промолвил он, — о благородный Пелопид!

— Афиняне не были довольны. О, нет! Они собрали совет и решили выслать — Всеблагой Зевс, как же мне это нравится, — они решили выслать пять тысяч гоплитов и шестьсот всадников на оборону Фив. Пять тысяч! — повторил он.

— Это прекрасные новости, — сказал Эпаминонд, принимая кубок вина из рук Мотака. Пелопид ввалился в андрон и растянулся на скамье.

— Это само по себе далеко не конец, — тихо произнес Парменион, — но уже неплохое начало. Что было со Сфодрием дальше?

— Он отошел назад в Спарту — со своей армией. Беотия свободна — за исключением оставшихся гарнизонов.

— Итак, — прошептал Парменион, — Спарта и Афины теперь в состоянии войны друг с другом. До следующей весны — мы в безопасности.

Эпаминонд кивнул. — Теперь другие города Беотии говорят об изгнании спартанских гарнизонов. Завтра утром Пелопид выводит Священый Отряд из города, дабы поддержать мятежников Танагры. Думаю, мы можем победить, Парменион. Я правда так считаю.

— Не дразни богов, — посоветовал Мотак.

Эпаминонд громко рассмеялся. — Когда-то давно мне сказали, что я погибну в бою при Мантинее. Это предсказание напугало меня до дрожи, ибо прорицательницей была сама знаменитая Тамис, избранница богов. Можешь представить себе, что я чувствовал, когда вместе с Пелопидом оказался при Мантинее и должен был сражаться против аркадцев. Мы были окружены, и Пелопид пал со многими ранами в теле. Я стоял на месте, готовый умереть. Но не умер. А почему? Да потому, что богов нет, а любые пророчества можно переиначить так, чтобы они значили что угодно для услышавшего их. Дразнить богов, Мотак? Я их просто отрицаю. И даже если они существуют, они слишком заняты сменой облика и траханием со всем, что движется, для того чтобы задумываться о том, что думает о них какой-то там одинокий смертный. А теперь, думаю, мне следует забрать Пелопида и отвести его домой. — Вдруг он взял Пармениона за руку, и улыбка покинула его лицо.