— Я пойду в Кадмею, — сказал Калепий. — Я пойду и скажу спартанцам: «Освободите наших друзей — и уходите из этого города. Потому что вам здесь больше не рады.» И даже если они бросят меня в подземелье, даже если они свяжут меня своими путами из крепких веревок, я продолжу стоять против них всеми силами своей души и всей отвагой Фиванского сердца.

— Смерть спартанцам! — выкрикнул голос из толпы.

— Смерть? — переспросил Калепий. — Да, мы могли бы убить их. Нас тысячи, а их немного. Но вы же не убиваете назойливых гостей; вы благодарите их за то, что пришли, и просите их удалиться. Я пойду сказать им это. Но пойду ли я один?

Ответ был оглушительным, одно слово, возносящееся над толпой как нарастающий раскат грома.

— Нет!

Калепий спустился со ступеней, толпа расступилась, пропуская его, и пошла за ним, когда он начал свой длинный путь к стенам Кадмеи.

Из своего укрытия в зарослях, в каких-то тридцати шагах от стен Кадмеи, Норак смотрел, как спартанцы закрывают ворота. Руки его вспотели, и он вытер их о тунику. Остальные нервно ожидали рядом с ним.

— Как думаешь, они откроют ворота до того, как штыри пройдут сквозь балку? — спросил один из помощников.

— Держи эту мысль в голове, когда будешь опускать молот, — посоветовал кузнец, — и помни, кстати, что Эпаминонд сейчас в этой крепости, готовится к пыткам. И ему известно твое имя, так же как и мое.

— Кажется, я вижу толпу, — прошептал другой подмастерье. Норак рискнул высунуться из зарослей.

— Это они, — согласился он. — Так давайте выполним свою часть дела.

Группа выскочила из укрытия и побежала к воротам. Дозорный на стене заметил их и закричал, но прежде чем он пустил дротик они оказались в безопасности под укрытием надвратной башни. Норак приложил размеченное древко копья к левым воротам. — Сюда! — приказал он. Штырь был приставлен в указанное место. Норак отметил точку второго удара, и молотобойцы посмотрели на кузнеца. — Сейчас! — прокричал он, поднимая орудие.

Звонкий стук железа о железо заглушил крики за воротами.

— Что, во имя Аида, происходит? — недоумевал кто-то.

— Там собирается толпа, господин, — доложил солдат с дозорной башни.

— Пятый отряд! — вскричал офицер. — Приготовиться к атаке. Открыть ворота!

С той стороны Норак мог слышать топот ног спартанских солдат, бегущих в строй, чтобы составить боевой квадрат.

Молот кузнеца обрушился на штырь, вбивая его в ворота и в засов с другой стороны. Он побежал налево, отстраняя другого ударника, у которого штырь вошел только наполовину. Отойдя назад, Норак замахнулся со всей своей силой, и шляпка гигантского гвоздя вошла в прогнившую дубовую древесину.

— Засов не двигается, господин, — крикнул спартанский солдат, и Норак усмехнулся, услышав, как они пытаются сдвинуть намертво прибитую балку. И толпа выступила вперед, к самой крепости…

Калепий прошел десять шагов, подняв руки, чтобы остановить бушующую толпу. Сверху на стене, спартанский лучник выглянул и пустил стрелу, которая пронзила плечо одного мужчины. Толпа отступила.

Голос Калепия взмыл над гомоном толпы. — Так вот как друзья угощают друг друга? Разве мы вооружены? Разве пришли посеять здесь насилие?

Раненого человека отвели обратно в город, но из Кадмеи больше не вылетело стрел.

— Где ваш командир? — прокричал Калепий. — Приведите его сюда, ответить за это зверство.

Спартанец в железном шлеме показался над зубцами крепостной стены. — Я Ариманес, — назвался он. — Солдат, который выпустил стрелу, понесет за это наказание; но теперь я попрошу вас удалиться, иначе буду вынужден выслать против вас своих людей.

— Ты не вышлешь никого, — крикнул Калепий, — кроме фиванцев, запертых в ваших темницах.

— Кто ты такой, чтобы приказывать мне? — спросил Ариманес.

— Я голос Фив! — ответил Калепий, сопровождаемый криками поддержки из толпы.

Мотак приблизился к Пармениону. — Западные ворота безопасны, — сказал он с ухмылкой. — Им не выбраться.

В этот момент толпа раздвинулась, и из нее вышел отряд фиванских солдат. Они сопровождали восьмерых спартанцев, в крови и синяках, со связанными руками.

Пелопид по-воински приветствовал фиванского офицера. — Доставить их к стенам Кадмеи, — скомандовал он. Офицер поклонился и повел своих людей дальше.

Калепий выступил вперед. — Возьми своих солдат обратно, — обратился он к Ариманесу, — потому что, если они останутся здесь, я опасаюсь за их жизни.

— Открыть ворота! — вскричал спартанский предводитель, и толпа разразилась хохотом.

— Полагаю, вам следует спустить канаты со стен, — сказал Калепий. Из-за стены до толпы доносилось, как солдаты еще пытаются снять балку с ворот, и они стали смеяться и издеваться над невидимыми спартанцами.

— Клянусь богами, ты заплатишь за это, негодяй! — взревел Ариманес.

— Думаю, что теперь боги за нас, — отозвался Калепий. — Кстати, насколько я понимаю, в гарнизоне сейчас свирепствует болезнь. Можем ли мы предоставить вам услуги врачевателя?

Ариманес ответил неистовым проклятием и скрылся из виду. Через несколько минут со стен были спущены канаты, и схваченные в городе спартанцы влезли по ним на укрепление. Толпа не расходилась до заката, потом большинство из них вернулось домой. Но Пелопид организовал особый отряд мятежников, оставшийся перед воротами, а Калепий расставил шатер, в котором, как он сказал людям, будет ждать, пока спартанцы не примут его предложение уйти.

Парменион, Мотак и Пелопид ждали вместе с ним. — До сих пор всё шло так, как ты сказал, стратег, — обратился Калепий к Пармениону. — Но что теперь?

— Завтра ты получишь предложение выслать переговорщика в Кадмею. Но мы обсудим это позже, сегодня ночью — если я вернусь.

— Ты не обязан делать это, — вмешался Мотак. — Риск чересчур велик.

— Спартанцы не любят освобождать пленных, — сказал Парменион. — Они могут принять решение убить Эпаминонда — и я не могу рисковать. А пока что, друзья мои, принесите побольше древесины и прикажите Нораку забить ворота попрочнее. Они могут перепилить эти засовы меньше чем за час.

— Ты правда веришь, что можешь спасти Эпаминонда? Как? — спросил Пелопид.

— В Спарте у меня было второе имя; они называли меня Савра. И сегодня мы увидим, может ли ящерица как прежде лазать по стенам.

Одетый в черную рубаху с длинными рукавами и персидские штаны, с зачерненной углем веревкой, переброшенной через плечо, Парменион ждал, когда облако скроет луну, чтобы тихо подбежать и встать под стеной. Его лицо было дочерна вымазано землей, он крался вдоль стены на восток, где земля уходила из-под ног, и стена возвышалась над крутым обрывом более чем на двести футов.

В этой точке, решил он, стены наиболее неприступны, а потому, скорее всего, меньше патрулируются. Поднявшись вверх, он отыскал первую щель между квадратными блоками из серого камня четырех футов в ширину и вцепился в нее пальцами.

«Ну что, ты всё еще ящерица?» — задал он себе вопрос.

Щели между блоками были узкими и почти незаметными, но Парменион тянул себя наверх, обнаженными ступнями отыскивая опору для ног, пальцами обследуя блоки — в поисках тех мест, где древний камень обветшал и раскрошился, оставив уступы и канавки.

Дюйм за дюймом он преодолевал стену, пальцы его уставали, ноги ныли от боли. Лишь однажды он взглянул вниз: земля далеко внизу мерцала в лунном свете, и его желудок скрутило. В Спарте не было столь высоких строений, и он с некоторым укусом паники осознал, что боится высоты. Приковав взгляд к камням стены, он сделал несколько глубоких вдохов и посмотрел вверх. Парапет был еще примерно футах в тридцати над ним.

Его ступня соскользнула!

Словно стальные гвозди, его пальцы впились в камень, пока он искал опору для ног.