— Ну? — спросил он.

— Господин, — проговорил Парменион. — Каков был урок, полученный при Платеях?

— Урок? — переспросил мужчина. — Какой еще урок? Единственный урок, извлеченный из сражения, предназначен для персов и всего остального мира: нападая на спартанское войско, не надейся победить. Что за глупые вопросы!

— Спасибо, господин, — поблагодарил Парменион, снова сдвинул брови и удалился.

Что за испытание подкинул ему Ксенофонт? Был ли ответ столь очевиден? Коли так, почему Афинянин ставил его во главу угла? Парменион побежал к акрополю, где съел пироги и стал смотреть на горы Тайгетуса.

«Изучи свидетельства» — говорил Ксенофонт. Какие свидетельства? Пять тысяч спартанских воинов встретили великую армию Ксеркса на полях Платеев. Персы были разбиты, война выиграна. Павсаний командовал спартанцами.

Какой урок?

Парменион встал и спустился с холма вниз к монументу. Там он прочел высеченное на мраморе описание битвы, но это ему не дало ничего нового, чего бы он не знал. Где же были свидетельства?

Он начинал злиться. Ксенофонт не желал обучать его и нашел для себя такое хитрое оправдание. Поставить перед ним задачу без ответа, а потом дать от ворот поворот. Но даже через свой гнев Парменион отбросил эту мысль. Ксенофонт не нуждался в оправданиях. Простого «нет» было бы достаточно.

Монумент Павсанию и Леониду…

Он возвышался над юношей, его тайна была заключена в камне. Мальчишка посмотрел вверх на статую гоплита. Длинное копье воина было сломано, и все равно он выглядел могучим и грозным.

Был это Леонид или Павсаний, задумался Парменион, или же простой солдат?

Леонид? Почему Царь, сраженный при Фермопилах, запечатлен на монументе, посвященном Платеям? Он был убит за несколько месяцев до этой битвы. Греки просили спартанцев возглавить их армию против персидского нашествия, но спартанцы проводили в те дни религиозные празднества, и их жрецы отказали в поддержке военных действий. И все же Царю Спарты, Леониду, было позволено взять с собой личную гвардию из трех сотен воинов и занять с ними Фермопильское ущелье. Там они бились, стоя против персидской орды плечом к плечу, и даже когда их предали и окружили, спартанский строй по-прежнему держался. Персы, устав атаковать, покончили с оборонявшимися при помощи дротиков и стрел.

Как солнце просвечивает сквозь тучи, так и ответ на вопрос Ксенофонта засиял в сознании Пармениона. Какой урок был получен при Платеях? Даже в поражении есть победа! Персы, слишком уставшие сражаться даже с остатками трехсот гоплитов, под конец столкнулись лицом к лицу с пятью тысячами воинов Спарты. Они увидели продвижение строя с копьями наизготовку — и побежали. Вот почему монумент был общим. Платеи были также победой Царя Леонида, победой, которая была одержана отвагой, стойкостью и героической смертью.

Он снова посмотрел на мраморного гоплита.

— Я приветствую тебя, Леонид, — сказал он.

Слуги Ксенофонта расступились, едва старая женщина вошла в ворота его дома. Никто не осмеливался приблизиться к ней. Она видела их страх и улыбалась, опираясь на свой посох, пока ожидала хозяина дома.

Она чувствовала на себе много взглядов. Когда-то давно эти глаза наполнились бы желанием — когда-то малейший взгляд Тамис был способен разжечь в мужчинах страсть и толкнуть их на братоубийство за одно только право держать ее за руку. Старая женщина закашлялась и сплюнула. Когда-то… Кого теперь заботит это когда-то? Ее первый муж погиб в войне с Афинами, второй — в сражении во Фракии. Третий подхватил лихорадку жарким летом, когда вода была заражена, и умер в агонии, пока Тамис посещала Дельфы. Последнего она могла бы спасти — если б только знала о его недуге. Могла бы? Или не могла? Какая теперь разница? Прошлое мертво.

Она услышала открывающуюся дверь и бравую поступь афинского полководца, встречающего ее. Она смотрела на него одновременно глазами своего тела и глазами Дара, видя как облик красивого полководца, так и отсвет огня его души.

— Добро пожаловать в мой дом, госпожа, — молвил он.

— Проводи меня в тень и дай попить, — сказала она. Его ладонь коснулась ее руки, и она почувствовала его силу. Это смутило ее, напоминая Тамис дни юности. Сила солнечного света осталась за дверью, когда он ввел ее в альков справа. Здесь она почувствовала благовония с ароматами разных цветов и холодный камень стен. Она села и стала ждать в молчании, пока слуга не принес ей кубок прохладной воды из погреба.

— У тебя есть послание от богини для меня? — осведомился Ксенофонт.

Тамис пригубила воду. Холод задел открытый нерв гниющего зуба, и она поставила кубок на каменный стол.

— Ты не отыщешь того, чего жаждешь, Афинянин. Не будет больше великих войн для тебя. Не будет славы на поле брани, — она почувствовала его разочарование, негодование и злость. — Ни один человек не достигает всех своих мечтаний, — сказала она более мягко. — Но ты останешься в памяти людей на тысячи лет.

— Как же так, если моим победам пришел конец?

— Я не знаю, Ксенофонт. Но ты можешь верить моим словам. Так или иначе, я пришла сюда говорить не о тебе. Я пришла поговорить о юнце.

— О юнце? Какой еще юнец?

— Парень, похоронивший свою мать. Тот, Кому Быть. Он познает славу и боль, трагедию и триумф. Он — великий человек.

— Он всего лишь дитя. Не Царь, и даже не благородный гражданин. Что он может совершить?

Тамис глотнула воды. Ей было удобно здесь, и в то же время она была нежеланной гостьей. Замечательно было бы провести весь день в тени, обратив мысли к более радостным временам своей долгой, долгой жизни. Она вздохнула.

— Его судьба — это славные дела, но его имя не будут помнить так, как твое, несмотря даже на то, что он поведет армии по всему миру. Твоя задача — обучить его, дать ему то, что хранишь сам.

— Я ничего не храню! — перебил Ксенофонт. — У меня нет ни богатства, ни войска.

— Все, в чем он нуждается, Афинянин, содержится в твоей голове. Ты знаешь сердца мужчин и дороги битв. Передай ему эти дары. И следи, как он будет развиваться.

— Он приведет Спарту к славе?

— Спарта? — она загадочно усмехнулась. — Дни Спарты сочтены, Ксенофонт. Нами правит хромой Царь. Они не послушали оракула. Лисандр думал, что сможет это исправить — но люди не захотели этого. Не будет больше нового величия Спарты. Нет, мальчик уйдет отсюда. Ты отправишь его, когда время придет, — Тамис встала.

— Это всё? — спросил Ксенофонт, поднимаясь. — Кормишь меня намеками. Почему ты не можешь сказать больше?

— Потому что это все, что я знаю, Афинянин. Ты думаешь, боги передают своим служителям все свое знание? Я сделала то, что должна была сделать. Больше мне ничего не ведомо.

С этой ложью на устах Тамис отошла назад, под палящее солнце, и вышла на улицу.

Тамис неспешно шла улицами Спарты мимо озера и малого храма Афродиты. Она следовала прямым путем к дверям своего дома — низкого, кособокого, однокомнатного, с очагом посередине и отверстием в крыше, через которое дым уходил из помещения.

В углу стояла узкая кушетка, и больше никакой мебели. Тамис присела на корточки перед остывшим очагом. Подняв руку, она шепнула три слова, и языки пламени вырвались из холодного пепла, ярко вспыхнув. Некоторое время она смотрела в танцующий огонь, пока тяжесть одиночества не опечалила ее. Плечи ее задрожали.

— Где ты, Кассандра? — прошептала она. — Приди ко мне.

Пламя взвилось выше, закручиваясь, словно пытаясь окружить незримую сферу. Постепенно в пламени проступило лицо, царственное лицо, заостренное, с длинным орлиным носом. Не красивое, если быть честным, но привлекательное, с резкими чертами, в обрамлении cлегка вьющихся светлых волос.

— Зачем ты тревожишь мой сон? — спросила огненная женщина.

— Мне одиноко.

— Ты расходуешь свои силы слишком неосторожно. И бессмысленно.