Литмир - Электронная Библиотека
A
A
* * *

Моя большая деревянная чашка была наполнена прозрачными лепестками, довольно невзрачными на вид. Я взяла один кончиками пальцев, посмотрела на него, попробовала на вкус, а потом Хайме пояснил мне, что это.

— Испанский клевер, — сказал он. — Дедушка сказал однажды, чтобы я не брал его в рот, потому что это едят только лошади, но тетя Рейна говорит, что он очень вкусный. А мне не нравится.

Тут она вошла в кухню. На шестом месяце беременности Рейна была так же необъятна, как в прошлый раз, но этим сходство исчерпывалось. Я внимательно посмотрела на нее и решила, что передо мной невероятно скучная женщина. Крашенные каштановые волосы с несколькими белыми прядями, кончики загнуты внутрь; невообразимо густые брови; на лице заметны следы тонального крема; короткие ногти, покрытые перламутровым лаком, чулки непонятного желтоватого оттенка и коричневые мокасины — ей можно было дать на три или четыре года больше, чем мне, но именно в этом, думала я, состоит цена, которую она заплатила за счастье.

— Малена! — Рейна подошла ко мне и поцеловала.

Я не смогла ничего ей ответить, мне только захотелось покрепче прижать к себе сына, который вцепился в мою руку.

— Ты привела Хайме? — спросила Рейна.

— Нет. Я пришла поговорить с тобой и Сантьяго.

— Да? — она казалась удивленной. — Мы пригласили маму на обед и еще нескольких соседей, у нас сегодня барбекю.

— Барбекю? — переспросила я. — Но сегодня очень холодно!

— Вчера была хорошая погода, мы думали, что и сегодня будет так же, мы не предвидели, что… Может быть, поговорим в другой раз?

— Нет, другого раза не будет.

Я отправила Хайме в сад и прошла вслед за Рейной в гостиную. Она пошла искать Сантьяго и вернулась вместе с ним.

— Разговор будет коротким, — сказала я, — я не отниму у вас много времени. Я забираю Хайме к себе, потому что жить здесь с вами он не хочет. Я не почувствую никакого неудобства, а мне он сказал, что хочет переехать. Надеюсь, вы не будете препятствовать, — я посмотрела на моего бывшего мужа и не заметила ничего необычного, но Рейна, казалось, была удивлена, поэтому я стала обращаться непосредственно к ней. — Это будет справедливо. В конце концов, когда мы с Сантьяго расстались, мы втроем были согласны с тем, чтобы он жил со мной. Вот и все.

— Но я не понимаю! — запротестовала Рейна. — Что ты ему сказала, чтобы?..

— Ничего, — перебила я сестру, сознавая, что начинаю злиться. — Абсолютно ничего. Он сам все решил, я хочу, чтобы вы тоже ничего ему не говорили, потому что он уже все решил.

Это был тот момент, который моя сестра выбрала, чтобы подложить мне свинью в первый раз за всю жизнь.

— Если судья вынесет решение, что ты тот человек, который способен воспитывать ребенка…

— Хватит, Рейна! — Сантьяго покраснел от бешенства и так разозлился, что начал кричать. Я улыбнулась про себя, хотя в этой выходке не было ничего смешного, поняв, что когда он жил со мной, просто скрывал свой характер. — Замолчи, пожалуйста!

— Я только сказала… — попыталась защититься Рейна.

— В любом случае, — перебил Сантьяго, — это отвратительный комментарий.

— В этом я уверена, — добавила я.

Сантьяго сделал небольшую, но очень грозную паузу, пока мы трое обменивались взглядами. Моя сестра молчала, а едва она произнесла первое слово, я сделала вывод, что она решила изменить свою тактику.

— В любом случае, Малена, это не так просто, ты понимаешь? — Моя сестра-наседка теперь смотрела на меня с выражением, подходящим своему прозвищу. — Забирать ребенка из колледжа за три месяца до окончания учебного года…

— Никто не говорил о том, чтобы забирать его с колледжа.

— Нет, конечно, если ты сможешь отводить его туда утром и забирать вечером…

— В этом нет необходимости, Рейна. Есть автобус, который идет до Сан-Франсиско эль Гранде.

— Конечно, конечно, это очень близко, но я не знаю… Пусть детский психолог решает…

— Это меня не интересует, — оборвала я ее в третий раз, рассудив, что нет необходимости это делать.

— Тебя должно интересовать, что думает детский психолог.

В этот момент Сантьяго вспомнил, что у него много дел.

— Мы можете продолжить без меня, — пробормотал он.

— Конечно, — продолжила я, — Хайме останется со мной, и если есть вещь, которая выводит меня из себя в этом мире, так это мирские священники — эти доморощенные психологи, вульгарные люди, у них нет ни знаний, ни опыта, одна латынь. Но это вопрос вкуса, не думай, ничего личного.

— Ты можешь говорить, что хочешь, — сказала Рейна со страданием в голосе, — но психолог говорит, что Хайме — неуравновешенный ребенок.

— Конечно, — неожиданно согласилась я, — и была права. Почему бы и нет?

Моя сестра сложила руки в бессильном жесте, прежде чем подняться и пойти, не глядя на меня.

— Пойдем со мной, — сказала она. — В любом случае я думаю, тебе стоит посмотреть отчеты…

* * *

Он лежал в первом ящике письменного стола Рейны — та самая тетрадь, очень старая, корешок искривленный, отделенный от внутренних листов, безобразно износившаяся в уголках, детский дневник в обложке из зеленой ткани, как тирольская курточка, с крошечным кармашком.

— Видишь, это там… — Рейна продолжала говорить, но я не слушала, пока она не ткнула пальцем в другую сторону.

— Ладно, я хочу попросить у тебя прощения за то, что наговорила раньше, про судью, но я действительно думаю, что ребенку будет лучше здесь, с нами.

Я протянула руку и дотронулась до дневника, сестра даже не успела отреагировать. Я вытащила его из ящика и стала искать в нем, чисто по наитию то, что писала в счастливые дни. Я начала читать, и мои губы сами сложились в улыбку, широкую и счастливую, сердце забилось быстро-быстро, все тело покрылось мурашками от этой радостной встречи. Я закрыла глаза и почти почувствовала запах Фернандо. Когда я снова открыла глаза, то столкнулась с первой отметкой, сделанной красной ручкой, всего несколько слов, которые писала не я.

— Кроме того, ты всегда говорила, что тебе не нравятся дети, а мне они нравятся, я не знаю…

Там было много предложений, написанных красной ручкой, — саркастические замечания поверх моих собственных записей, пометки, которые врезались в текст, вопросительные и восклицательные знаки на полях, тщательно прописанные насмешки и так далее, и так далее.

— Что ты читаешь? — спросила Рейна. — Что это?

Я повернулась к ней спиной, продолжая читать, а потом пронзительная боль ударила меня в грудь, и, чтобы скрыть это, я сделала шаг вперед, но продолжала читать и продолжала умирать. Каждый следующий удар сердца убивал меня, но я воспринимала каждый удар как приветствие, каждое щелканье зубами как поцелуй, каждую рану как триумф. Я продолжала читать, во рту появился горький привкус, язык онемел. Я могла бы поклясться, что не плакала, хотя кожа горела, но я продолжала читать.

— Моя бедная любовь, — прошептала я больным голосом, мои губы дрожали, а душа сжималась, почти расставшись с телом, тогда тебе было только двадцать лет… Ты думаешь, что ты такая взрослая, а тебя обманывают как простушку.

— Не читай это, Малена, — Рейна стояла передо мной, протягивая руку. — Отдай мне это, это мое, я его нашла.

Я смотрела на нее и отчетливо сознавала, что одного удара кулаком будет достаточно, чтобы она упала на пол, раскинув ноги. Видимо, Рейна прочитала мои мысли, страх проявился на ее лице, она попыталась как можно скорее найти выход из этого сложного положения и решила попросту уйти.

— Ты сукина дочь, — сказала я, встав на ее пути.

— Малена, я беременна, не знаю, отдаешь ли ты себе отчет…

— Сукина дочь! — повторила я, не имея сил продолжать. — Ты…

Гнев сковал мои губы. Она поняла это и отступила назад, очень спокойно разговаривая со мной, даже нежно. Это был гипнотический тон, который так хорошо действовал раньше: те же самые слова, тот же ритм, то же деликатное выражение хрупкого мертвенно-бледного лица, на котором был написан настоящий страх.

132
{"b":"201714","o":1}