— Хайме! — крикнула я жутким пьяным голосом. — Ты не поцелуешь меня?

Сын повернулся и посмотрел на меня, а я снова позвала его. Тут он помахал мне рукой, прося меня подождать. С этого расстояния я прекрасно видела, как он пытался вырвать руку у своей тетки, а она сильнее сжимала свою руку, так, что он споткнулся. Через мгновение Хайме снова повернулся и посмотрел на меня в последний раз, пожимая плечами, чтобы показать свое бессилие, и послал мне воздушный поцелуй.

Христо, который все это видел и ничего не понял, обнял меня за плечи, когда я расплакалась. Он обнимал меня, потом начал целовать, лаская лицо, высушивая мои слезы поцелуями, а я встречала молчанием его участие, мне очень хотелось объяснить ему, что ни он, ни кто другой не сможет успокоить меня. Я была как в лихорадке, я не могла говорить, только громко вздыхала, пока кто-то не протянул мне бутылку, почти полную, чтобы я осушила ее залпом. Потом я почувствовала, как алкоголь распространяется по моим внутренностям, теперь я смогла открыть глаза и шевелить губами.

— Пушкин, — сказала я, а он кивнул.

Христо обнял меня за плечи сзади двумя руками, которые скрестил на моей груди, а я снова заплакала.

Я проснулась одетой, лежа на софе в гостиной незнакомого дома. Я не открывала глаза, мне было очень плохо, было такое ощущение, словно мне отрезали полголовы, но потом все же приоткрыла один глаз, рукой пошарила вокруг, голова болела, словно в мой череп и мозг воткнули гвозди. Я плохо помнила, как провела прошлую ночь, не могла вспомнить, как оказалась здесь. Я вообще не понимала, где я, видела только, что я здесь не одна, на полу тоже спали люди. Когда я пришла в себя окончательно, то встала на ноги, открыв глаза настолько, насколько могла. Потом я смогла перешагнуть через все тела, которые лежали между мной и дверью, нашла свое пальто на вешалке в коридоре и вышла на улицу.

Я не рассчитывала найти такси так быстро утром в Рождество, но наткнулась на одну свободную машину прежде, чем успела войти в метро. Приехав домой, я тут же растворила две таблетки френадола в стакане воды, но, не дожидаясь, пока они подействуют, приготовила томатный сок с большим количеством перца и доброй дозы водки. Потом села к телефону, приложив ко лбу влажное полотенце, и набрала по памяти номер.

— Звонишь, чтобы извиниться? — спросила Рейна — она сняла трубку.

— Нет. Я только хочу поговорить с моим сыном.

— Очень хорошо, подожди минуту.

Хайме тут же ответил, я попросила у него прощения за то, что не пришла накануне ужинать.

— Не волнуйся, мама. Это был очень скучный ужин, а индюк был жесткий. Я уверен, что ты лучше провела время с Иисусом Христом.

— Пожалуй, сегодня мы можем пообедать вместе… — произнесла я без особой надежды.

— Нет, не можем, потому что сегодня мы идем обедать домой к тете Эсперанце.

— Ясно, — сказала я, вспомнив, что Сантьяго всегда обедал со своими сестрами рождественским днем. — Ладно, тогда увидимся завтра.

Он сказал «да» и повесил трубку, после того как сказал, что они смотрят телевизор. Я упала на кровать и заснула на пару часов, а когда проснулась, то почувствовала себя намного лучше. Я приняла душ, оделась и вышла на улицу. День стоял холодный, но небо было голубым и светило солнце. Мне это показалось хорошим предзнаменованием, и я решила идти пешком. Перед дверью висело объявление: «Любой срочный ремонт. Сервис двадцать четыре часа», но внутри, как я смогла разглядеть сквозь жалюзи, никого не было. Я нажала на звонок без большой надежды, но тут появился очень молодой работник в голубой униформе, выглядел он не намного лучше меня. На его лице я прочитала сильное недовольство тем, что его заставили работать и в такой день натянуть на себя рабочий халат. Я молча указала ему на надпись, открыла пакет, достала оттуда свой ящичек, сказала, что нужно открыть его, потому что ключа у меня нет.

Он широко улыбнулся. Потом скрылся с моих глаз, я услышала шум открываемого ящика, а потом он вернулся.

— Как здорово! — произнесла я, пока он запихивал в мой мешок уже открытую коробку с деформированной крышкой. — Как быстро! Сколько я тебе должна?

— Ничего, женщина, — ответил он. — Как я возьму деньги за такую малость, как эта?

Я стала настаивать, но он был решительно настроен не брать с меня денег.

— Ничего, правда.

— Большое спасибо, и еще раз извините. Мне жаль, что побеспокоила тебя в такой день из-за этой ерунды.

— Ничего, — зевнул он, приготовившись к тому, чтобы снова отойти ко сну, который я прервала. — И счастливого Рождества!

— Счастливого Рождества!

Я решила прогуляться до нужного мне дома, но сначала как следует подумать о том, что собиралась сделать. С этого дня моя судьба должна была перемениться. Наконец, я была на месте, нажала на кнопку домофона, поздно спохватившись, что должна была прежде позвонить, а не объявляться нежданно. Несмотря на это, Томас тут же открыл дверь и не показался недовольным из-за моего нежданного визита. Видно было, что он одинок, ему скучно, впрочем, как почти всегда.

— Малена, какая радость! — он приблизился ко мне, чтобы обнять, и одарил меня звучным поцелуем, настоящим, в обе щеки. — Как у тебя дела?

— Паршиво, — сказала я. — Поэтому я пришла, ты знаешь, что я прихожу к тебе, когда у меня все плохо.

— Да… — он рассмеялся, — таковы вы, неблагодарные женщины, что нам с вами делать.

Мы уселись в большой гостиной, где был какой-то необыкновенно домашний воздух, возможно, мне так казалось, потому что я видела мебель, которая была мне давно знакома.

— Это твоя квартира, правда? — он кивнул. — Но дом вроде принадлежит Порфирио.

— Потому что он сделан им, дочка, как все остальное, — он рассмеялся. — Ну, что ты будешь пить?

— Ничего, абсолютно ничего, правда, мне смертельно плохо.

— Ладно, как хочешь, — он налил себе виски, и опять опустился в кресло, фея стакан в руках, и посмотрел на меня. — Расскажи мне.

Я открыла пакет, который принесла с собой, и положила на стол коробку, только что раскрытую, не произнося ни слова. Он приблизился, чтобы посмотреть, что там внутри, и когда увидел ее содержимое, испустил свист удивления, очень похожий на тот, что однажды издала я.

— Какое варварство! — сказал он мне через мгновение, улыбаясь. — Я предполагал, что никогда больше не увидишь это.

— Купи у меня его, Томас, — попросила я его. — Пожалуйста, купи у меня его. Твой отец сказал мне, что однажды он спасет мне жизнь, а я больше не могу. Я чувствую, что проживаю последние дни, правда.

Он сел рядом со мной, посмотрел внутрь коробки и взял меня за руку.

— Я не могу купить его у тебя, Малена, потому что у меня нет достаточных средств, чтобы заплатить тебе. Мне пришлось бы продать все, что я имею, а я уже не в том возрасте, чтобы бросаться в такие крайности, но я знаю кое-кого, кто точно заинтересуется, и он, конечно, сможет заплатить. Если хочешь, я позвоню ему утром, хотя не знаю, сможет ли он тотчас же приехать, потому что он живет в Лондоне… Пожалуй, если хорошо подумать, мы могли бы поехать туда сами. У тебя есть дела в новогоднюю ночь?

— Ужин с моим сыном.

— Прекрасно! Он поедет с нами. Мы сможем сводить его в Тауэр, погулять с ним по набережным Темзы, сходить в Британский музей и посмотреть египетские мумии, я уверен, что ему понравится.

Я улыбнулась его энтузиазму, отрицательно качая в то же время головой.

— Я не могу, Томас, это невозможно. Мне очень хочется, я серьезно тебе говорю, и, кроме того, Хайме нравится все необычное… Но я не смогу оплатить два билета на самолет, а еще отель и… — его смех заставил меня прерваться на середине фразы. — Но над чем ты смеешься?

— Над тобой, дочка. Я все оплачу, ты сможешь вернуть мне деньги раньше, чем ты думаешь, не волнуйся, — он сделал паузу, чтобы успокоиться, и заговорил серьезно. — Ты станешь очень богатой женщиной, Малена.