Нога Франты потихоньку придвигается к Бручку. Она слегка дотрагивается до бедра полицейского. Едва Бручек поднимает голову, как Франта предостерегающе прикладывает к губам палец. Недерланд скалит зубы. Бручек понял. Он глядит в щель на немца, руки у него дрожат от волнения. Но рука Франты снова предупреждает: нет, нет, нет! Наше время, еще не пришло.

Франта Кроупа готов петь от радости. Он лезет в карман за своим портновским мелом. При этом он думает об окопе, о далеком, давно покинутом окопе, о дружбе безвозвратно ушедших товарищей, о стране на другом краю Европы. Еще раз, последний раз, прежде чем…

И мертвецы, погибшие давно, встают кругом. Головы у них не прострелены, руки не оторваны, они радостны и полны жизни, как тогда.

Рука Франты протянулась к черной крыше перевернутого трамвая. К серпу и молоту. Твердыми, спокойными движениями чертит он букву за буквой: NO Р… Товарищ Недерланд растягивает губы в самой светлой улыбке из всех, какими он дарил окружающих за эти два дня. Но прежде чем Франта начинает выводить четвертую букву, рука иностранца тоже тянется к стене, нащупывает пальцы Франты и вынимает из них мел. И за Голландию тоже — ASSARAN! — доканчивает он четкими, крупными буквами.

Глаза Бручка глядят из-под шлема с полным пониманием. Франта читает в них: ну да, это часто писали по ночам! Много раз писали на стенах и на заборах. И сколько тумаков роздано за это!

Чудовища уже в тридцати шагах. Они перестали бояться немой баррикады, им ясно, что чехи отсюда отступили. Один от другого они заражаются беспечной наглостью. Настороженность сошла с их лиц. Франта считает их улыбки. Они идут прямо на баррикаду. Gott mit uns![7] — на пряжках поясов, гранаты за голенищами.

Шаг за шагом.

Глаза Бручка горят нетерпением. Глаза Недерланда стали тверды, как лезвие ножа. А глаза Франты одним движением век отдают приказ.

— За Прагу! За Голландию! За Испанию! Товарищи, огонь!

Рата-та-та-та-та, ра-та-та-та-та-та, ра-та-та-та-та-та.

И все сметает смерть.