Вдруг эта самая девочка споткнулась и упала на цементные ступеньки.

Диана резко втянула воздух ртом. Девочка пролетела всего через одну ступеньку и поднялась цела и невредима, но ведь все могло обернуться гораздо хуже. У лестницы, сообразила Диана, нет перил, а это опасно. Надо что-то сделать… Ввести какие-то правила, запрещающие девочкам бегать по ступенькам. Она должна поговорить с сестрой Беатрис. Прямо сейчас.

Беленькая девочка поставила на ступеньку свой рюкзачок, и в это время другая, пробегая мимо, толкнула ее под руку. Рюкзак опрокинулся, и из него вывалились книги, тетради, карандаши.

Девочка, наклонившись, старательно запихивала свое добро обратно, но на нее натолкнулась еще одна ученица. Беленькая снова упала. Поток детей из двойных дверей все не иссякал. Девочки бежали по ступенькам, болтая, прыгая и толкаясь, не обращая на упавшую никакого внимания. Почему их так много, недоумевала Диана. Откуда их столько взялось? Они же ее затопчут.

Диана вылезла из машины и поспешила к ребенку. Ей показалось или у той действительно лицо в крови?

Она медленно продвигалась против толпы, которая, не замечая ее, стекала по ступенькам вниз. Диана старалась не толкаться, расчищая себе путь, но, как она ни торопилась добраться до беленькой малышки, до нее оставалось еще далеко.

Все-таки это кровь.

Диана была уже в метре от упавшей, когда высокая девочка постарше врезалась прямо в нее, чуть не сбив с ног. Прижав руку к груди, она остановилась перевести дыхание. Дети, не глядя, обходили ее как препятствие.

Диана сглотнула, стараясь успокоиться. С ней такое уже было. В детстве. Она гонялась по игровой площадке за подружкой, оступилась и замертво упала на траву…

И, пока она целую вечность лежала в изумрудной траве, ей казалось, что дыхание у нее не восстановится никогда. Над ней склонились игравшие здесь же дети, бледные и испуганные. «Они ничем не могут мне помочь», поняла Диана. Они сделаны из того же воздушного материала, что и облака. Поэтому, если она немедленно сама не заставит себя дышать, весь этот мир просто исчезнет.

Так же как тогда, она подняла глаза в небо: оно сверкало и переливалось.

Словно в середине июня пошел снег.

Или в тот бесконечный промежуток между двумя вдохами она так приблизилась к нему, что могла разглядеть молекулы и атомы, из которых состоит мироздание?

Затем блеск дрогнул, словно лист на ветерке, и подернулся дымкой. Воздух возвращался в легкие, как удар кинжала, как разрывающий тьму луч света. Он нес с собой изобилие запахов — дрожжей, карри, гвоздики… Жизни. Она перевела взгляд на ступеньки. Никого.

Дети исчезли, и упавшая беленькая девочка тоже.

— Мам? — услышала она голосок Эммы.

Дочка стояла рядом с Дианой, недоуменно уставившись в небо:

— Что ты там увидела, мам?

Она спала на надувном матрасе в подружкиной квартире, и ей снилось, что она покупает персики у тех двух старых мексиканцев.

На этот раз она была одна.

Старуха стояла позади старика, и ветер раздувал ее черную шаль. Над ржавым грузовичком безмолвно, не каркая, кружили вороны.

Старик с сердитым видом взвешивал на серебристых весах отобранные ею персики.

И только тут она заметила, что на второй чашке весов лежит младенец.

Маленький, не больше ее ладони.

Голый и весь в крови. Вот он открыл рот, но вместо крика послышалось карканье.

Отгремевшая рано утром гроза напоила все вокруг свежестью.

Запоздавшие с цветением растения — розы, азалии — наконец-то раскрыли бутоны. Их соцветия, пышные, яркие и обильные, казались неуместными, словно постаревшие красотки явились на деревенскую вечеринку в бальных платьях. Влажный и густой воздух, напоенный их ароматом, дурманил Диану. Она попросила Эмму закрыть окно и включила кондиционер.

— Что это за девочка, которая упала?

— Не знаю. — Эмма пожала плечами. Она рассматривала свои ладони, лежащие на коленях.

— Ты ее видела?

Эмма опять пожала плечами:

— Нет, не видела.

— Девочки бежали мимо нее, и никто ей не помог.

— Да ничего с ней не случилось. Ей не надо было помогать.

Диана жестко посмотрела на Эмму:

— Мне не нравится твой тон, юная леди.

Ротик-бутон приоткрылся, девочка покраснела, потом пробурчала что-то себе под нос и отвернулась от матери.

Но Диана наклонилась и взяла Эмму за подбородок:

— Посмотри на меня.

Эмма неохотно позволила материной руке повернуть к ней лицо.

— Послушай, Эмма. Я не хочу, чтобы моя дочь превратилась в паршивку, которая проходит мимо упавшего человека, не пытаясь ему помочь. Ты меня слышишь?

Эмма молча вырывалась.

— Ты меня слышишь? — уже громче повторила Диана.

— Слышу, слышу! — Эмма разрыдалась. — Я не виновата, что она упала. Я ее даже не знаю. Меня там и рядом-то не было!

Диана отпустила дочку и положила руки на руль.

— Знаю, — сказала она, внезапно успокоившись, но Эмма продолжала плакать. Они тронулись с места.

По ветровому стеклу бегал солнечный зайчик. Когда они проезжали под деревьями или телефонными проводами, он менял цвет. Голубой, розовый, зеленый. Диана старалась не смотреть на него, понимая, что надо следить за дорогой, а не пялиться на игру солнечного света на стекле. Через окно она увидела лужу, а в ней воробья. Должно быть, купался, если только не поранил крылья. Он был серенький, мягкий и взъерошенный, похожий на грязную звездочку.

Они уже почти миновали лужу с воробьем, когда Диана почувствовала, что ей опять нечем дышать, словно из легких выкачали весь воздух.

Воробей. Когда она в последний раз видела воробья? Или другую птицу?

Она сидела, хватая ртом холодный кондиционированный воздух, пока не закружилась голова и не накатила слабость. Вдруг ее осенило. Птицы. Она совсем забыла о птицах.

Куда они подевались?

Если не считать воробья в луже, как давно она не видела ни одной птицы?

Ну конечно. На зиму они улетают на юг. Но не все же!

И почему она до сих пор ни разу не задумывалась, почему нигде нет птиц — ни во дворе, ни на телефонных проводах, ни на крыше гаража?

Да нет же, она видела птиц, но когда, черт побери, когда это было в последний раз?

Диана потерла глаза и снова испытала неприятное ощущение в том месте, где голову задело осколком разбитого зеркала.

Что это на нее нашло? Вокруг было полно птиц. Они были везде. Гроздьями сидели на электрических проводах, чирикали на деревьях. По тротуару как заводная прыгала малиновка. Не успела Диана удивиться отсутствию птиц, как мир снова наполнился пернатыми.

Эмма утихла, и Диана, тронув ее за колено, предложила:

— Пойдем поедим мороженого. Кажется, у меня подходящее настроение.

Эмма кивнула, но смотрела на мать без улыбки.

Диана припарковалась перед «Баскин-Робинсом», и они вошли в кафе.

За прилавком стоял рыжеволосый веснушчатый паренек — типичный образец подростка, подрабатывающего в каникулы. Когда она была в его возрасте, то всей душой презирала таких ребят — прилизанных, чистеньких, слишком вежливых. Предпочитала тех, кто нигде не работал и никогда не улыбался. С дьявольской искрой в глазах. В татуировках. На мотоциклах.

Это потом она изменилась.

И теперь этот паренек ей, пожалуй, нравился.

Нравились его веснушки и приветливая улыбка.

— Чем я могу вам помочь?

И мороженое ей тоже нравилось — доступное простое удовольствие без изысков. Эмма стояла на цыпочках, прижавшись лицом к стеклянной витрине, и жадно изучала разнообразие лакомств, а мальчик терпеливо ждал. Поверх красной майки и джинсов на нем был безукоризненно чистый белый фартук.

Диане не нужно было выбирать. Она точно знала, что будет. То же, что всегда.

— Пожалуйста, шарик ванильного в вафельном рожке.

— Ванильное закончилось, мэм, — улыбнулся паренек…