— Словом, теперь, когда вы знаете все, комиссар, скажите, кто из нас прав.

— Думаю, что вы, синьора. Из известных вам фактов невозможно с точностью установить, говорил ли Гарроне «Баастн» и был ли он знатоком вин и сыров.

После обильной еды он чувствовал блаженную истому, и сейчас, сидя в большущем кресле («Комиссар, признайтесь, на террасе можно умереть от жары, пересядьте в это кресло!»), он сам удивился нелепости своего галантного ответа.

Что он только мелет?! Что делает в этом доме с двумя чужими людьми? Что с ним случилось?

— Спасибо! Спасибо! — заверещала Анна Карла. — Вы ангел, я вам обязана жизнью. Знаете, что я придумала. Отныне всякий раз, когда Массимо начнет понапрасну меня обвинять, мы придем к вам, и вы нас рассудите. Да, вы будете нашим беспристрастным судьей, согласны?

Судьей!… В их абсурдной игре, напоминающей пинг-понг, он, похоже, станет целлулоидным шариком. Бостон… сыры… Как его угораздило взобраться наверх, будто по каким-то странным ветвям? Внизу остался труп с проломленным черепом, плачущая мать убитого, его увядшая сестра. А куда подевались Де Пальма и Лопрести? И хмурый префект? Весь остальной мир? Бесплотные тени, крохотные призраки, которых отбросили на космические расстояния все эти Фарабино, Саленго, Парелла, Монно, Бона, Воллеро, дядюшка Эммануэле и бесконечное множество других…

Сантамария совсем растерялся, у него вдруг закружилась голова.

Они меня опоили. Заманили сюда и отравили, ведь они убийцы, мелькнула у него мысль. Сейчас ударят по затылку и…

— Вам нездоровится? — встревоженно спросил Массимо. — Если хотите полежать и отдохнуть, не стесняйтесь.

— Нет-нет, благодарю вас. Просто немного болит голова.

— Еще чашечку кофе? — предложила Анна Карла.

— Кофе — это было бы очень кстати. Спасибо. Во всем виновата жара.

В самом деле, видно, жара да выдержанное вино сыграли с ним злую шутку. Но скорее всего, пытаясь выведать побольше у этих двоих, он стал жертвой собственной хитрости. Выпустил джинна из бутылки, и обретшие невероятную силу Саленго, Бонетто, Фарабино, Парелла внезапно размножились и совершенно его подавили. Откуда родилась легенда, будто туринцы мрачны и неразговорчивы?

— Нет-нет, спасибо, кофе достаточно теплый, — машинально поблагодарил он.

Потом выпил кофе, закурил сигарету. Туман перед глазами рассеялся. Конечно, не исключено, что синьора Дозио и синьор Кампи, сговорившись, одурманили его. Но не наркотиком, а фривольной, светской на первый взгляд, но в действительности заранее продуманной, чтобы сбить человека с толку, болтовней.

— Не принять ли вам, комиссар, таблетку аспирина?

Синьора Дозио смотрела на него с искренним, сердечным участием.

— Спасибо, боль уже почти прошла.

Нет, они не думали сговариваться и заманивать его в ловушку. Если они его и одурманили, то нечаянно, без всякого умысла.

Он с облегчением вздохнул и одарил обоих широкой улыбкой. Нет, светское общество не меняется.

— Боюсь, я вас вконец утомил, — сказал он.

Анна Карла нахмурилась.

— Но мы вам хоть принесли какую-то пользу? В сущности, мы рассказали все, что знали, однако…

— Нет-нет, уверяю вас, вы были мне очень полезны!

В действительности он знал сейчас не больше, чем прежде. Анна Карла подтвердила все, что вчера рассказал ему Кампи. Архитектор Гарроне был для них условным образцом для сравнения, а представление о нем сложилось у обоих постепенно, по редким, случайным встречам. Анна Карла тоже упомянула о приватном театре, о городской гнили, о Монно, о Фарабино, о Бонетто… Но конкретных фактов в ее рассказе почти не было.

Оба не сумели даже вспомнить, когда именно Гарроне «впервые вошел в их жизнь». По словам Кампи, это произошло три-четыре года назад на нелепейшей выставке туризма и живописи (стало быть, синьор Кампи не всегда избегал повседневной реальности), куда он заглянул, чтобы не упустить нашумевший «фильм ужасов».

— Сами понимаете, такие вещи нельзя не посмотреть. В них бьется сердце города, — пояснил Кампи.

Он был прав. И Сантамария, признав это, сразу приободрился: в сущности, случай был не слишком сложным. Ядро старого, провинциального Турина устояло благодаря неизменным ритуалам, строгой иерархии, в которой все эти Гарроне, Фарабино, Кампи, американист Бонетто, синьора Табуссо и супруги Дозио занимали свое строго определенное место. Но все ли они были картами из одной колоды?

В этом у Сантамарии полной уверенности не было.

— Кто знает, сколько раз вы невольно ошибались, — сказала Анна Карла. — У вас труднейшая профессия. Я бы, верно, от такой работы сошла с ума.

Да, он «плавал» в маленьком, достаточно чистом пруду, каких в Италии сотни. Но, как и все эксперты, видел многое, что ускользало от постороннего взгляда. А уж картина, которую описал Кампи, представлялась ему с полной ясностью. Для светского круга она была более чем типичной.

Пышный художественный салон с бархатом и начавшими осыпаться лепными украшениями. Сто или двести человек медленно переходят от одной картины к другой. Мужчины все в темно-синих костюмах, дамы в причудливых, каких не встретишь больше нигде в Италии, шляпках. И вот одна из дам, дальняя родственница или приятельница Гарроне, воркующим голоском представляет его Массимо Кампи. Добрых десять минут Массимо принужден вести с ним любезную беседу, держа в руке бокал с отечественным шампанским. За эти десять минут «тихого ужаса» Гарроне удается:

1) выдать себя без всяких на то оснований за одного из членов организационного комитета выставки,

2) сделать скабрезный намек по поводу натюрморта с кабачками,

3) под предлогом оказания помощи нуждающимся выудить деньжонок у Массимо Кампи,

4) попросить у него же рекомендательное письмо к генеральному директору фирмы «Кампи и Баратта»,

5) сострить насчет совпадения букв в именах художников Пикассо и Кассинари.

В итоге Кампи из всех двухсот туринских «монстров» именно архитектору Гарроне присуждает премию «Золотой Франкенштейн».

— «Золотой червь», — словно угадав его мысли, сказала Анна Карла.

Она утверждала, что не Массимо, а она сама впервые узнала о существовании Гарроне, с которым ее подруга Бона познакомилась на городских курсах по половому воспитанию детей. Тоже достаточно типичная для Турина сцена: две синьоры прогуливаются под портиками на виа Пьетро Микка, внезапно они сталкиваются лицом к лицу с Гарроне, вынырнувшим из аптеки, и Боне приходится представить Гарроне растерявшейся Анне Карле.

С той минуты Гарроне, по словам Анны Карлы, начал ее преследовать. Сантамария усмехнулся — он снова почувствовал почву под ногами.

— Уверяю вас, синьора, наша встреча была не только приятной, но и чрезвычайно для меня полезной. Мне начинает казаться, будто я знал архитектора Гарроне лично.

Он снова нашел утерянную было нить. Вернее, узелок, который надо распутать. Итак, Анна Карла сказала, что Гарроне ее преследовал. Но из рассказа об их редких и случайных встречах это не вытекало. Утверждение синьоры Дозио было слишком категоричным. Теперь Сантамария окончательно убедился, что Анна Карла всю правду ему не открыла.

Тук-тук… тук-тук… тук-тук.

После десяти минут утомительной гребли американист Бонетто сокрушенно опустил руки и поджал ноги к животу. Он ни на метр не продвинулся вперед: фраза, слово, которые убили бы наповал его коллегу Марпиоли, никак не приходили на ум. Вернее, в голове вертелись десятки фраз, но ни одна из них не годилась для конференции Культурного объединения. А завтра в половине девятого он должен был прочесть лекцию на тему «Свежая вода и речные мотивы в творчестве американских писателей от Марка Твена до наших современников». Текст уже был готов и отпечатан на машинке, когда он получил журнал «Критические тетради» за последний семестр. Журнал этот ему регулярно присылали сами издатели. И вот на странице двести двадцать седьмой в краткой рецензии Марпиоли на подборку писем Хар-та Крэйна он обнаружил низкий, подлый выпад против него, Бонетто.