— Вы спите? — тихонько спросила гостья.

— Нет. — Я сел и зажег свет.

Пани Дроздова резко отвернулась от света. Светло-каштановые волосы засияли роскошным блеском.

— Это вы? — глупо спросил я. — Йозефа тут нет.

Она улыбнулась слегка растерянно и чуточку вызывающе.

— Но я к вам пришла. Можно войти? — Не дожидаясь ответа, она перебросила стройные свои ноги через подоконник.

— Подождите, вы испачкаетесь, — запоздало спохватился я и подбежал к ней как раз вовремя, чтобы подхватить в объятия. Нога у нее подвернулась на одной из моих туфель, валявшихся под окном.

На миг она прижалась ко мне, тоненькая, из-за высоких каблуков почти одного со мной роста. От волос, коснувшихся моего лица, исходил слабый запах сирени. Пани Дроздова, часто дыша, трепетала, как пойманная птичка.

— С вами ничего не случилось? — обеспокоенно спросил я, все еще не выпуская ее. И чувствуя себя при этом очень даже приятно.

— Нет. — Она непринужденно высвободилась из моих объятий и отряхнула широкую юбку. — Только я… страшновато было идти через стройку.

Я взглянул на будильник. Четверть двенадцатого.

— Вы пришли сюда одна? В темноте? Зачем?

— Мне нужно поговорить с вами. — Она огляделась, отыскала глазами единственный мой стул. — Это ничего, что уже так поздно?

— Ничего. Я привык полуночничать. — Подойдя к стулу, я незаметно обтер его рукой и придвинул пани Дроздовой. Сам сел на кровать. Голова у меня все еще была тяжелой после недолгого крепкого сна. Я посмотрел на свои босые ноги, потом перевел взгляд на благопристойно поджатые ножки пани Дроздовой в белых туфельках. Потом медленно поднял глаза к ее лицу. Она испытующе вглядывалась в меня, и мало-помалу на лице ее заиграла улыбка.

— Извините, — сказал я, вставая. Напился у нее за спиной тепловатой воды из молочной бутылки, влажной рукой украдкой провел по волосам. Нашарил ногой засунутые под стол тапочки. Вряд ли улучшив таким образом свой экстерьер, я снова устроился на кровати перед пани Дроздовой. Она сидела с опущенными глазами, нервно комкая конец голубого пояса, обвивавшего ее стройную талию. Вид у нее был виноватый. В голосе прозвучало раскаяние.

— Не сердитесь, пожалуйста. До меня только сейчас дошло, что глупо было вот так к вам вламываться. Надо было подождать до завтра, но Йозеф мне сказал… — Она осеклась.

— Вы с ним говорили?

— Да.

— И что же он вам сказал?

Оставив свой пояс в покое, она посмотрела на меня долгим взглядом.

— Йозеф знал дядю Луиса. Пришел выразить мне сочувствие.

Вероятно, оттого, что Йозеф посвятил меня во взаимоотношения их семейства, я не смог удержаться от скептической гримасы.

— Вы мне не доверяете? — убито спросила девушка. Ее вопрос застиг меня врасплох.

— Почему бы мне вам не верить? — произнес я сдержанно. — Я вас не знаю.

Пани Дроздова бросила на меня задумчивый взгляд.

— Это правда, — согласилась она.

— Вот видите, — начал было я, но девушка меня перебила:

— Но вы и не хотите узнать меня получше, верно ведь?

— Послушайте. — Я вытащил сигарету. — Наше, знакомство — я имею в виду не тот момент, когда Йозеф представил нас друг другу, — протекало при обстоятельствах не слишком-то благоприятных. — Не спеша раскуривая сигарету, я дал ей время высказаться об этих самых обстоятельствах. Но она не проронила ни звука. — Оставим наш разговор на потом, когда кончится эта печальная история, — сказал я, чувствуя, что веду себя глупо.

— А когда она кончится? — резко спросила пани Дроздова. — Она ведь еще и не начиналась.

— Как это?

— Вы что же думаете, этот поручик уже оставил нас в покое? Ему ведь совершенно не за что зацепиться. Кроме нас двоих, мы же были там в то время, когда дядя…

— Нас двоих? — иронически переспросил я. — В тот раз вы говорили иначе. Себя вы из этого скромного подсчета исключили.

— Естественно. Потому что я-то знаю: в то время меня там действительно не было. Но убежден ли в этом поручик Павровский? Он ведь может подумать, что я вернулась туда тайком, задами и появилась в этой комнатке еще до вас. Немного везения, и у меня все бы сошло.

— Сошло бы. Но мне понадобилось бы еще меньше везения, — согласился я, удивленный ее прямотой.

— Вы его не знали. А я была его племянницей. Самой любимой. И вообще любимицей богатого американского дядюшки.

Выбросив в окно недокуренную сигарету, я внимательно вгляделся в Ганку Дроздову. Хорошенькое личико было стянуто болезненной гримасой, под карими глазами — темные круги.

— Этого, наверное, еще недостаточно, — миролюбиво заметил я. — Поручик не имеет права приписывать вам такие низкие побуждения.

— Я говорю не о моральных побуждениях, а о мотивах. Стоит ему узнать, что мне позарез нужны деньги… — расстроено посмотрела она на меня.

— От кого он это узнает? — небрежно спросил я. Где-то вдалеке еле слышно прогудел поезд, но это прозвучало как сигнал тревоги.

Ганка пожала плечами.

— От вашей семьи? Но они вряд ли будут об этом болтать.

— Они об этом не знают, — процедила она сквозь зубы. — К счастью.

— Тогда от меня?

— Да.

После минуты напряженного молчания я снова потянулся к пачке смятых сигарет.

— Дайте и мне тоже, — хрипло попросила она.

Я дал и ей прикурить. Вплотную приблизившись к ее лицу, я спросил как можно мягче:

— Эта вилла принадлежит вам одной, пани Дроздова? Вы ведь собирались продавать ее без ведома матери, брата и мужа.

Она дернулась так, что едва не обожглась о пламя спички.

— Я имею право ею распоряжаться. Или вы думаете иначе?

— Я ничего не думаю. А вот что подумает поручик Павровский?

На ее лице промелькнула многозначительная усмешка.

— А ничего.

— Как это? Он что же, не спрашивал, зачем мы туда приехали?

— Спрашивал. У меня.

— И что вы ему сказали?

Ее улыбка утратила многозначительность.

— К счастью, у поручика Павровского в этой области весьма ограниченная фантазия, как у всякого мужчины, — пренебрежительно бросила она. — Мне не нужно было ему много говорить. Достаточно было намекнуть. А потом не отрицать.

— Вы оставили его в заблуждении, что мы с вами… — Я не отважился договорить. Не хотелось верить, что у нее хватило на это бесстыдства.

Но пани Дроздова особой чувствительностью не страдала.

— Для вас это имеет значение? Вам-то какая печаль? Вы ведь разведены.

— Но вы-то замужем!

— Всего лишь формально, — устало обронила она. — Такие случаи, надеюсь, вам не в новинку.

Все это походило на сон. У меня не находилось слов, чтобы высказаться насчет ее поведения.

— А вдруг поручик решит, что мы в сговоре? Такого поворота вы не боитесь? — наконец собрался я с мыслями.

— Нет.

Мне это не нравилось. Не нравилось, что меня таким образом втянули в семейный круг Дроздовых-Эзехиашей, словно какого-то незаконного члена семьи. И вообще мне это не нравилось.

Ганка поняла все по моему лицу.

— Вы будете отрицать? — с убитым видом спросила она.

— Еще не знаю.

Она впилась в меня долгим выразительным взглядом.

— Вы и не представляете, в какой обстановке я живу! — с горечью сказала она. — Материи Ольде не нужно ничего, кроме денег и состояния. Я ни в чем не могу им довериться. Они рады утопить меня в ложке воды. Мне хочется одного: бежать от всего этого, взять лишь то, что мне принадлежит. Я-то надеялась, что „вы с вашим жизненным опытом сумеете меня понять. Йозеф рассказывал, что вы…

— Йозеф слишком много говорит, — оборвал я ее. Она умолкла. Потом удрученно прошептала:

— Так, значит, вы скажете, что все неправда?

— Не люблю лгать, — уклончиво ответил я. Ее молящие глаза стали еще красноречивее.

— Вам и не понадобится лгать, — небрежно обронила она. — Меня никто не ждет. Я могу остаться.

«Бог ты мой!» — мысленно ахнул я. Меня так и обдало жаром. Ночь стояла душная, в комнатушке нечем было дышать.

Я поднялся.