Этот желчный выпад не подействовал на Каласа, хотя кое в чем старик, конечно, прав. Принципы «рука руку моет» и «я с тобой знаком, пока ты мне нужен» проникают всюду, где-то увидишь их сразу, где-то углядишь, только если будешь доискиваться, раскапывать, залезать в самую глубь.

— Пускай ему что-нибудь присудят, только условно, понимаешь? — Матей Лакатош изменил тон, понизил голос, он почти просил, лицо его побелело. — Я могу сходить к доктору за справкой, что он за мной присматривает, принесу из собеса бумажку, что нуждаюсь в уходе, но и ты замолви словечко. Не думай, будто мне так уж легко было прийти к тебе. Да что поделаешь, больше не к кому… Ты из нашей деревни, вы росли вместе с покойным Филиппом, кто мне поможет, как не односельчанин…

— Видите ли, папаша, — прервал старика Якуб, устав от этого бесконечного потока слов, — я всего лишь обыкновенный участковый и своим начальникам советов давать не могу, уж вы поверьте. Если я замолвлю за вашего Игора словечко, наврежу только и себе, и ему.

— Понятно, — сказал Матей Лакатош. — Боишься остаться внакладе. Ладно, можем договориться. Не стану тебе напоминать, что я ничего не прошу даром. Ни от тебя, ни от кого другого! У меня тоже есть своя гордость! И деньги. Я не какой-нибудь нищий проситель. К тебе я уже раз обращался — не получилось. Не думай, я не забыл. Матей Лакатош хоть и стар, да ничего не забывает! Тогда я совершил ошибку, теперь понимаю — большую ошибку: пришел с пустыми руками! Нынче все будет по-иному. Дам, сколько запросишь, хватит и на подмазку начальства. Получишь пачку денег — сам решишь, кому сколько. Внакладе не останешься, даже если придется кое с кем поделиться.;

Якуб Калас терпеливо слушал, хотя давно тянуло прервать старика. Тот принимает его черт знает за кого — за дурака, взяточника, подлеца…

— Хватит, папаша! — решительно сказал он. — Лучше уйдите подобру-поздорову. Забудьте о нашей встрече. И об этом разговоре. Ваше счастье, что я ничего не слышал. Не то пришлось бы закончить нашу беседу в другом месте, сами знаете в каком. Я работник милиции, а на ваши деньги мне начхать!

Матей Лакатош молча надел на седую голову черную широкополую шляпу и медленно вышел.

Дня через два после этого разговора кто-то перебил стекла в доме Каласовых родителей. Камни градом падали на дощатый пол, как во времена лихого Яношика. [6] Это была явная и совершенно незаслуженная месть. Ночь укрыла хулигана (или хулиганов), но старшина ни минуты не сомневался, что этот примитивный протест — дело рук или самого старика Лакатоша, или кого-нибудь из его приспешников. Не исключено даже, что он попросту нанял подростков из тех, кто за кружку пива продаст и родную мать.

В тот раз Якуб Калас Игору не помог. Из принципа. Парень отбыл год в исправительно-трудовом заведении. Видать, и там ему было не так уж плохо — вернулся еще самонадеянней. Держался ярмарочным героем. Словно гордился пребыванием за решеткой. Конечно, за его самоуверенностью мог скрываться и внутренний отказ от того, чем он жил раньше. Однако Калас знал, что к переоценке своего прошлого способны лишь духовно развитые натуры. Игор Лакатош еще только набирался жизненного опыта. Просто он принадлежал к числу тех счастливчиков, которые из любой ситуации выходят победителями. Что бы ни происходило, такие люди всегда остаются «на коне». Даже поражение умеют обратить в свою пользу.

Сейчас Игор Лакатош работает в сельскохозяйственном кооперативе трактористом. Живет вместе с дедом по соседству с Беньямином Крчем. Интересно, что он делал в тот дождливый вечер? Якуб Калас сразу почувствовал: за Игором стоит последить. Что, если в его руки попадет нитка, которая поможет размотать весь клубок? Ведь даже в банальных детективных романах преступником обычно оказывается тот, на кого до сих пор никто не обращал внимания! Правда, отсутствует мотив преступления, и все же Якуб Калас с удовольствием погрузился в размышления об этом молодчике. Он почувствовал себя рыбаком, закинувшим удочку в месте, где улов вполне возможен.

Бывший участковый взял блокнот, просмотрел записи, сделанные во дворе Юлии Крчевой, другие свои заметки; взвесил в уме, что уже знает, тщательно записал, что еще предстоит проверить и выяснить. «Беньямин Крч наверняка стал жертвой насилия», — сказал он себе в который уж раз. Даже если больше ничего не обнаружится, один крошечный факт с безусловной очевидностью это подтверждает. Калас осмотрел в морге рану на голове Крча и теперь абсолютно уверен: она никак не связана с лежащими во дворе бетонными столбиками, хотя на первый взгляд и было похоже, будто он на них упал и, ударившись, потерял сознание. Острые их грани оставили бы царапины, ссадины. На голове Крча с проломленной черепной коробкой была лишь небольшая трещинка да след от удара тупым предметом.

«Кое-что нам уже ясно, браток, — сказал Якуб Калас своему отражению в зеркале, — а теперь ты побреешься, чтобы не стыдно было показаться на люди, и примешься за работу!»

У лейтенанта Враны прямо язык чесался сказать: «Калас, до чего же вы настырный человек, ну что бы вам прицепиться к кому-нибудь другому, у меня работы по горло и нет никакого желания попусту терять с вами время». Но как это сделать, разве можно так жестоко, забыв, что они бывшие сослуживцы, сказать это человеку, который протрубил в милиции столько лет и, не будь проклятой болезни, вкалывал бы до сих пор! Теперь он, по всей вероятности, от тоски места себе не находит, живет ведь один, да к тому же по натуре своей старый, честный служака, привыкший приглядываться к любой мелочи. Нет, с ним так нельзя! Кроме того, лейтенант был в хорошем расположении духа, что случалось нечасто, обычно он, скорее, раздражителен, угрюм. Но сегодня у него есть причина для благодушия: его ребятам удалось захватить группу поездных воров. Это большой успех, ведь молодчиков уже не один день разыскивали по всей округе. Он предложил Каласу стул и дружелюбно спросил:

— Чем могу быть полезен, товарищ Калас?

— Да вроде бы ничем, — Якуб Калас скрестил руки на груди, как Колумб на памятнике, — я пришел только извиниться перед вами, лейтенант. За тот вечер, когда помешал вам своим звонком. А ведь, по правде, я так до сих пор и не собрался сходить к тому пареньку. Узнал адрес и успокоился. Кабы мне пришло в голову, что своим звонком я испорчу вам настроение, ни за что бы себе этого не позволил! Даже к трубке не прикоснулся бы, уж вы поверьте! Еще раз прошу меня извинить, лейтенант.

— Знаете что, дядюшка старшина, — лейтенант Врана вспомнил, как звали Каласа в последние годы его службы, — вот о чем я серьезно подумал: хотите сотрудничать с нами? Неплохая мысль, а?

Якуб Калас насторожился, но тут же махнул рукой и, чуть уязвленный, усмехнулся:

— Скажите, лейтенант, зачем вы меня разыгрываете?

— Я говорю серьезно, дядюшка старшина. С какой стати мне вас разыгрывать? Вы человек опытный, кое на что у вас особый нюх, почему бы нам не использовать ваши способности?

Якуб Калас подумал, точно взвешивая предложение лейтенанта, потом покачал головой:

— Куда там, начальник, ничего не выйдет. Оформите меня сотрудником, а потом отдадите приказ ни во что не вмешиваться. Ясно как день, разве нет? А так я пенсионер, могу поразвлечься на досуге. Сам себе начальник, сам следователь — чем плохо? Или, если угодно, — независимый следователь.

— Значит, вы все еще думаете, что смерть Крча не обыкновенная случайность?

— Да, начальник, именно так я и думаю. И ни разу в этом не усомнился.

— А теперь пришли сказать мне, что мы должны это дело дорасследовать?

— Что вы, лейтенант! Я пришел извиниться перед вами за тот телефонный разговор, только и всего. Но раз уж я тут, то, если позволите, с удовольствием бы кое о чем потолковал.

— Я вас слушаю, товарищ Калас.