— Послушайте, — начал я поспешно, — тут вот какая штука. — И я рассказал ему про ночную историю с Дежо.

— Ну и что такого? — отозвался поручик, когда я кончил. — Кому-то, как и вашему цыгану, захотелось здесь выспаться. На эту стройку кто угодно может забрести. Для какого-нибудь бродяги десять крон или пачка сигарет — уже ценность.

— У меня ничего не пропало. Я бы заметил, когда вы тут осматривали.

Мысли у меня выстраивались цепочкой, как солдаты перед штурмом. Почему поручик явился именно сегодня утром? Когда Дроздовы ему сказали, что убитый был ограблен?

— А вдруг, наоборот, мне хотели что-нибудь подбросить? — высказал я вслух только родившуюся догадку.

— Что именно? Скажите, будьте так любезны.

— Да то, что вы тут ищете!

Поручик задумался. Стоя посреди художественного беспорядка моей берлоги — не он его создал, скорее уж наоборот, — теребил он свой образцово выбритый подбородок, и вид у него был непроницаемый.

— С этим цыганом я поговорю, — наконец изрек он.

— Он вас станет уверять, что имел дело со мной. Но вам-то известно — я здесь сегодня не ночевал! Кто еще знал об этом? Раньше, чем вы, раньше, чем я сам понял, что вечером до Праги не доберусь. Кто «позаботился» о моей машине?

— Опять обвиняете инженера Дрозда? — холодно спросил поручик.

— Никого не обвиняю, — отрезал я. — Только обыщите здесь все как следует.

— Я уже закончил. — Поручик направился к двери.

Я двинулся следом.

— Хотите, отведу вас к цыгану? Сейчас он, скорее всего, в столовой.

— Не нужно. Сам его найду. — Поручик встал на ступеньку, и доска снова заскрипела. Он спустился на следующую, наклонился и приподнял оторванный конец доски. С упреком посмотрел на меня.

— Я уже давно собирался прибить! — виновато начал я.

— Прекрасный тайник! Ключ здесь прячете?

— Нет. — Я подошел поближе и заглянул в дыру. В мягкой глине виден был отпечаток какого-то твердого предмета. След был слегка смазан, словно предмет кто-то поспешно вытащил.

— Не прикасайтесь! — резко приказал поручик. Сходив к своей машине, он вернулся с лопаткой и двумя кусками целлофана. Один из них расстелил на земле и опустился на колени. Осторожно отколупнув лопаткой ком, завернул его в другой кусок. Я глядел на него, вытаращив глаза. Поручик поднялся, отряхивая грязь с безупречно отутюженных складок на брюках.

— Всегда вожу это с собой, — удовлетворенно заметил он и поднял за уголок целлофановый сверток. — Может пригодиться, когда случается что-то чинить на улице.

Я истерически расхохотался.

Три часа спустя я отодвинул кипу оставшихся после Йозефа неразобранных дел, с которыми только что успешно управился, и, разогнув ноющую спину, потянулся. Подозреваемый в убийстве с ограблением, избитый, можно сказать, все потерявший и потерпевший крах по всем статьям, я должен был работать, несмотря ни на что. Хорошо, что хоть это у меня оставалось. В работе я находил утешение. Она помогала мне сохранить здравый рассудок. Утверждала в мысли, что живу я в Чехословакии, в тысяча девятьсот семьдесят шестом году от рождества Христова, когда не происходит абсурдных убийств, а невиновных не приговаривают к смерти на основании козней, подстроенных каким-то негодяем. Мысль о негодяе породила в моей голове шальную идею. Поддавшись ей, я взялся за телефонный справочник.

Дрозд Богумил… Карел… Станислав… Ни один из них не жил на Баррандове. Подумав, я перелистал несколько страниц.

Эзехиаш… Эзехиашова Ганна, Глубочепы, Фильмаржская, 612. Без сомнения, Ганкина мать. Но отозвавшийся в трубке голос не принадлежал пожилой женщине.

— Алло, — запыхавшись, произнесла Ганка, словно она бежала, чтобы первой успеть к телефону.

— Это Мартин, — сказал я. — Здравствуйте.

— Кто?… Вы?… — Она помолчала. — Что вам нужно?

— Я хотел бы поговорить с вашим мужем. Но его, скорее всего, сейчас нет дома, так ведь? — Я с досадой подумал, что нужно было звонить на предприятие, где работает инженер Дрозд.

— Конечно, он на работе, — подтвердила Ганка. — А что вы от него хотите?

— Я только хотел убедиться, что ему не очень досталось от Дежо.

— Какой еще Дежо? — не поняла она.

— Да тот цыган, с которым он столкнулся сегодня ночью, когда посетил мой дом. Дежо отсыпался в прихожей. Вы-то ведь знаете, где это?

— Что за глупости вы говорите! — холодно ответила она. — Я вас не понимаю.

— Ваш муж поймет. Когда он вчера вернулся домой?

— Не знаю, — отрезала она. — Я уже спала. Меня это не интересует.

— А зря, — укоризненно сказал я. — Вашего мужа могли покалечить. Дежо — известный драчун. Но, может, пан инженер был вооружен? У него, случайно, нет ножа?

— Какого ножа?

— Солидного, острого карманного ножа, которым можно без усилий разрезать все четыре покрышки у «шкоды», оставленной в лесу без присмотра. Неподалеку, скажем, от вашего кровавого застенка.

Если минуту назад она собиралась бросить трубку, то теперь передумала.

— Что вы такое говорите? — заикаясь, выговорила она. — Объясните толком!

— Ваш муж разве не поделился с вами, как вчера прошла наша встреча?

— Нет. А что случилось?

— Приходите, полюбуетесь на меня, — жалобно протянул я. — Спешить не обязательно, мои синяки еще долго не сойдут. Не говоря о разбитых губах и брови.

— Господи! Вы что же, подрались? Из-за чего?

— Его рассердило, что я с вами не сплю, — ответил я. — Сожалею, что пришлось его разочаровать, но… — В кабинет вплыла Района с дымящейся чашкой в одной руке и коробкой сахара — в другой.

— Я сварила вам кофе, — кокетливым тоном заявила она. — Сколько кусочков сахара?

Об этом она спрашивала меня каждый раз.

— Два, — сказал я.

— Пожалуйста, говорите серьезно! — кричала в трубку Ганка. — Что вы сказали?

Рамона, склонив надо мной свое декольте — здесь, на стройке, прямо самоубийственное, — поставила на стол кофе. Долго возилась с сахаром и размешивала. Ушко, украшенное золотым кольцом величиной с блюдечко, так приблизилось к телефону, что она едва не звякнула меня этим обручем по носу. Переложив трубку в другую руку, я гневным взглядом выставил прелестную деву за дверь. Она оскорбленно выплыла.

— Алло! Вы слушаете? Алло! — Ганка почти всхлипывала.

— Да-да! — ласково сказал я. — На чем мы остановились? Ага. Он не на шутку взбесился, когда понял, что подобное разочарование ожидает и поручика Павровского.

— И вы способны говорить подобным тоном? — простонала она. — С таким цинизмом?

— Приходится быть циником, — ухмыльнулся я в трубку. — Иначе не остается ничего другого, только выплакать все глаза по своим новым дефицитным покрышкам. Прощайте!

— Погодите! — отчаянно крикнула она.

— У меня нет времени. Нужно ехать за машиной. Вдруг ваш супруг вспомнит, что у машины еще имеются кузов и мотор? — И я положил трубку.

Это была глупая, дилетантская месть, но она благотворно подействовала на меня. По крайней мере позволила отвлечься перед неизбежным решением проблемы: как переправить четыре покрышки отсюда до шоссе в пяти километрах от Старой Болеславы.

Эту задачу за меня решил кто-то другой. Когда после четырех часов я побрел к складу, чтобы проверить, не сожрали ли мыши старые покрышки, в глаза мне бросился стоящий за забором белый «трабант». В нем сидела пани Дроздова, бледная и с непривычно покаянным видом. Увидев меня, вышла из машины.

— Добрый день! — сказала она смиренно. — Вы не сердитесь, что я приехала?

— Нет, — ответил я. — Но у меня и правда нет времени. Нужно заняться машиной.

— А как же вы до нее доберетесь? — участливо спросила она.

— Налегке без труда. С покрышками будет хуже.

— Мне именно это пришло в голову! — радостно провозгласила она. — Я вас туда отвезу, хорошо?

Долго я не раздумывал. Общество пани Дроздовой меня не привлекало, но это предложение было весьма кстати.